Московский бенефис - Влодавец Леонид Игоревич

— Это достойный тебя подвиг! — сказала я с презрением. — Ты подлец и бесчестный убийца!

— Не думай, что меня так легко оскорбить! — с наглым сознанием превосходства, пожевывая губами, говорил О'Брайен. — Я давно забыл о том, что есть понятие «плохо» и «хорошо». Если я выиграл, это хорошо, если проиграл — плохо. Я ранил — хорошо, меня ранили — плохо. Я убил — хорошо, меня убьют — плохо. Я был католиком, пока мог получать от этого нечто полезное, но вслед за тем пришлось стать протестантом, опять-таки чтобы было хорошо… Все люди думают и делают примерно так, только некоторые оправдываются, а другие — нет. Я не оправдываюсь. Я знаю, что в этом мире надо не стесняться, а рвать кусочки пожирнее, пусть кем-то и надкусанные и пусть даже прямо из чужой глотки. Мне хочется, чтобы у меня были деньги. Сейчас время больших возможностей, милашка! Наша добрая Англия, якорь ей в печенку, уже скушала, как пудинг, нашу Ирландию. Сэр Оливер — крепкий парень, за таких надо держаться.

— Ваш сэр Оливер — узурпатор и цареубийца! — воскликнула я. — Я прекрасно понимаю, что творится в стране, где орудуют такие головорезы, как он, ты и иже с вами! Ты же предатель, вероотступник! Продал веру, продал отечество, предал, трон тоже предал и продал… Что ты еще продашь, меня?

— Безусловно, — сказал О'Брайен, — тебя я продавал уже неоднократно. Точнее, я кое-что брал за пользование тобой… Ты удобная вещь, как неразменный фартинг, сколько его не отдавай, а он все равно возвращается к хозяину. Вот так, Мерседес, запомни это…

— Значит, все пойдет так, как было раньше? — дрожа от гнева, произнесла я.

— Кое-что, может быть, изменится… — сказал Он, но без издевательской нотки.

— Послушай, — сказала я почти в отчаянии, — оставь меня в покое! Забирай все из этого дома, забирай все золото, фрегат — хоть весь остров! Только меня отпусти!

— Послушай, милая! — Обросшее щетиной медно-красного цвета, обветренное лицо О'Брайена расплылось в жестокой улыбке. — Зачем же брать только частично то, что можно взять целиком?!

Кстати, я хотел сказать, что у меня теперь собрана коллекция из четырех перстней. Вот, полюбуйся!

Он подтянул к себе свой широкий ремень, к которому был пристегнут небольшой кошелек. Открыв его, капитан вытащил один за другим четыре перстня. Все они были одинаковы и по размерам, и по форме, различаясь только тем, что было на печатке. Я узнала и тот, что нашел Мануэль — с вогнутой черточкой, и тот, что нашла сама в шкатулке — с выпуклой черточкой, и тот, что Мануэль снял с мертвого Рамона — с вогнутым крестом. Четвертый, с выпуклым крестом, я увидела впервые.

— А откуда у тебя этот? — спросила я, указав на последний перстень.

— Этот? — Майкл криво усмехнулся. — Он мне достался уже давно…

Ну-ка, надень-ка вот этот, с вогнутым крестом! Не бойся, ты ведь уже надевала эти, с черточкой… А я возьму с выпуклым крестом, и мы попробуем соединить кресты…

Что вспыхнуло у меня перед глазами? Молния? Воистину пути господни неисповедимы! Кто я? Мерседес-Консуэла или негритенок Мануэль? Куда меня несет, что это за ледяной ветер и тьма? Ад? Нет, не хочу туда! Не пойду! Я — честная женщина, я грешила лишь от тоски! Почему ж чувствую себя так плохо? Ах да, я, кажется, беременна! Да Бог с тобой, как может быть такое? Ведь я мужчина! Да, мужчина! И не какой-нибудь раб-негритенок! Я — капитан О'Брайен, верный слуга лорда-протектора! Пусть даже этот негодяй и втоптал в грязь мою добрую католическую Ирландию, а меня заставил отречься от Апостольской церкви. Он — личность, он — сила, он — гений! Он — победитель, который решился судить и казнить короля! А силу — уважают все. Даже я, которому приходится чаще действовать хитростью. Я, Майкл О'Брайен, ирландский дворянин, верно служащий Республике Англии, Шотландии и Ирландии…

