Тайна поповского сына - Федор Зарин-Несвицкий

Но она прямо пришла в восторг, когда ей привели красавца Султана. Цесаревна была прекрасная наездница, но особенно любила она ездить, переодевшись в мужской костюм.

Вообще, она чрезвычайно любила мужской костюм, великолепно шедший к ее высокой сильной фигуре. Почти на всех маскарадах она являлась в нем, причем замечательно искусно умела интриговать и ухаживать за молодыми дамами.

Султан действительно оказался на диво выезженным, и цесаревна тут же решила устроить на днях далекую прогулку, какие очень любила.

Обыкновенно она выезжала на такие прогулки в мужском костюме, в сопровождении Разумовского и Лестока и одного или двух наиболее приближенных людей, как Шувалов или Воронцов.

Приезд с визитом маркиза Шетарди еще более поднял ее настроение. Изящный француз совсем очаровал ее и в то же время очаровался сам ее красотой, величественными и вместе с тем простыми манерами и ее французским языком. С императрицей он принужден был говорить через переводчика, с Бироном тоже, и вообще при дворе немного было людей, свободно владеющих французским языком. Цесаревна же владела им, как русским.

Версальский двор был очень озабочен известиями о болезненном состоянии императрицы Анны, он не без основания полагал, что за смертью Анны легко могут возникнуть волнения.

В инструкциях, данных маркизу Шетарди, было указано на особо важное обстоятельство: "…чтобы маркиз Шетарди, употребляя всевозможные предосторожности, узнал, как можно вернее, о состоянии умов, о положении русских фамилий, о значении друзей принцессы Елизаветы, о приверженцах дома Голштинского, которые остались в России, о духе в разных отделах войска и командиров его, наконец, обо всем, что может дать понятие о вероятности переворота".

И эта сторона его обязанностей была наиболее по душе маркизу. Живой и подвижный, интриган по натуре, он охотно бывал на всех обедах и балах у придворных вельмож, широко принимал у себя и вообще жил в свое удовольствие.

Во время своего недолгого визита к принцессе он сумел дать понять, как был бы доволен Версальский двор, если бы на российском престоле сидела императрица Елизавета, единственная законная наследница по смерти Петра II. Что Версальский двор всеми силами и мерами готов оказать свое содействие к восстановлению законных прав цесаревны. А здоровье императрицы все хуже…

Затем, выразив надежду увидеться с цесаревной на ближайшем балу, маркиз откланялся и уехал.

"Как они все стараются, — с усмешкой подумала Елизавета. — Все убедить меня хотят. Смешные! Да разве я не дочь Петра, разве сама не знаю, что делать!.."

Она чуть не рассмеялась громко. Действительно, никто, кроме очень немногих, не знал, как широко раскинула цесаревна свои сети, оставаясь в стороне. Уже твердые сношения были завязаны с Первым и Вторым гвардейскими полками, с Конным, Семеновским и Преображенским, завязывались сношения и с Измайловским.

Даже Лесток не был вполне посвящен в это, хотя сам усиленно занимался пропагандой той же идеи среди богатой гвардейской молодежи. Елизавета несколько боялась его горячности.

Еще не наступил час решительной битвы. Она чувствовала это инстинктивно.

В то же время она была смела и знала, что в нужный момент не отступит.

Если ее ум не был глубок, то он возмещался в ней сознанием своего достоинства и прав своей крови, решимостью и ненавистью, которая изредка вспыхивала в ней, как молния.

Елизавета в этом отношении была похожа на своего отца. Она была не злопамятна и не зла, но в минуты гнева или когда она чувствовала затронутым свое достоинство, она была грозна и неумолима.

В такие минуты ее могла успокаивать только музыка. При ее дворе все еще состоял ее бывший учитель музыки, старый Шварц, с течением времени ставший близким другом.

И когда Шварц брал в руки свою скрипку и наигрывал грустные тевтонские песни, Елизавета успокаивалась.

— Ты Давид, изгоняющий из Саула злого духа, — не раз шутливо говорила ему цесаревна.

Вообще, небольшой двор Елизаветы был очень сплочен. Там не было ни интриг, ни зависти, ни злобы.

Доступ к ней был очень прост. Стараясь достигнуть большей популярности, да и сама по природе живая и отзывчивая, она почти никому не отказывала в приеме, и когда Шувалов, ее дежурный камер-юнкер, доложил ей, что отставной гвардии капитан, участник Полтавской виктории, Алексей Тимофеевич Астафьев добивается счастья видеть дочь своего венценосного вождя и государя, она с радостью приказала немедленно допустить его.

Астафьев в темно-зеленом мундире преображенца времен Петра I, с треуголкой в руках, вошел в приемный зал.

