Девушка лет двадцати - Кингсли Эмис

– К тому же учтите, место здесь специфическое: Лондонская библиотека, молодежный клуб «Карлтон». Никогда не знаешь, какая тут может оказаться публика.

Гарольд завел машину. За все это время он ни разу не удостоил нас своим вниманием. Рой поднял голову и весь как-то сжался; я понял, о чем он подумал. Потом он спросил полицейского:

– Вам нужно от меня что-нибудь? Ну, заявление в трех экземплярах, или заглянуть в медицинскую карточку, или…

– Нет, сэр! Просто хотел узнать, чем могу помочь…

– Пожалуй, не можете. Ничем!

Полицейский почтительно коснулся пальцами шлема и отошел.

– И что же теперь делать? – спросил я.

– Черт побери! Что делать… Вернемся в «Крэгг», заставим швейцара разбираться со всей этой ерундой. Затем, как и предполагалось, выпьем бренди. Ну, или я выпью. Хотя если изъявите желание, милости просим! По правде говоря, если взглянуть под нужным углом, вся эта история с покрышками весьма вдохновляет. Ведь говорил же я вам, что кое-кого это может разозлить! Что доказывает: даже и в самых респектабельных районах не истлел еще живой дух… Такси!

Глава 7

Вилка Коупса

– Кстати, сколько ему лет? – спросил я Вивьен вечером.

– Знаешь, это странно, но он никогда не говорит. И не говорил. Но, по-моему, шестьдесят с чем-то, что-то вроде того.

– И он живет один?

– Да, уже девять лет, с тех пор как умерла мать. Но мы, то братья, то я, навещаем его каждую неделю. Поодиночке, чтобы ему растянуть удовольствие. Обедает он в пабе, а на неделе по утрам к нему ходит женщина, готовит, так чтоб он мог вечером разогреть. И еще убирает в доме.

– И чем же, собственно, он все время занимается?

– Ну, разная его деятельность среди верующих заполняет все утро вплоть до обеда. Кроме того, он любит музыку. Во всяком случае, ему нравятся Гилберт и Салливан,[6] еще венские вальсы, ну и тот, кто написал «Веселую вдову».[7] Хотя для тебя это, наверное, не музыка.

– Почему же, музыка! Многое из этого весьма недурно.

– В своем роде. Ведь ты же именно так считаешь?

Последнее замечание я счел для нее нехарактерным.

– Ну да, если угодно! Но даже если так, почему не считать это музыкой?

– Хотя бы потому, что почти все из того, что все считают музыкой, ты музыкой не считаешь.

За исключением времени, проведенного нами в моей спальне примерно час назад, сегодня Вивьен пребывала в гораздо большей хмурой озабоченности, чем ей полагалось по понедельникам. Вместе с тем чувствовалось, что она искренне старается взбодриться, не допуская, чтоб все шло как идет и чтоб я сам с этим разбирался. Это было для меня ново. Однако наш автобус, третий, на который удалось сесть, остановился на требуемой остановке раньше, чем я успел все это обдумать, и я тут же обо всем позабыл, залюбовавшись знакомой (и неизменно возбуждающей меня) энергичной походкой Вивьен, когда мы шли по тротуару, а также незнакомым и очаровательным шелковым табачного цвета брючным костюмом, в котором она оказалась.

– Отсюда пешком всего пара минут.

– Вив, какой на тебе прелестный костюм! Новый?

– Да, сегодня купила. Невероятно, ты впервые в жизни сделал мне комплимент насчет одежды!

– Прости, но я…

– Ради бога! – Вивьен взяла меня под руку. – Знаешь, когда в первый раз кого-нибудь привожу, мне вечно как-то не по себе, понимаешь, как все пройдет. Обычно кончается благополучно, но я постоянно заранее переживаю.

Здесь было бы вполне уместно задать вопрос, почему она решила вести к отцу меня, однако теперь, как и всегда, когда встает проблема подобного рода, я совершенно не мог придумать, как бы сформулировать свой вопрос, чтобы он не повлек за собой сначала реакции типа «какого черта» и завершающего шлейфа типа «ради бога, не надо». Потому я просто спросил:

– А ты того другого типа водила?

