Возвращение тамплиеров - Джузеппе Д'Агата

— Ты уверен? — спросил Гельмут.

Уайт ответил с досадой:

— Золото ни с чем не перепутаешь. Даже ребенок сумел бы распознать его. — Он обернулся и окинул друзей ледяным взглядом. — Тут хватит на всех… — Он замолчал, заметив, что Яирам шагнул вперед. — Есть возражения?

— Оставь этот алтарь в покое.

— Не подходи, грязный ублюдок! — завопил Уайт.

Напряжение опасно возрастало. С того момента, как появился Уайт, Гельмут что-то обдумывал и теперь заговорил:

— Успокойся, Иеремия, попробуем договориться.

— О'кей, только быстро. Разделим на три или на две части, решай сам.

— Видишь ли, это золото предназначено для другой цели…

Уайт оскалился:

— Оставь, Вайзе. Хочешь уйти — уходи, но не надейся, что я поступлю так же.

Гельмут изобразил приличествующую случаю усмешку:

— Ты женат, Иеремия?

— Нет, а в чем дело?

— Не иметь связи с женщиной — главное условие.

— Что еще за условие?

Гельмут помолчал, подыскивая слова:

— В этом году, спустя три столетия, орден тамплиеров получит нового Великого магистра. Им мог бы стать ты.

— Я?

— Да, ты. Если будешь избран, богатства ордена окажутся в твоем распоряжении.

Растерянность Уайта длилась недолго. Тщеславие быстро взяло верх.

— А кто может избрать меня?

— Я могу, — сказал Гельмут, извлекая из кармана корону.

— Согласен, ничего не имею против.

Уайт взял корону и, весьма довольный, надел себе на голову. И едва опустил руки, как рухнул на землю, словно сраженный молнией.

— Не он был избранником, — холодно пояснил Джакомо.

— Это очевидно, — согласился Гельмут, наклоняясь и подбирая корону. Там, где золото коснулось кожи, был заметен ожог. Гельмут поднялся.

— Ты знал это и сделал нарочно, — сказал Яирам.

Гельмут не возражал.

— Другие кончали так же. Сколько тщеславия и честолюбия было похоронено таким образом!

Хриплый смех выдал присутствие черного монаха. Только на этот раз он был не один. Его сопровождал Азугир — теперь уже не крохотный серый монашек из клетки.

— Я ждал тебя, — невозмутимо сказал Гельмут.

— Я никогда не пропускаю важных встреч, — живо отозвался монах. — Действительно, прекрасная идея — укрыть храм от всех. Но мой брат Азугир обрел память и проводил меня сюда. Так что на этот раз я опередил тебя.

— Так забирай золото. Оно твое.

— Уже забрал. — Он указал на алтарь. — Медь — золото дураков. Золото, металл, что сводит меня с ума, было под алтарем. — Он посмотрел на Гельмута, явно забавляясь: — А ну-ка, вор, скажи мне правду, если способен. Ты и на этот раз думал обмануть меня?

— Нет. На этот раз — нет.

Черный монах отвел горящие глаза и медленно опустил голову.

— Думаю, мы больше не увидимся, во всяком случае на этом свете. И знаешь, о чем я сожалею? Что нам не придется больше сыграть с тобой в карты! — Он снова посмотрел на Гельмута: — Я не нарушаю соглашения. Я получил свое, и ты можешь избрать своего Великого магистра. Ты еще не нашел его? — Он вдруг прислушался к чему-то. — Слышите шум?

Друзья ничего не слышали.

— Уходите, быстро. Этому храму незачем больше существовать, и вскоре он навсегда исчезнет. Третий храм Соломона если когда-то и будет возведен, то в Иерусалиме.

Не успели отзвучать эти слова, как черный монах с Азугиром исчезли.

Друзей охватил страх: точно так же, как он возник из-под земли, храм мог с минуты на минуту исчезнуть.

Они бросились наружу и тут же застыли на месте, увидев фантастическую картину: в небе отчетливо видна была некая громадная масса чернее ночи. Она приближалась к земле, под шум сильного ветра, предвестника ураганов.

— Это Авентин, — прошептал Гельмут, — корабль тамплиеров.

И тут Джакомо наконец осенило — он понял значение двойного рисунка и двух дат.

— Храм перестал быть священным, и Авентинский холм прибыл разрушить его.

Тем временем черная громада, нависшая над храмом, медленно и грозно опускалась вниз.

Друзья разбежались в разные стороны.

Днище корабля с ровным слоем почвы коснулось храма и начало вдавливать его в землю. Несколько секунд были отчетливо различимы все огни, дороги и здания Авентинского холма.

Потом удивительный корабль медленно воспарил вверх, поплыл по небу и отправился в обратное путешествие на юг.