При виде старого воина, соратника своего отца, Елизаветой овладело волнение. Она сделала несколько шагов навстречу Астафьеву.

— Добро пожаловать, — произнесла она своим глубоким грудным голосом, — вы желанный гость здесь.

Астафьев низко поклонился и с благоговением поцеловал ее руку.

— Вы славный остаток славного прошлого, — продолжала Елизавета, и в ее прекрасных глазах затеплилось искреннее чувство, — времена изменились!.. Вы так живо напомнили мне и моего отца, и великие подвиги, совершенные им во славу родины. Добро пожаловать! Вы герой Полтавской виктории?

— Да, — с гордостью ответил Астафьев, — я был там, — и он поднял свою искалеченную руку. — Неприятельская бомба оторвала эти три пальца, и сам великий государь отрезал их остатки и забинтовал мою руку.

— Узнаю моего отца, — с воодушевлением продолжала Елизавета, — он все знал, все умел!..

Она усадила Астафьева в кресло.

— Сидите, сидите, — сказала она на его попытку встать, — вы один из тех, кто помогал моему отцу созидать новую Русь… Мы перед вами в долгу, а не вы перед нами. Скажите, что вызвало вас посетить нас? Все, что в нашей воле, будет сделано для вас.

Такой прием превзошел все ожидания Астафьева.

Мгновенным видением пронеслись перед ним его жизнь, его близость к великому царю, походы, поражения, победы, великолепие Полтавской битвы, торжество царя и среди его необозримых работ внимание к раненому капитану. Астафьев заплакал.

— Скажите, что я могу сделать для вас, — ласково повторила Елизавета, с участием глядя на него.

Астафьев тяжело поднялся с кресла и упал к ногам цесаревны.

— Что вы, что вы, встаньте! — произнесла она. Но старик, прильнув к ее ногам, горько плакал.

— Матушка, будь заступницей, — говорил он, захлебываясь.

— Но в чем же дело? — спросила взволнованная цесаревна.

И Астафьев все подробно рассказал ей.

По мере его рассказа ее лицо все более омрачалось.

— Вы видите, Алексей Григорьевич, — обратилась она к присутствовавшему при аудиенции Разумовскому, — вы видите, что творится на Руси.

Разумовский нахмурил свои черные брови и ответил:

— Вам давно говорили об этом и Лесток, и Волынский.

Цесаревна нетерпеливо махнула рукой.

— Но что же я могу сделать? — воскликнула она.

— Я не знаю, — ответил Астафьев, — знаю только одно, что ты, матушка, моя последняя надежда. Больше идти мне некуда.

Цесаревна задумалась. Через минуту ее лицо прояснилось.

— Я постараюсь, — проговорила она с ласковой улыбкой. — Бог милостив, может быть, мне и удастся что-либо сделать в пользу вашего сына. Но не обольщайтесь надеждой, — добавила она. — Ведь все дело в руках герцога. Я попытаюсь. Не благодарите меня раньше времени.

Она заставила Астафьева встать с колен. Потом тоном, полным участия, она начала расспрашивать его об его сыне, о семейном положении. Сегодня цесаревна была богата, и она деликатно предложила Астафьеву денег. Но старик ответил, что в деньгах он не нуждается. Из рассказа старика Елизавета узнала, что барон Густав Бирон на стороне молодого Астафьева.

Целый ряд соображений мгновенно промелькнул в ее голове.

Густав Бирон, Якобина Менгден, сестра ее Юлиана, ближайшая подруга Анны Леопольдовны. Анна Леопольдовна любимица императрицы, герцог заискивает в ней самой. Елизавете, пожалуй, чего-нибудь и можно достигнуть.

— Не беспокойтесь, капитан, — с совсем уже просветленным лицом сказана Елизавета, — мы попытаемся и надеемся. Но только, — с ласковой улыбкой добавила она, — ради самого себя, старайтесь скрыть, что вы были у меня.

Астафьев наклонил голову, и в его измученном сердце мелькнул луч надежды.

— На днях при дворе, — начала цесаревна, обращаясь к Разумовскому, — состоится интимное торжество. Императрица хочет отпраздновать день рождения младшего сына Бирона, Карлуши, которого она любит, как своего собственного. Если бы Карлуше было больше лет, императрица устроила бы настоящий куртаг, она пригласила бы даже иностранных послов. Но так как этому негодному мальчишке исполняется всего только одиннадцать лет, то ее отговорили от столь абсурдного поступка, и вечер будет интимный. Готовят что-то особенное. У меня для скверного мальчишки тоже заготовлен подарочек, — ты знаешь, Алексей Григорьевич?