Высший пилотаж киллера - Николай Басов

Я рассказал про тридцать тысяч зеленых, про угрозу продать его за эту сумму в зоне и все такое. Он поверил, что Духовный скорее всего сказал все, что знал.

Мы посидели. Я стал замерзать, включил обогрев. Шеф зевнул, шум работающего мотора стал нагонять на него дрему. На меня тоже, но я еще боролся, потому что не весь адреналин выгорел в моих жилах, хотелось еще немного пободрствовать.

Вот и доеду на этом керосине до дому, решил я. Все очень удачно получается, не нужно и волноваться о будущем. И прав Шеф, следует радоваться жизни. А то я очень давно не просыпался по утрам с ощущением, что только начинаю жить. Вот разрешим мы это дело, и я обязательно хоть пару дней помедитирую, похожу в спортзал в Реутово, жизнь опять пойдет безоблачная…

В салоне стало тепло, он еще раз хлопнул меня по плечу, открыл дверь.

– Завтра с утра у тебя будет материал на Комарика. Если на него что-то известно, а я думаю, что известно немало, ты это сможешь прочесть. И выспись как следует. Что-то ты не очень уверенным выглядишь, – он улыбнулся через силу. – Просто удивительно, как тебя сатанисты испугались.

– А я их не пугал. Я стрелял, и все больше попадал.

– Молодец, – он уже вылез. – Только не зазнавайся. Попадешь к Основному, он тебе растолкует о том, где и как ты неправильно поступил.

– Я знаю, – ответил я.

Шеф захлопнул дверцу, я опустил шпентик с его стороны и стал смотреть, как он идет к своей машине, разворачивается и уезжает. А потом завел мотор и сам стал разворачиваться.

В Москву я ехал со скоростью катафалка, но все равно чувствовал, что могу вот-вот уснуть и разбиться в кювете. Когда показались огни Мытищ, это немного отвлекло и разбудило меня, но когда столбы с фонарями пошли на Ярославском шоссе сплошной линией, в сон потянуло – спасу не было.

Как странно устроена жизнь, все шиворот-навыворот. Хорошее превращается в плохое, и самое безнадежное вдруг оборачивается выигрышем… Нет, нет, только от меня зависело, чтобы расследование на этом не оборвалось и чтобы моя безнадега вдруг хоть немного рассеялась.

Я уже собрался свернуть на улочку, ведущую к дому Аркадии, как вдруг меня остановили менты. Увидев мой арсенал под незастегнутой курткой, они навели на меня все свои «пушки», а было их немало.

Я попробовал их успокоить, но ничего не получилось. Пришлось даже не самому доставать удостоверение, а предоставить им эту возможность. Убедившись, что я из их стаи, они успокоились. Пожилой сержант вдохнул морозный воздух:

– Да тебе, друг, и стрелять пришлось. Гарью подносит.

Я кивнул.

– На Ярославке. Скоро прочтете в ориентировках.

– И немало, – еще раз вдохнул воздух сержант.

– Теперь всю одежду в химчистку сдавать, – обреченно ответил я и полез в свою машину.

Эх, если бы можно было в химчистку так же сдать мозги, душу и память… Хотя нет, даже тогда я бы не решился на это, кто их знает, в такой стране живем – могут вычистить что-то не то. А у меня там, помимо сора, есть и полезные вещи.

Глава 47

Вот ведь какое свинство бывает, ехал – едва не уснул. А приехал, лег в постель – только сомкнул глаза, через пару мгновений уже раскрыл их и уставился в потолок. Сна – ни в одном глазу.

Посмотрел на часы, нет, все-таки четыре часа я проспал. Но кажется, что не было этого. Вот и верь своим ощущениям, как говаривали классики материализма.

Я провел рукой по простыням, странно, словно я в пруду бултыхался – такими они были влажными, неужели это с меня натекло?

Я потащился в душ. Усталый, даже вымотанный, как побитая собака, забрался под воду и попытался понять, что происходит. И почему я проснулся?

Спустя минут пять, когда горячая вода уже стала делать свое благое дело, я вспомнил. Я проснулся от наплывающих человеческих лиц, то женских, то мужских, иногда даже детских, и за этим мнился какой-то великий смысл.

В общем-то, наверное, ничего страшного, как заявил бы наш психолог – посттравматический синдром, осложненный разладом со своей совестью и чувством ответственности. Хороший диагноз, хорошие слова. Человечество прожило не одну тысячу лет, пока додумалось до них и научило даже таких дурней, как я, понимать их.

Но только в них был один дефект, они не очень соответствовали действительности. Вернее, я твердо знал, что синдром от того, что сотворил с теми мужиками на втором этаже стройки и в подвале – был. Но я работал там, отключив чрезмерную восприимчивость, а это приводит, я давно это заметил, не только к более эффективным действиям, но и снимает многие неприятные ощущения и воспоминания впоследствии.