От храма остались только невысокие руины, точно вновь явленные миру после захоронения в веках.

Джакомо и Гельмут, будто сами тоже вышли на свет из чрева земли, брели в тумане, пока наконец не встретились.

— А где Яирам?

Словно в ответ, поблизости раздался слабый стон.

Тело Яирама оказалось придавлено большим осколком колонны. Друзья сумели снять с него эту тяжесть, но решили не трогать его и никуда не перемещать: это означало бы, несомненно, лишить его тех минут жизни, какие еще оставались.

Яирам пока дышал, но было ясно, что он приговорен. На мертвенно-бледном лице появилась чуть заметная тень улыбки, ему даже удалось приоткрыть глаза.

— Чао, синьор Строгость.

Джакомо опустился на колени рядом с другом. Слезы текли по его лицу.

— Подойди поближе. Не вижу тебя.

— Темно, — объяснил Джакомо.

— Да, совсем темно. Но где ты?

Джакомо ласково провел рукой по его голове:

— Я тут, рядом.

— Нам было хорошо вместе. Мы были лучшими: самыми умными, самыми сильными. А в нашем марафоне… если бы мы продолжили, я победил бы тебя.

— Не надо так говорить, Винчипане. Мы побежим еще раз.

— Слишком темно и слишком поздно, друг мой. Друг. Мне нравится это слово. До знакомства с тобой я никого так не называл.

Джакомо сжал в своих руках холодную ладонь Яирама.

— Я не был готов к смерти. Ты ведь все знаешь — можешь объяснить, что это значит? Подожди. Сейчас я что-то вижу. Там ослепительный свет, и пальмы, и оливы. Но где ты?

— Я тут.

— Джакомо, прошу тебя об одной вещи, об одной простой вещи. Вспоминай обо мне иногда.

Джакомо безудержно рыдал. Но Яирам не слышал этого: все его силы ушли на последние слова. Он закрыл глаза и печально покачал головой:

— Нет, я не хочу рождаться снова. — И больше не шелохнулся.

Гельмут стоял рядом. Джакомо растерянно посмотрел на него:

— Что теперь делать?

— Побудем тут, пока не прилетят ангелы.

— Ангелы?

— Мункар и Накир, два ангела, посланные Аллахом, чтобы просмотреть жизнь Яирама от начала до конца, — объяснил Гельмут. — Они летят из древнего мира — исконного мира твоего друга. Того, с которым, не сознавая этого, он был неразрывно связан.

Джакомо не перебивал.

— Ангелы взвешивают добро и зло, оценивают каждый поступок, но для того, чтобы решился его удел в вечности, Яираму придется ждать воскресения мертвых и Страшного суда.

Светало, и туман немного развеялся, когда появились ангелы. Воздушные и легкие, они двигались по поляне в длинных белых одеждах, и головы их были покрыты скрученной тканью.

Джакомо и Гельмут удалились, неслышно и безмолвно.

Глава шестнадцатая

Свиток двенадцатого века был переведен с арабского языка на итальянский в конце пятнадцатого столетия одним монахом из болонского аббатства Сан-Себастьяно.

От первоначального списка сохранились только фрагменты, которые переписчик точно воспроизвел в рукописи без малейших изменений и дополнений:

«Во имя Господа, сие есть истинная история о солдатах Господа и об ордене тамплиеров. Он будет процветать и господствовать в мире, ибо, в отличие от других созданных людьми и давно павших царств и империй, не имеет границ, а пребывает в вечности, существуя и на земле, и в ее недрах, от первого до второго царства.

То, что не сказано здесь об ордене, происходит не от такийя (сокрытия мыслей и чувств), а по причине таклида (обета повиновения), связывающего того, кто пишет эти строки… по неисповедимой воле Господа, или же того, кто не лжет не потому, что не может, а потому, что не хочет.

…если мне позволено смиренно повторить своими словами то, что святой Августин говорит о времени, я бы сказал: „Что такое орден тамплиеров? Когда никто не спрашивает меня, я знаю, что это такое. Если же спрашивают, то не знаю“.

Лишь очень немногим избранным… знать подлинную сущность ордена: знать, но не передавать это знание дальше, разве лишь настолько, насколько это требуется при отдаче приказаний преданнейшим из его последователей…

Шел 1089 год, когда несколько знатных вельмож из Шампани, устав от турниров и кутежей, охоты и женщин и всего прочего, что наполняло жизнь при дворе, решили устроить себе невиданное приключение. И что это может быть, как не приключение, при жизни и даже после смерти требующее от тебя тяжелейших жертв, но зато дарующее тебе взамен непередаваемые и ни с чем не сравнимые радости?.. полнейшее посвящение своей жизни Господу… обет какого-нибудь мельника или плотника не может быть по своей форме одинаковым с обетом благородного вельможи.