Изумруды к свадьбе - Виктория Холт

– Я с вами не согласна. Мы все оказались в очень затруднительном положении.

– Бедная Костяшка! Конечно, все это было не очень хорошо. Ей так не хотелось уезжать отсюда. Да и вам, наверное, тоже не захотелось бы!

– Совершенно верно. Мне очень интересна моя работа.

– А я?

– Безусловно, мне бы очень хотелось, чтобы вы улучшили свой английский язык. – Потом я смягчилась и сказала: – Нет, мне бы очень не хотелось уезжать от вас, Женевьева.

Она улыбнулась, но в тот же миг на ее лице уже появилось злобное выражение:

– И от папы тоже. Но я не думаю, что он будет теперь обращать на вас внимание, мадемуазель. Вы видели, как он смотрел на нее?

– На нее?

– Вы знаете, кого я имею в виду. Мадемуазель де ла Монель. Все-таки она очень красива.

Девочка проехала чуть вперед, потом оглянулась на меня через плечо и засмеялась. Я пришпорила лошадь, и мы пустились галопом. Женевьева скакала рядом со мной. А я никак не могла выбросить из головы красивое лицо мадемуазель де ла Монель. В полном молчании мы с Женевьевой добрались наконец до замка.

На другой день, направляясь в галерею, я лицом к лицу столкнулась с графом. Я была уверена в том, что он, будучи полностью поглощен своими гостями, просто поздоровается со мной и пройдет мимо, но он вдруг остановился.

– Какие успехи делает моя дочь в английском?

– Очень хорошие. Думаю, что вы были бы очень довольны.

– Я знал, что из вас получится прекрасная учительница.

– Неужели я действительно выгляжу как гувернантка, хотелось бы мне знать? У нее есть интерес, а это очень помогает. Она теперь выглядит более счастливой.

– Более счастливой?

– Да, а разве вы не заметили?

Он покачал головой.

– Но я вам верю.

– Всегда можно найти причины, объясняющие, почему подростки хотят что-то разрушить или уничтожить... без всякой причины.

– Думаю, что вы правы.

– Мне кажется, что она очень глубоко переживает потерю матери и еще ей очень недостает обычных детских радостей.

При упоминании умершей жены ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Радостей, мадемуазель Лоусон? – повторил он.

– Она рассказывала мне о том, как раньше выставляла свои башмаки перед очагом в канун Рождества, и в ее голосе звучала такая тоска...

– Но разве она уже не достаточно взрослая для таких радостей?

– Вряд ли можно быть слишком взрослым для таких радостей и удовольствий!

– Вы меня удивляете.

– Это очень приятная и замечательная традиция, – продолжала настаивать я. – Мы решили обязательно исполнить весь ритуал в это Рождество, и, возможно, вас удивит мое предположение, но...

– Я уже перестал чему-либо удивляться.

– Я подумала, что вы, может быть, тоже положили бы свой подарок вместе с другими. Это очень обрадует ее.

– Считаете, что, если моя дочь обнаружит подарок в своем башмачке вместо того, чтобы получить его, скажем, за обеденным столом, она откажется от всех этих штучек, которые иногда выкидывает?

– Господин граф, – вздохнула я, – извините меня, но я же сказала, что высказала лишь предположение.

Я быстро пошла в галерею, а он не счел нужным остановить меня и продолжить разговор. В галерее я никак не могла заставить себя работать. В моем воображении неотступно стояли два образа: гордый невиновный человек, бросающий миру вызов... и бессердечный убийца. Который из них был настоящим? Мне так хотелось понять это! Однако какое мне до этого дело? Мое дело – это картины, а не этот человек.

В канун Рождества мы отправились к полуночной мессе в старую церковь Гайяра. Граф сидел на первой скамье, предназначенной для членов семьи владельцев замка. Рядом с ним была Женевьева. На скамье позади них располагались гости. Еще дальше сидели мы с Нуну, и поскольку здесь же присутствовали слуги, то все скамьи, принадлежащие замку, были заполнены.

Я увидела семью Бастидов, одетых в праздничные наряды. Мадам Бастид вся в черном, а Габриэль замечательно смотрелась в сером. Рядом с ней сидел молодой человек, которого я уже не раз видела на виноградниках. Это был Жак, тот самый Жак, который был вместе с Арманом Бастидом, когда с тем произошел несчастный случай, – я узнала его по шраму на щеке.

Ив и Марго с трудом удавалось сохранять спокойствие. Девочка наверняка считала уже не часы, а минуты, оставшиеся до наступления Рождества.

Я видела, что Женевьева искоса наблюдает за ними, и была уверена, что она предпочла бы вместе с детьми порадоваться наступлению Рождества в доме Бастидов, а не возвращаться в замок.

Я была рада, что заранее объявила ей, что собираюсь поставить свои башмаки перед очагом в классной комнате, и предложила ей сделать то же самое. Конечно, это будет весьма скромное торжество, особенно по сравнению с неудержимым весельем, которое будет царить в рождественское утро в доме Бастидов. Но все-таки это лучше, чем ничего, и я поразилась тому энтузиазму, с которым Женевьева отнеслась к предложению. В конце концов, она ведь не привыкла жить в большой семье. Когда была жива ее мать, их было всего трое – Женевьева, Франсуаза и Нуну, хотя, возможно, еще и гувернантка. А что же граф? Уверена, что, когда была жива его жена и дочь была еще маленькой, он тоже участвовал в рождественских праздниках.

Все четыре комнаты, относившиеся к детской, находились не очень далеко от моей. Первая – классное помещение, с высоким куполообразным потолком, с узкими окнами в виде амбразур и широкими массивными подоконниками, как и во всем замке. В этом помещении был большой очаг, в котором, как утверждала Нуну, можно было зажарить быка. С одной стороны висел огромный оловянный котел, в котором всегда лежала большая куча поленьев. Три двери вели в другие комнаты: одна – в спальню Женевьевы, другая – в комнату Нуну и третья – в комнату гувернантки.

Вернувшись с полуночной мессы, мы торжественно прошествовали в классную комнату и поставили свои башмаки перед угасавшим очагом.

Женевьева отправилась спать. И, когда мы с Нуну решили, что она уже заснула, положили в башмаки свои подарки. Я – шелковый шарф пурпурного цвета, который можно было использовать в качестве галстука во время наших прогулок верхом. Для Нуну я приготовила то, что владелица кондитерской назвала ее любимым лакомством, – торт со сливочным кремом и ромом в красивой коробке. Мы с Нуну, сделав вид, что не замечаем подарков, приготовленных друг для друга, пожелали одна другой спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.

Рано утром меня разбудила Женевьева:

– Посмотрите, мадемуазель! Вы только посмотрите!

Толком не проснувшись, я все-таки поняла, что наступило Рождество.