Путь самурая - Пётр Разуваев

Вся операция заняла чуть более часа. У цивилизации всё же есть свои примущества. Оказавшись за рулём, я, разумеется, тут же позабыл обо всех нелестных эпитетах, которыми награждал беднягу Франсуа, и выжал из новенького автомобиля почти всё, на что он был способен, благо пробки постепенно стали рассасываться. В результате красный «Порше» наверняка засекли все камеры слежения, установленные полицией на парижских перекрёстках, и в недалёком будущем мне предстояло нудное объяснение с представителями полиции. Зато без труда удалось оторваться от машины Франсуа, который подъехал к офису спустя ровно семь минут, ужасно раздосадованный тем, что его обыграли на родном поле. Крошка Мария-Луиза приветливо улыбнулась, на миг показавшись из-за монитора, я улыбнулся в ответ, и вот уже мы с Франсуа стоим в коридоре, нос к носу с господином Лагардом, на лице которого ясно читается: «Как же вы мне все надоели!»

– Добрый вечер, месье Лагард, – вежливо заметил я. – Думаю, скоро вас можно будет поздравить с успехом?

Не найдя достойного ответа, номинальный шеф отдела 2F молча кивнул и, с опаской обойдя меня стороной, скрылся за дверью, в которую мы с Франсуа вошли минуту назад. В правой руке месье Лагард держал потёртый кожаный портфель, что навело меня на очень странную мысль: возможно ли, чтобы этот господин был вообще не в курсе происходящего? Уходить домой в момент, когда решается судьба операции?

– А, месье Дюпре! – Оклик Дормана отвлёк меня от размышлений. – Хорошо, что вы здесь, гримёр уже замучил нас своими жалобами. Пойдёмте скорее. А вы, Франсуа, зайдите к Жюли и узнайте, всё ли у неё готово?

– Скажите, Дорман, а месье Лагард, он…

– Он – пустое место, – с предельной ясностью отрезал француз. – Час назад мы окончательно выяснили отношения. Лагард попытался запретить операцию. Мне пришлось обратиться непосредственно к директору Департамента.

– И как? – с интересом спросил я.

– Отлично, – улыбнулся Дорман. – Перед вами – новый начальник отдела 2F. Лагарда отправили в отставку. Правда… Мне прозрачно намекнули, что наверху весьма заинтересованы в успехе. В противном случае участь Лагарда ничто в сравнении с тем, что ждёт неудачников.

– Ну, дальше Корсики вас не сошлют, – ободрил я его.

– Вообще-то говоря, месье директор упоминал Африку, – весело ответил Дорман, распахивая передо мной дверь.

Наблюдая за ним, я видел: Дорман совершенно уверен в успехе и не допускает даже мысли о том, что Робер Сиретт может оказаться самым обыкновенным фотографом, с безукоризненным прошлым, настоящим и будущим. На мгновение тревожное предчувствие вновь охватило меня. Не имея на то никаких оснований, тем не менее, я с каждой минутой всё сильнее начинал сомневаться в удачном завершении поисков Абу аль-Хауля. Слишком уж просто. Кто-то словно специально подносил нам на блюдечке голову человека, которого до сих пор не могла отыскать ни одна разведка мира…

– А вот и наша Лилит, – произнёс Дорман, отступая в сторону. И мне сразу же нестерпимо захотелось выйти вон, плотно закрыв за собой дверь.

– Жан-Луи, милашка, где ты отыскал такого красавчика? – воскликнула Лилит нежным мужским голосом, подходя ближе и ласково похлопывая меня по щеке. Следующий вопрос был задан с чарующей непосредственностью: – Надеюсь, ты не занят сегодня вечером, дорогой?

– Боюсь, до конца года все вечера у меня расписаны, – содрогаясь от ужаса, пробормотал я.

Мало того что «красотка» Лилит оказалась мужчиной. Это был ослепительно-чёрный мужчина, около двух метров ростом, что отнюдь не мешало Лилит носить жёлтые туфли на высоченной платформе, примерно 44–45 размера. Добавьте к этому волосы, выкрашенные во все цвета радуги и затейливо уложенные на макушке, а также короткое кожаное платье цвета ультрамарин, обтягивающее внушительную грудь, которая никак не могла принадлежать мужчине. Завершали картину кольцо с бриллиантом, длинные ногти, покрытые жёлтым лаком, и обильный макияж, в котором преобладали синие и фиолетовые тона. Я не пугливый человек, но мне не стыдно признаться, что в первую секунду я дико перепугался.

– Жаль, – ничуть не смущаясь, заметила Лилит. Или «заметил», чёрт их разберёт, эти меньшинства. – Ты не мог бы повернуться? Так, теперь в другую сторону… Жан-Луи, ты уверен, что это именно тот парень, который тебе нужен? Такую физиономию будет трудно изменить до неузнаваемости. Да ещё этот шрам…

– И всё же тебе придётся этим заняться, Лилит, – твёрдо отрезал Дорман. – Он мне нужен через сорок минут, изменённый до такой степени, чтобы даже родная мама не смогла бы его опознать. Простите, месье, я не хотел… – добавил он, сообразив, что напрасно упомянул о моей матери.

– Ну, раз ты так настаиваешь… Не в моих правилах отказывать мужчинам. Эй, красавчик, – указывая на стоявший в углу гримёрный столик, Лилит кокетливо подмигнула мне фиолетовым веком, – присаживайся. Нам с тобой предстоит изрядно потрудиться, чтобы не огорчить милашку Дормана.

Дорман оказался прав – Лилит действительно была мастером своего дела. Прошло полчаса, и, глядя на своё отражение, я с трудом мог поверить, что аккуратно подстриженный светловолосый мужчина в очках, смотревший на меня из зеркала, – не кто иной, как я сам. Длинный шрам на правой щеке скрыть было невозможно, и тогда Лилит подчеркнула его. Получился этакий прусский дворянчик начала века, выпускник Гейдельберга, с лицом, изуродованным ударом дуэльной рапиры. В те годы в Германии считалось весьма престижным иметь такие шрамы.

– Представь, что это последствия автокатастрофы, – ворковала Лилит, хлопоча возле меня. – Знаешь, сколько симпатичных мужчин гибнет на дорогах Франции каждый год? Слушай, а ты хорошо подумал насчёт завтрашнего вечера?

Грим состарил меня лет на десять, а очки и вовсе сделали лицо неузнаваемым. При этом Лилит сумела обойтись минимальными средствами, и я мог надеяться, что не окажусь в неловкой ситуации, оставив на случайно поднесённой ко рту салфетке половину «щеки».

– Краска для волос смывается только горячей водой и вот этим составом, – поучала меня Лилит, выставляя на столик высокий флакон. – Лицо тоже можно умывать, но без излишнего усердия. Стёкла в очках немного меняют естественный цвет глаз. У тебя они зелёные, но при нормальном свете будут казаться гораздо темнее, почти карими. На мой взгляд, сейчас ты здорово похож на преуспевающего бизнесмена из Скандинавии. Знаешь, где это?

Я кивнул. Физиономия в зеркале и впрямь непостижимым образом сочетала в себе мужественную невозмутимость, свойственную нордическим расам, и умственную ограниченность, доходящую до тупости, что свойственно отдельным представителям всех народов мира. Словом, именно то, что нужно для сегодняшнего вечера.

– Спасибо, Лилит, – искренне сказал я.

«Оно» кокетливо отмахнулось:

– А, пустое… Всегда приятно иметь дело с интересным материалом. Кроме того, здесь неплохо платят. Милашка Жан-Луи ценит крошку Лилит.

– Ценит? – Вошедший в комнату Дорман окинул меня испытующим взглядом и шутливо погрозил Лилит пальцем: – Да я почти влюблён в тебя! Потрясающая работа! Твои руки, Лилит, настоящее сокровище.

– Ты удивительно галантный мужчина, Жан-Луи, – с печальным вздохом заметила Лилит, собирая в элегантный кожаный саквояж свои инструменты, – но лишь до тех пор, пока речь не идёт о сексе.

– Ты же знаешь, – развёл руками Дорман с почти искренним сожалением, – я люблю женщин, а они любят меня. К чему что-то менять, когда тебе уже сорок?

– Всего сорок? – удивилась Лилит. – В таком случае я подожду ещё пару лет. Вдруг ты всё-таки передумаешь…

– …и всё же прошу повторить ещё раз, где должен находиться каждый из вас после того, как месье Дюпре и Жюли войдут внутрь, – твёрдо сказал Дорман, внимательно оглядывая всех присутствующих. Инструктаж длился уже час, но Дорман вновь и вновь повторял одно и то же, буквально вдалбливая информацию в головы своих коллег.

– Шарль? – взгляд Дормана упёрся в плотного, тяжеловатого с виду Шарля.

– Остаюсь в автобусе вместе с Николя.

– Франсуа?

– Наблюдаю за входом в кафе из машины. В случае опасности прикрываю отход.

– Николя?

– Ну сколько можно повторять… Сижу в автобусе, курю, слушаю всякую чушь, которую мадемуазель Жюли будет нести в микрофон, закреплённый на её плоской груди…

– Ты придурок, Николя! – взвилась Жюли. Молодой человек пожал плечами:

– Ты же не станешь утверждать, что твоя грудь…

– Николя, – голос Дормана не предвещал ничего хорошего. – Если ты снова ошибёшься, как тогда, в Сен-Клу, я лично подберу тебе место в одном из наших африканских посольств. Ты меня хорошо понял?

– Да ладно вам, шеф, – несколько смущённо пробормотал Николя, – кофе и в самом деле был очень горячий, и потом – я же поскользнулся…

– И что? – поинтересовался я.

– И вылил чашку кофе на аппаратуру! – выпалила Жюли. – Устроил короткое замыкание. А меня в это время чуть не изнасиловали эти чёртовы арабы!