ВСЕ НАДО ДЕЛАТЬ ВОВРЕМЯ

Все надо делать вовремя. Эту истину знают все, кто хочет хорошо служить, да и вообще все, кто хочет прожить жизнь достаточно приятно. Я не могу не похвастаться — именно так я всегда и делал, потому и дожил до седых волос. Несколько раз в моей жизни случалось так, что передо мной очень близко качалась веревочная петля, но каждый раз я вовремя находил способ от нее отделаться. Один раз я был повешен, но вопреки старой судебной формуле не стал висеть, пока умру. Я решил нарушить эту дурную традицию… А сколько раз шпаги готовы были пропороть мне грудь или брюхо?! Черт его знает, не считал! Один раз какой-то француз лихо вышиб шпагу из моих рук. Я стоял перед каленым острием его рапиры и полагал, что пора молиться за упокой моей грешной души, хотя, признаюсь, безнадежное это дело. «Просите пощады, сударь!» — воскликнул французик, который был большим чудаком… Само собой разумеется, что пощады я попросил, даже снял шляпу. Потом я весьма учтиво сказал французику, что готов отдать ему свою шпагу, дабы ему не склоняться за ней самому. Этот дуралей ответил ответной учтивостью, подобрав мою шпагу. Когда он нагнулся за ней, я ткнул его ножом в шею, вот и все. Бывали и другие случаи, где я не без помощи друзей, где сам по себе, где по дурости и наивности врагов, но всегда делал все вовремя. Разбогател я тоже вовремя, когда служба этой республике мне стала надоедать. Во-первых, я все-таки терпеть не могу этих ханжей-пуритан и мне в их хлеву, который они считают молельней, конечно, скучно. У католиков хотя и врут, но врут красиво, как в театре. Во-вторых, как мне показалось, наш многопрославленный лорд-протектор явно стал крениться под ветер, а это ничего хорошего не сулило. Вот тут-то в пятьдесят четвертом году я и сумел поймать за хвост свою птицу — испанскую донью, и по совместительству потаскуху, Мерседес. Конечно, все это было не просто, до этого мне немало пришлось поработать, но в конечном итоге все стало на свои места. Один из проходимцев, некий Алонсо, помог мне найти этот куш, случай дал в мои руки координаты остро ва… Словом, где везло, там везло. Я довольно часто не мог пожаловаться на судьбу, хотя бывало, конечно, и так, что приходилось работать самому, не уповая на Провидение. Остров, где почти неделю благополучно прожили в благоденствии донья Мерседес, ее наперсница и служанка Росита, а также черномазый поросенок по имени Мануэль, дал мне капитал в полтора миллиона фунтов. Я вернулся в добрую старую Англию, приведя с собой два трофейных фрегата — французский и голландский, на борту которых было аккуратно упаковано все мое состояние. Привез я в Англию и своих пленниц вместе с негритенком. Несколько раз я подумывал о том, чтобы отправить всех троих за борт, однако некое чувство признательности, которое я питал к Мерседес, не позволило мне этого сделать. Я привез ее в Портсмут, после чего женился на ней. Здесь меня ждал неприятный сюрприз: испанка, как оказалось, была беременна. Она сообщила мне эту новость, и мы долго размышляли с ней как быть. Спустя положенный срок она родила мулата, причем через день после того, как ее служанка Росита принесла точно такое же дитя. Это значительно упростило дело. Я велел отечески высечь розгами Мануэля, поскольку нельзя же было оставить дело без поощрения, а затем, призвав священника, обвенчал Мануэля с Роситой. Это я сделал вовремя, так как обоих младенцев можно было вполне выдать за близнецов. Росита нянчила всех троих негритят с превеликим удовольствием. Не мудрствуя лукаво, я дал Мануэлю фамилию Джонсон, которую стали носить его несколько побелевшие потомки. Когда отец и его сыновья подросли, они стали прекрасными лакеями.

Достаточно вовремя я привез из Испании своего сына, воспитывавшегося в монастыре Эспириту-Санто, поскольку этот рыжий, веснушчатый Педди не умел говорить ни на каком языке, кроме испанского, да к тому же был обречен на монашескую рясу. Меня это не устраивало. За полторы тысячи песо я вызволил его из лап монахов и привез в Англию. Здесь он научился говорить по-английски, но ирландскому языку я его учить не стал, так как чертовски хотел, чтобы мой наследник числился англичанином. В 1665 году я ушел в отставку, поскольку назревавшая война с голландцами меня мало устраивала. До этого я одним из первых во флоте присягнул Стюартам, вернулся в лоно католической церкви и от всех получил прощение и отпущение грехов. В семьдесят четвертом году, когда Нью-Амстердам вновь стал Нью-Йорком, я послал туда своего сына, дабы он смог основать там дело. Пат оказался весьма способным к коммерции и приумножил выделенные ему на торговлю с ирокезами деньги. Я послал его туда вовремя! Семь его факторий на побережье — это неплохо. Когда он получит в наследство три моих суконных мануфактуры, двадцать пять лавок, ссудную контору и еще кое-какие мелочи, я думаю, он найдет им нужное применение. Когда три дня назад в Лондон прибыл под видом простолюдина русский принц или герцог, которого, кажется, зовут Питер (вот уж не думал, что у татар христианские имена!), мой отпрыск подбросил мне мысль установить связи с Московской компанией… Герцог московитов, кажется, собирается строить корабли, лить пушки, с кем-то воевать, а для всего этого ему может понадобиться разная дребедень. Есть возможность подзаработать не меньше, чем в Вест-Индии!