Соучастие - Владимир Чванов

Он сел в кресло, и череда невеселых мыслей вновь охватила его. Не исключено, что приезд Филаретова связан с проверкой жалобы Школьникова. Он же грозился написать. Знает, что наш брат на улыбку отвечает улыбкой, но на хамство и нечестность ответить тем же не позволит. «Может, это несправедливо? — спросил себя. — Нет! Справедливо! — Арсентьев крепко зажмурил глаза и потер виски. — Тебе понятно. Что ж, радуйся, Школьников. Радуйся, начальник отдела министерства с большими связями. Теперь же хотелось кольнуть меня в отместку за то, что я понял твою никудышную совесть. А-а, ладно. Переживем», — он махнул рукой.

Из кухни вкусно запахло жареной рыбой. Очнувшись от раздумий, Арсентьев встал, распрямился и заглянул в комнату, где спал сын. Он, как в детстве, лежал на животе и словно что-то высматривал, искал потерянное на полу. Подошла жена и, положив ладонь на плечо, сказала:

— Николай, иди ужинать. Все готово.

На кухне приглушенно работал переносной телевизор. Арсентьев сел на свое привычное место — между столом и дверью. Листая газету, он сказал:

— Разбуди меня в семь. На работу нужно пораньше.

— Слушай, почему мне твои дела спать не дают?

— Ладно-ладно, — ответил скороговоркой. — Раз вышла за меня замуж, то терпи. У меня работа особая.

Жена сдержанно проговорила:

— Николай, мы вместе уже пятнадцать лет. У меня ведь тоже жизнь. Я устала. Так больше не могу, — сказала с запинкой. — Каждый день провожаю тебя и не знаю, вернешься ли ты домой. Подумай хоть о семье.

Арсентьев отложил в сторону газету. Первым его желанием было отшутиться. Он даже повернулся к жене с улыбкой, но сказал серьезно:

— Сотрудники тоже рискуют, а я их начальник. За всю работу отвечаю я. А насчет подумать — уже подумал, — он старался говорить спокойно, но это удавалось плохо, — наверное, я скоро перейду работать в МУР.

— Ты мне об этом не говорил.

— Позвонили сегодня.

— Там не опасно?

— Наверное, — успокоил Арсентьев.

ГЛАВА 16

Прижавшись плечом к холодному проему окна, Валет, словно предчувствуя приближающуюся опасность, осторожно выглянул из-за занавески. Над двором сверкало чистое небо. Дворник коротким, увесистым ломом сбивал с асфальта потемневшие, плотные куски льда. На площадке у качелей суетилась малышня. В стороне у палисадника ухватисто тормошили заледенелую корку хлеба сизари. Валет был злой. Шел третий час, а Робик в назначенное время не приехал и даже не позвонил. «Почему его нет? — терзаясь сомнениями, спросил он себя. — Что, если выследили и задержали? Тогда все, конец». Но тут же невольно подумал: «А может, он меня крутанул? Деньги-то немалые, соблазн есть. Нет! Робик на это не подпишется, — с вновь обретенной уверенностью решил Валет. — Он на хорошем крючке. Старые дела его в страхе держат, да и об меня можно сильно ушибиться. Знает, если что, я его через колено сломаю…»

Валет прошел в комнату и лег на диван. Он задумался о своей жизни. Рассудил: правильно сделал, что после досрочного освобождения не заехал в Москву. Зачем мелькать в родном переулке? Оперативники зацепят сразу и глаз спускать не будут. Да и для чего самому себе ставить капкан.

Пять месяцев назад, в погожий осенний вечер он посмотрел на Москву снисходительно из окна купейного вагона. И все же горький комок тогда в горле почувствовал, но сдержался. Не первая и не такая уж большая кручина. Он вглядывался в контуры высотных домов, упиравшихся красными фонарями в вечернее небо, провожал взглядом незнакомые кварталы новостроек. Плохое настроение постепенно улеглось. Об уходящих вдаль огнях родного города уже не жалел. Решил твердо: от своего продуманного плана отступать не будет. По-шалому, как прежде, дела совершать не станет. В последние годы он торопился. А в итоге? Из десяти лет больше половины провел в колонии. Время на свободе оказалось коротким. Казенные харчи навязли на зубах. За это время упустил многое. Теперь надо было наверстывать, пожить весело, вволю. «Жизнь дается один раз. В ней все к твоим услугам. Были бы деньги», — рассуждал Валет.