Нет, как такового синдрома не было. А было?..

Было очень трезвое, очень убежденное мнение, что следствие зашло в тупик. И что найти выход из этого тупика могу только я один, потому что сколько бы материалов на Комарика мне завтра ни прислали, сколько бы я их ни изучал, они не дадут выхода на истинного убийцу Веточки. То, что лежит в архивах МВД, только очень тупым дядям в очень высоких кабинетах кажется нетленным и надежным. Настоящие оперативники знают, как быстро это устаревает, как легко можно превратить это в кучу бумажного хлама.

Достоверным остаются только отпечатки пальцев – аккордеон, как во всем мире называют эти следики, – и, конечно, интуиция следователя. Отпечатки у всех снимать не будешь. А с интуицией у меня почему-то стало очень неважно, отсюда и убежденность, что все рухнуло.

Конечно, я не сомневался, что менты выколотят из Духовного все, что он знает о Комарике, но я знал заранее, что это будет или неточно, или не то.

А что же мне нужно?

Я растерся совершенно новым, восхитительно душистым полотенцем, которое мне подложила на полку Воеводина, и даже с легким раздражением подумал, что вот привыкну к комфорту, который дает мне жизнь под крылышком Аркадии, пусть тогда начальнички побегают, выискивая мне следующее такое же задание… Но любые мои настроения, конечно же, ничего не значили. Скорее всего меня пошлют теперь, просто чтобы привыкал к контрастам, в такую помойку, в которой не то что душистого полотенца, душа не будет.

Оружие я вычистил еще вчера, но как-то не очень тщательно, поэтому я сел и принялся его перечищать. Теперь, пусть и невыспавшийся, я чистил его так, что любой сержант был бы доволен. И это правильно, оружие должно быть совершенным или не быть вовсе…

А нужно мне, как ни странно, понимание того, в какую сторону начнет дрейфовать сознание этого Комарика, когда он захочет замести след. Но понять это можно было, только придумав, какой род преступлений он вздумал проворачивать. И на что именно стала выходить – не скажу, что вышла – Веточка. И конечно, было бы неплохо, если бы я понял, какой уровень покровительства он себе сумел обеспечить… Об этом в России поневоле думает каждый следователь.

Дело в том, что иногда бывает, находишь явного бандита, даже убийцу, а взять его не можешь. И не потому, что не работает Уголовный кодекс, как долго кормили байками обывателей журналисты. Нет, не в законе дело. А в том, что у преступника случался покровитель, который не давал ему за это преступление загреметь. Если уж очень прижимали, то следствию отдавали какого-нибудь «шестерку», который часто и не понимал даже, что происходит.

Разумеется, за это покровительство приходится платить, иногда вульгарно – деньгами, иногда сложнее – услугами какого-нибудь криминального толка… Но если покровительство мощное, они ничего не боятся. Валят на исполнителей и считают, что им должны верить.

Получить ответ на вопрос, кто прикрывает Комарика, я и не рассчитывал. Если ему практически сошло с рук убийство – значит, дело серьезное. И не потому, что убийство сложнее всего прикрыть, как раз нет, в России убийство – довольно дешевый вид преступления и очень просты варианты ухода от ответственности за него. Но меня с самого начала насторожило, что не было проведено даже необходимого расследования покушения на убийство Аркадии. Этот наезд даже не квалифицировался как покушение на убийство… Правда, в то время она еще не была миллионершей, так, одна из армии банковских служащих, не более.

Я сложил «пушки» аккуратной стопочкой на столе, пересчитал патроны, обновил магазины, оделся и пошел на кухню, пить чай. Он поспел так быстро, что мне и ждать не пришлось.

Но пить на кухне не хотелось. Вот ведь, привык к роскошной жизни, уже и кухня мне не казалась самым уютным местом в доме. Я налил кружку побольше и пошел наверх, в гостиную.

Каково же было мое удивление, когда тут я обнаружил… Нет, это я лукавлю, я почти ожидал увидеть тут Аркадию. Она сидела у почти погасшего камина, откинувшись в своем кресле, как марионетка с перерезанными веревочками. Лицо ее хранило сонную одутловатость и было бледным, каким-то даже помятым, чего я раньше у нее ни разу не видел.

Она мне обрадовалась. Я принес ей свежего чаю, который Воеводина – душа-женщина – оставила для меня засыпанным в сухой и чистый чайник под ватной бабой на столе у плиты, а потом сел рядышком и стал неторопливо рассказывать, что произошло вечером сначала в Малине, потом в Пушкине.