Шопинг в воздушном замке - Дарья Донцова

— Понятно, — кивнула я. — Может, вы скажете, где Нина Косая живет?

Женщина погладила пса Мишку.

— Она давно умерла, сарайчик ее тихо догнивает.

— А вы ее знали?

— Конечно, ведь я всю жизнь в Гоптеве прожила. Но она намного старше меня была.

— Меня зовут Лампа, — представилась я.

Лена не удивилась, услыхав необычное имя.

— Очень приятно, я Владлена. Но лучше зовите Владей, «Лена» мне не нравится.

— А почему Нину Косой прозвали? — проявила я любопытство.

— У нее один глаз был выбит, — пояснила Владя, — подралась с кем-то, вот и стала инвалидом.

— А где Нина работала?

Владя рассмеялась.

— Должность она хорошую имела — бутылкооткрыватель.

— Здесь где-то есть завод, производящий напитки? Или на местной ферме установлена линия розлива? — не поняла я.

Владя развязала фартук.

— Пошутила я. Нигде Нинка не работала, водку пила с утра до ночи. Самая отбросная баба в деревне была. На земле жила, а голодная ходила. Огород не копала, курей не держала, о корове и речи не шло. По избам побиралась. Придет под окно и завоет: «Владя, дай денег, я отработаю, грядки тебе прополю, воды в баню натаскаю». Ну я ей и говорю: «Начинай. Тяпка под крыльцом, ведра в сарае». А Нина в ответ: «Сначала заплати, вечером отслужу, сейчас солнце высоко, никто при такой погоде не пашет».

За моей спиной скрипнула калитка, я обернулась и вздрогнула — во двор вползал дед с клюкой.

— Папа, — сказала Владя, — смотри, какая славная клиентка пришла! Купила пять литров молока, ряженки и ведро творога.

— Хорошо, — расплылся в улыбке дедок и поднялся в избу.

— Старый что малый, — вздохнула Владя.

— Ленка, — высунулся из окна старик, — зови гостью в дом! Да чаю ей набуровь! Эх, всему тебя учить надо… Ну, шкандыбайте в залу!

Владя посмотрела на меня.

— Вас не затруднит зайти? А то папа не отстанет.

— С большим удовольствием, — абсолютно честно ответила я.

Горница Владлены напоминала чистотой операционную, а дедушка, восседавший у большого стола, был наряжен в белую рубашку.

— Небось о парнях поболтать охота? — хмыкнул он, беря газету. — Говорите, не смущайтесь, а я о политике почитаю. Ленка, где лупа?

Владя вынула из буфета круглое увеличительное стекло в пластмассовой оправе с длинной ручкой.

— Вот, папа, держи.

Дед углубился в изучение прессы.

— В деревне была только одна Нинка Косая? — вернулась я к интересующей меня теме.

— Ну да, — кивнула Владя, — второй такой не нужно. Прежде она тихо жила, не скандалила. Придет — деньги клянчит, а если прогонят — уйдет. Вот Семен, ее муж, буйным хулиганом был, мог окна побить или ножом пырнуть. Плохо он кончил — посадили его, уж и не вспомнить, в каком году.

— Давно это было, — внезапно сказал дед, — Ванька наш только в школу пошел, как Сенька Родионова зарезал и на зону уехал. С тех пор Нинку и подхватило квасить. Она и раньше за воротник заливала, а после Семеновой посадки вразнос пошла.

Я покачала головой.

— Бедная женщина!

— Незачем ее жалеть, — обозлился дед.

— Ну как же! — театрально удивилась я. — Дети в Анголе погибли, потом дом сгорел… Не всякий такой удар судьбы вынесет. Одно утешение, внук хороший вырос! Бизнесменом стал.

Владя со стуком поставила на скатерть красную кружку.

— Вы о ком говорите? — с изумлением спросила она.

Дед отложил газету и уставился на меня.

— У Нины был сын. Или дочь, я точно не знаю. Ребенок стал дипломатом, работал в Анголе, там погиб, а его сын, Паша, вернулся к бабушке. Внук в школу ходил, у Нины сгорел шикарный трехэтажный дом, пришлось ей переехать в сарай.

Владя засмеялась.

— Кто же такой сериал придумал, от кого новости?

— От Паши Брыкина, — с невинным видом заявила я. — Понимаете, он наш начальник, генеральный директор, скоро будем праздновать годовщину основания фирмы, вот мы с коллегами и решили сделать Павлу сюрприз — фотоальбом о родной деревне Гоптево и жизни его бабушки Нины. Честно говоря, мы думали, Косая — это фамилия, а не прозвище.

Дед закашлялся, отложил лупу в сторону.

— Хочешь правду расскажу?

— Папа, — укоризненно перебила отца Владя, — не надо.

— Не твое дело! — фыркнул старик. — Пашка пришлый, он сюда с неба свалился и внуком Нинки назвался. Только он ей никто, это так же верно, как то, что меня Степаном Митричем зовут.