Он сошел в недалеком от Москвы областном городе. Там и устроился электриком в гостинице. Работал старательно. Уже вскоре успел получить благодарность и премию. А потом, рассчитавшись, уехал. Вслед ему плохих слов не бросили. В Москву вернулся приодетым. Знал, приличный вид — хорошая защита от подозрений. Лишь настороженный прищур глаз остался как в память о колонии. К матери не зашел. Пришел к Робику, который снял для него однокомнатную квартиру. Ее хозяин, торопившийся в долгосрочную командировку, особого интереса к Валету не проявил и документы не смотрел. Только попросил аккуратно обращаться с мебелью да не устраивать вечеринок. Условия Валет соблюдал строго. К знакомствам не стремился, старых дружков избегал. И к молодежи его не тянуло. Их жизненные взгляды не укладывались в его понимание.

«Единственным помощником да соучастником всех моих дел, — решил он, — будет моя голова».

Валет улыбнулся. Он вспомнил родителей осужденного, у которых ловко, без особого труда взял двести пятьдесят рублей, для сына. Посмеялся над их доверчивостью, над тем, как его мать закрутилась юлой, услышав о болезни сына, о нужных ему лекарствах. Но по какому-то недоброму предчувствию этот случай расстроил его. Он стал как заноза в душе и теперь не давал покоя. «Вокруг столько добра, а я разменялся. Рвань! Выходит, шушерой, мелочью стал! Завтра же верну эти деньги. Все до последней копейки. Пропади они пропадом».

Решение вернуть деньги немного успокоило Валета. Оно смахивало на благородство. О таких поступках он слышал от воров, которые по ошибке брали не там, где хотели. «Верну, и будет все нормально. Кроме этой бабы да ее петушистого мужика, никому не останусь должен». Валет очнулся от своих дум, посмотрел на часы. Без четверти шесть. Звонка от Робика все не было. Подстегиваемый нетерпением, он быстро оделся и вышел на улицу…

На Рождественском бульваре сидели пенсионеры и две молодые пары. Около кулинарии с лотков продавали апельсины. Продавщица — полная женщина в белой затасканной куртке — была явно не в ладах с арифметикой. Бросая оранжевые аппетитные плоды в пластмассовую коробку, она брала с покупателей за килограмм на двадцать копеек больше, чем следовало. Валет купил пачку мороженого и пошел по бульвару.

«…Неужели я на фуфло попал, ушами прохлопал, — стараясь быть спокойным, размышлял он о странном поведении Робика. — Ну, ошибаешься, пижон. Не с тем ты начал игру. Я за свое горло перегрызу. У меня зубы не сточены». Валет понимал, что в другое время он с Робиком поступил бы иначе, круто, но сейчас решил вести себя с оглядкой. Робик малый ушлый. Душа у него подлая. Свое доказывать начнет. Если не пришел с деньгами вовремя — значит, убедительное объяснение приготовил. Поди проверь! Но Валету такие номера знакомы. Сам не раз так поступал. Пусть говорит что угодно. Главное — не позвонил. От этого никуда не денется и не оправдается. У него против Робика козырь железный. Он походил по Трубной площади, заглянул в бакалею, потом зашел в аптеку, прошелся еще раз по бульвару и свернул в туалет; вроде бы по нужде, а на самом деле, чтобы посмотреть, нет ли за ним хвоста. У телефонной будки по-рысьи зыркнул в стороны. Номер набрал по памяти. Трубку снял Робик. Валет узнал его по голосу.

— Здорово, пес, здорово, клоп вонючий, — проговорил нарочито грубо.

Робик промолчал.

Из этого молчания Валет сделал вывод — если терпит, значит, виноват. Сказал еще что-то обидное.

— Чего с долгом мусолишь? Решил в понт поиграть? Только знай, в таких делах я этажом выше тебя. Хомут на шею повешу. Взял в толк? Замараю начисто, без особых для себя сожалений, — Валет длинно выругался.

— Не надо продолжать, — угрозы Робик воспринял спокойно. — О чем говоришь?

— О чем решил, о том и говорю, — сказал презрительно Валет.

— Спасибо! За все труды уважил, — словно огрызнувшись, ответил Робик. — Могу твое отдать, если торопишься, — в голосе прозвучала обида.

Валет не очень-то ожидал этих слов.

— Отдай! Заодно скажешь — зачем брал, кому показывал. Если что, слушок пущу… Знай об этом, шустрила!

Слова Валета Робик расценил как незаслуженный упрек.

— Не грози. У того, кто товар берет, деньги завтра будут. И вот что, — решительно сказал Робик, — кончай такие разговоры. Я не грешник, ты не праведник. Исповедоваться перед тобой мне нечего. — Он понял, что Валет грозит от чувства наступившей зависимости.

Прижав трубку, Валет сказал решительно:

— Ну вот что. Я еду к тебе. Кисетик мой вернешь сейчас…

— Сейчас не могу. Такой товар на работе не держу. Нужно быть придурком…

Валет чувствовал, что Робик не хитрит, говорит правду. Доводы его были убедительны. Он слегка поостыл, злоба стихла. И все же решил подкинуть пустячный, но каверзный вопросик: