Как быть двумя - Али Смит

там ни было, а синтаксис меня сейчас не заботит. Поэтому простите, что я вам этими своими «что?» морочила голову.

Миссис Рок, похоже, действительно сконфузилась.

Записала что-то в свой блокнот. Джордж следила, как она это делает. Потом миссис Рок посмотрела на Джордж. Джордж пожала плечами и закрыла глаза.

Потому что, подумала Джордж, сидя перед Рождеством в удручающе удобном кресле в кабинете миссис Рок, как это может быть: по телеку будет идти реклама, где бананы танцуют и сбрасывают с себя шкурки, где скачут чайные пакетики, а мама этой рекламы никогда не увидит? Как может быть мир таким жестоким?

Как может существовать такая реклама — а мамы на свете нет?

Она не произнесла это вслух, потому что дело вовсе не в том.

Да и какая разница, даже если произнесешь.

Дело в дыре, которая образуется в кровле, через которую придет холод, дом начнет разваливаться, как и положено, а при этом Джордж сможет каждую ночь лежать в кровати и смотреть в черное небо.

Как в прошлом году в августе. Мать в столовой читает вслух из интернета:

Сегодня повезло тем, кто наблюдает за метеоритами. По прогнозам, небо чистое, и на большей части Соединенного Королевства можно будет наблюдать метеорный поток Персеиды. Почти шестьдесят падающих звезд будут видны в промежутке между вечером понедельника и ранним утром вторника.

Шестьдесят падающих звезд! восклицает Генри.

И начинает быстро бегать вокруг стола и при этом верещит «и-и-и-и-и!».

Ведущая прогноза «Небесные новости» Сара Пеннок, говорит мать, утверждает, что ночью будет метеоритный дождь, и множество людей получат возможность увидеть это астрономическое представление.

После этого мать смеется.

Небесные новости! говорит она.

Генри. Голова болит. Хватит, говорит отец.

Он ловит Генри, поднимает его и переворачивает вверх ногами.

И-и-и-и-и! вопит Генри. Я — звезда, я лечу, и даже если меня перевернуть, меня ни за что не останови-и-и-ить!

Это просто плохая экология, говорит Джордж.

Ты вряд ли будешь так говорить, когда увидишь, как красиво они падают у тебя над головой, замечает мать.

Буду, почему бы и нет, отвечает Джордж.

Каждый метеор — это частичка кометной пыли, которая нагревается и испаряется, врываясь в атмосферу на скорости тридцать шесть миль в секунду, читает мать.

Не очень-то быстро, говорит Генри, по-прежнему пребывающий в перевернутом положении, из-под джемпера, который задрался ему на лицо. Тридцать миль — так любая машинка ездит.

В секунду, а не в час, говорит Джордж.

Это сто сорок тысяч миль в час, продолжает мать.

Все равно слишком медленно, говорит Генри.

И начинает распевать:

Звездочка-машинка, звездочка-машинка.

Это интересно, говорит мать.

А сегодня вечером очень холодно, как бы между прочим замечает Джордж.

Не будь занудой, Джордж, говорит мать.

Ия, поправляет Джордж, потому что этот разговор происходит вскоре после того, как она выдвинула требование, чтобы родители называли ее полным именем — Джорджия.

Мать фыркает.

Что? спрашивает Джордж.

Ты это так сказала… в общем, звучит, как какая-то шутка времен нашей молодости, говорит мать. Мы так дразнили детей из богатых семей. Помнишь, Нэйтен?

Нет, отвечает отец.

И-йа! Джордж — и-йа! тянет мать, пародируя какую-то претенциозную девчонку из прошлого.

У Джордж есть выбор: отреагировать или не обращать внимания. Она выбирает не обращать внимания.

Но мы все равно ничего не сможем увидеть, говорит она. Слишком много света.

А мы его выключим, говорит мать.

Я имела в виду не тот, что дома. Я о том свете, который по всему Кембриджу, говорит Джордж.

А мы и его выключим, говорит мать.

Наибольшей плотности поток достигает к полуночи. Да. Я знаю. Мы можем все вместе сесть в машину и выехать за город, в сторону Фулборна, и уж оттуда посмотреть. Нэйтен, что скажешь?

Мне в шесть вставать, Кэрол, говорит отец.

Ну и ладно, говорит мать. Тогда вы с Генри оставайтесь дома, а мы с Джордж — хотя нет, это же Джордж-и-йа, — съездим.

С Джорджией, говорит Джордж. Но она не поедет.

Ладно, если Джордж-и-йа не едет, значит вас уже трое, говорит мать. Хорошо. Можете оставаться дома, все, а я поеду одна. Нэйтен, он уже совсем красный, ну-ка переверни его!

Нет, потому что я хочу увидеть шестьдесят звездочек! хрипит Генри, все еще вися вниз головой. Я хочу их увидеть больше, чем все в этой комнате!

Там пишут, что могут быть даже болиды, добавляет мать.

И болиды я тоже очень хочу увидеть! говорит Генри.

Это все космический мусор. И спутники, говорит Джордж. Никакого смысла.

Мисс Зануда, комментирует отец, встряхивая Генри в воздухе.

Miз[19] Зануда, подхватывает мать.

Прошу прощения за вопиющее проявление неполиткорректности, добавляет отец.

Он произносит это ласково и старается, чтобы сказанное прозвучало забавно.

Мне больше нравится «мисс», говорит Джордж. Пока я не стану, сами понимаете, доктором Занудой.

Ты просто еще не понимаешь политическую значимость обращения «миз», говорит мать.

Эти слова адресованы то ли Джордж, то ли ее отцу. Отец моложе матери на десять лет, что означает, как любит повторять мать, что у них совершенно различные политические представления; главная разница тут — в отличиях между детством при Тэтчер и ранней юностью при ней же.

(Тэтчер была премьер-министром через какое-то время после Черчилля и задолго до рождения Джордж. Она, по словам матери, была одним из самых удачливых «потрясателей основ» и породила малютку Блэра — этого Джордж припоминает как картинку из детства. Сама картинка выглядела так: Блэр в одном подгузнике или в чем-то вроде того, абсолютно голый, стоит на ракете (как Венера на раковине), а Тэтчер надувает щеки так, что волосы у него на голове развеваются, при этом малютка Блэр стыдливо прикрывает одной рукой пах, другой — грудь, а под всем этим красуется надпись: «Рождение тщеславных нас».[20] Этот прикол, как помнила Джордж, можно было видеть тогда повсюду. Забавно было натыкаться на него в газетах и в интернете, и при этом не иметь права никому сказать, что именно твоя мама нажала кнопку и отправила его на всеобщее обозрение).

В реальности разница в возрасте между ее родителями означала, что они уже дважды расходились, а потом дважды снова сходились.

И, наверно, те дни, когда ты относился ко мне корректно с точки зрения феминизма, давно прошли, но я не в претензии, потому что это не важно, так как история феминизма вообще учит не ожидать любезностей; а когда будешь укладывать этого парня, не ставь его на голову, чтобы он шею не сломал, говорит мать, не отрывая глаз