— Отец! — попыталась остановить его дочь.

— А нечего брехать! Дом у ней сгорел… Вот уж враки! — распалился Степан Дмитриевич.

— Не было никакого дома? — подначила я деда.

— Тю! — махнул рукой Митрич. — Можешь к оврагу сходить и полюбоваться на постройку. Мало она с тех пор переменилась — два окна, дверь и крыша до земли свисла. Да еще стоит в красивом месте: сзади овражина, куда вся деревня еще со Второй мировой войны мусор таскает, спереди речка, от нее сырость, комары и шум. Там мостки сделали, бабы белье полощут, дети в воду сигают. Сколько раз Нинка из окна орала: «Уйдите вон, отдыхать хочу, это мой причал, на моем берегу». Да народ плевать хотел на ее вопли.

— Трехэтажный каменный особняк не горел? — тупо спросила я.

— В Гоптеве самое большое здание школа, вот она из кирпича, — пояснила Владя, — остальные дома — деревянные избы. Народ тут бедный, мало зарабатывает, ничего шикарного не имеет.

— И родственников-дипломатов у Косой не было?

Митрич хлопнул себя по бокам.

— Нинка еще бы сестрой Брежнева назвалась или Валентиной Терешковой!

— Но внук-то был, — напомнила я, — жил у нее Павел Брыкин.

— Пашка-то? — прищурился дед. — Был такой жук навозный.

— Папа! — воскликнула Владя. Потом посмотрела на меня: — Простите отца, он порой не понимает, что говорит.

— Замолчи! — Митрич стукнул кулаком по миске с крыжовником. — Взяла моду дурака из отца делать! Ну-ка вспомни, почему тебя в Ветеринарную академию приняли и стипендию предоставили? В общежития только иногородних селили, подмосковные туда-сюда на электричке мотались. Отчего тебе сразу место нашлось? За красивые глаза? Или, может, школу ты с отличием окончила? Нет! Папа ордена-медали нацепил и к ректору на прием попер: «Помогите дочери ветерана!»

— С тобой невозможно разговаривать, — покачала головой Владя.

— Лучше слушай отца, — загудел Митрич. — Я еще не идиот, память имею острую. Гостья-то из милиции! Верно?

Я растерялась, а Владя укоризненно сказала:

— Папа, что за идеи тебе в голову лезут?

— Сам в органах служил!

— Ты состоял во вневедомственной охране, магазин на станции стерег, — уточнила дочь.

— Оружие имел, жуликов ловил. Вы же при погонах? — Митрич уставился на меня немигающими глазами. — Хоть я и дед, но в заблуждение меня не ввести!

— Вы правы, — кивнула я, раскрыла сумку и вынула удостоверение.

— О! — подскочил он. — Что я говорил?

— Но как ты понял, папа?! — поразилась Владя.

— Опыт не пропьешь, — гордо ответил дед. — Из-за Пашки пришли? Он опять кого-то утопил? Вас как зовут?

— Полковник милиции Евлампия Андреевна Романова, — представилась я старику.

Митрич встал.

— Гвардии сержант Антонов. Имею награды — ордена и медали за войну, грамоту за безупречную службу в мирное время.

— Садитесь, — приказала я.

— Есть! — отрапортовал дед. — Служу Советскому Союзу!

— Можете рассказать что-нибудь о Павле Брыкине? — поинтересовалась я.

Митрич откашлялся.

— Под протокол?

— Никаких бумаг, — заверила я его и незаметно включила в сумке диктофон. — Ваши слова не будут иметь в суде юридической силы, на заседания вас вызывать не станут.

— Я не из трусливых, — с достоинством сказал Митрич, — участвовал в танковом сражении под Прохоровкой! Просто слова мои на сплетни смахивать будут. Все свидетели померли, рядком на кладбище лежат, показания мои подтвердить не могут. Получается, я байки пою вроде бабки.

— С удовольствием выслушаю любые рассказы, — обнадежила я старика.

— Давно это было… — со вздохом начал дед. — В начале шестидесятых годов за рекой детдом открыли. Наши бабы были против, в район к депутату ездили, просили приют переместить.

— Почему? — удивилась я. — Чем сироты могли помешать людям?

— Тут раньше четыре села было, — разъяснил старик, — а школа одна, наша, гоптевская, дети сюда стекались. Интернатских тоже собрались по классам рассаживать. Да потом Маруся Епифанова, председатель сельсовета, выяснила: приют не простой, в нем заразные живут.

Я взяла со стола ложку, стала вертеть ее в руках, слушая деда, который, несмотря на почтенный возраст, все помнил.

Мария Епифанова, у которой в школе училось четверо собственных сыновей, подбила местных жительниц на бунт. Несколько женщин отправились в Москву и устроили скандал в Министерстве образования.