Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

В 1811 году Тин-Тин с матерью приехали из Франции в Новый Орлеан на свадьбу. Ему было двадцать лет. Микаэла только что завершила обучение в школе монахинь-урсулинок. Ей было пятнадцать. Молодые никогда раньше не видели друг друга, но это было обычным делом. Брак объединил две семьи и два огромных состояния, а личности значения не имели.

Вояж во Францию стал их свадебным путешествием. Обе матери сопровождали их, и в Новом Орлеане думали, что никогда больше их не увидят. Правда, у обеих семей было много собственности в Новом Орлеане и плантации в окрестностях. Но отсутствующие владельцы были обычным явлением. Их имуществом распоряжались банкиры.

Прошло много лет, и лишь иногда из Франции доходили вести о супругах. Драмы Микаэлы и Тин-Тина давали Новому Орлеану пищу для радостных сплетен и домыслов. Говорили, что Микаэле не пришлась по вкусу жизнь в шато Понтальба. Замок расположен в сельской глубинке, слишком далеко от парижского веселья и праздника жизни. Легко было представить себе, какие баталии разыгрывались в стенах замка. Ведь Микаэла привыкла, чтобы все было так, как она желает, а темперамент у нее был типичным для рыжеволосых женщин.

Тем не менее, согласно сообщениям, она делала все, что полагается делать жене. У супругов было трое детей – все мальчики. Но, очевидно, материнство не очень смягчило ее натуру. Стало известно, что Тин-Тин оставил ее. Мужчины в Новом Орлеане твердили, что этого следовало ожидать, – Микаэла красавицей никогда не была, зато отличалась крутым нравом, в то время как Тин-Тин был на редкость хорош собой и без труда мог найти утешение в другом месте. Что же касается женщин, то они пришли к единодушному выводу, что мужчины эгоистичные и грубые звери. Мать Микаэлы уже много лет как умерла, оставив дочери громадное состояние Альмонестеров, и теперь Тин-Тин наверняка проматывает его, покупая смазливым и пустым мордашкам драгоценности и квартирки для любовных утех, в то время как мать его детей томится в сыром каменном замке.

Затем последовало примирение.

Но вскоре Тин-Тин вновь оставил ее.

Затем они снова воссоединились.

И внезапно в 1831 году Микаэла появилась в Новом Орлеане. Она оставила мужа. Поговаривали, что она хлопочет о разводе – какая наглость! Посетители валом валили в дом ее кузины, где она остановилась. Они обнаружили, что Микаэла, которой теперь было тридцать пять, еще более подурнела по сравнению с годами девичества. Но это уже не имело значения. Она была невероятно шикарна, а ее своеволие переросло в железную хватку. Она была эффектной женщиной, обладающей большими познаниями в политике, искусстве, литературе и бизнесе, которые служили основанием для ее резких суждений. Она очаровывала и внушала ужас.

Когда она завершила обзор своих владений в Новом Орлеане и отправилась в Гавану с кратким визитом, никто не сожалел. Ее энергия изматывала окружающих. Говорить о ней было куда увлекательней, нежели говорить с ней.

Много месяцев спустя она вернулась во Францию. Они с Тин-Тином получили официальное разрешение на раздельное проживание, и Микаэла наконец смогла поселиться в Париже. Ее приемы отличались роскошью, круг друзей был широк – так сообщали новоорлеанцы, посещавшие ее суаре,[16] приезжая в Париж во время заграничных турне. По их мнению, некоторые из ее друзей были отъявленной богемой, но Микаэла была явно счастлива своей новой жизнью. Казалось, все драмы остались позади.

Однако самое драматическое событие произошло позже. Незадолго до Рождества 1834 года ее кузина Виктуар Шальметт получила письмо столь скандального содержания, что трудно было этому поверить. Оно было написано одной из служанок Микаэлы, которая сама была в состоянии лишь продиктовать его, – она была прикована к постели, оправляясь после четырех пулевых ранений в грудь. В нее стрелял ее же свекор. Потом он сам застрелился.

Теперь Микаэла Альмонестер стала баронессой Понтальба – по смерти отца Тин-Тин унаследовал титул.

Она также стала самой знаменитой женщиной в Париже. От ран в груди она оправилась совершенно, но следы покушения бросались в глаза – на левой руке не хватало большого пальца, а средний был безобразно изувечен. Именно эту руку она протягивала к барону, умоляя не убивать ее.

Вскоре весь Новый Орлеан смог прочесть о ее попытках развестись с Тин-Тином. Дело было столь скандальным, что парижские газеты во всех подробностях освещали иск Микаэлы, встречный иск Тин-Тина и свидетельские показания на многочисленных слушаниях, которые заняли целых четыре года.

Газеты также подробно описывали знаменитый частный пансион, который она строила на рю Фобур-Сент-Оноре. Она подрядила самого модного архитектора Франции, и ее стремление к совершенству было настолько сильным, что она даже купила целый особняк, который затем был разрушен, с тем чтобы использовать некоторые из его стенных панелей для нового дома.

Наконец в 1834 году и дело о разводе, и строительство дома были закончены. Баронесса Понтальба исчезла со страниц парижских газет.

Библиотека на Ройал-стрит с сожалением сократила подписку до уровня тех лет, которые предшествовали едва не состоявшемуся убийству, – баронесса увеличила подписку более чем на шестьсот процентов.

Новый Орлеан вынужден был довольствоваться лишь эпизодическими сообщениями об увеселениях, устраиваемых в пансионе, от путешественников, возвращавшихся из Парижа. Выросло целое поколение, не ведавшее о яркой и грешной жизни Микаэлы Альмонестер де Понтальба. Затем, в 1846 году, ее имя вновь оказалось у всех на устах. Она прислала письмо в муниципальный совет. По ее словам, она намеревалась восстановить Пляс д'Арм в том величии, которого заслуживала эта площадь, будучи центром старого квартала.

Ее отец построил собор и прилегающие к нему здания. А она, Микаэла, намеревалась сделать остальные здания на площади столь же впечатляющими. Здания принадлежали ей, и она собиралась превратить ветхие лавочки, таверны и доходные дома в единый архитектурный ансамбль. И вернуть площади ее былую красоту. В общем, создать новоорлеанское подобие парижского Пале-Рояля.

Но только если город согласится освободить ее от налога на недвижимость сроком на двадцать лет.

Во французском квартале никто и помыслить не мог отказаться от предложения баронессы или ее условий. Презренные американцы с каждым годом строили дома все больше и внушительнее в районе за Кэнал-стрит. Ныне же французам открывалась возможность вновь утвердить за собой по праву принадлежащее им место высших носителей вкуса и доказать всем, что сердце Нового Орлеана и сейчас там, где оно было всегда – на Пляс д'Арм.