– Какого?

– Ну, того. Сама знаешь.

– А! Так, ненадолго.

– Но, я думаю, задолго до того, как решила повести меня?

– Да! Он в большей… он как-то серьезней подошел к этому вопросу, чем я ожидала от тебя.

– Пожалуй, это понятно.

Мы шли мимо ряда маленьких домиков с садиками за глухими оградами и с витражными панелями на парадных дверях. Вивьен подвела меня к одному из них и нажала кнопку звонка.

– Я полагаю, он знает, что мы спим с тобой? – неожиданно спросил я.

– О, мне кажется, да!

– Кажется?

– Он никогда не спрашивает, а я никогда не рассказываю. Вообще не рассказываю, не только про тебя. Но мне кажется, он знает. Должно быть, знает.

– Ну и чудесно!

Дверь отворилась, и маленький, коренастый человечек впустил нас в дом. Он был лысый, с коротко стриженной бородой, которая (образ мгновенно и четко выстроился у меня в мозгу) обрамляла его безусую физиономию. Увиденное вкупе с тем, о чем мы только что обмолвились с Вивьен, немедленно навело меня на мысль, что на самом деле она решила таким образом вбить клин между мной и тем другим типом. Но вот я уже упрекал себя за то, что приписываю ей такой типично, даже вульгарно вандервейновский ход. И тем не менее не раз за этот вечер на меня вдруг накатывало подозрение, что передо мной специально нанятый Роем актер, получивший задание завлечь, втянуть меня обманным путем в очередную махинацию.

– Как поживаете, мистер Коупс?

– Очень рад снова вас видеть! Хотя разве вы… Вы не…

Тут старичок принялся что-то выделывать щеками и подбородком, обычному постороннему ничего не сказавшее бы, однако, на мой взгляд, с достаточной убедительностью свидетельствовавшее, что он связал мое появление с образом того другого типа, чем поверг меня в некоторое разочарование и недоумение: неужто мое сходство с этим неизвестным было не столь отдаленным? Но тут я вспомнил, как Вивьен говорила, что он всего на дюйм ниже ее, а значит, на целых восемь ниже меня, и снова повеселел. Хотя, может, у нее имеется еще один другой тип?…

– Нет, папа, это мистер Йенделл, Дуглас Йенделл, – сказала Вивьен, как всегда пытаясь предотвратить возможное «Рэндэлл» и тому подобное у тех, с кем меня знакомила.

– Понял, понял, Вивви! Не волнуйся, детка! Проходите в дом, что мы тут стоим! Давайте-ка взглянем, что бы нам такого выпить.

Мы прошли в комнату, по-видимому кабинет, с открытым шведским бюро, пишущей машинкой, почтовыми весами, со множеством справочников – или чем-то в этом роде; стены были сплошь увешаны картинками, свидетельствовавшими о пристрастиях хозяина. Я отметил репродукцию «Света мира» Хольмана Ханта, фото епископа Кентерберийского, одного известного американского евангелиста, одного негритянского священника и еще кого-то, очень сильно напоминавшего Семюэля Весли, потом литографическое изображение Гайдна (по-видимому, в момент создания «Сотворения мира»), какие-то манускрипты, свитки, иллюминированные рукописи.

На все это помахав рукой, мистер Коупс заметил: «Для всеобщего обозрения!» – и повел нас к карточному столику под грубым розовым сукном, на котором стоял серебряный поднос с графином и тремя бокалами. Он немедленно разлил и подал нам напиток.

– Не слишком хорош, правда? – едва мы отпили, спросил он (на что я про себя согласился). – Называется кипрский шерри. Более точное определение, пожалуй, кипрский изюмовый чай с добавлением спирта. Они замачивают изюм на солнце в резервуаре с водой, и то ли он сам начинает бродить, то ли они кладут какую закваску – точно не скажу, – только после этого процеживают и добавляют спирт. Но изумительно полезный напиток! Слыхали, что у них там творится? Сегодня в газете.

Ему пришлось пояснить, что он имеет в виду уже не изготовителей кипрского шерри, а правительство при исполнении обязанностей. Те то ли одобрили, то ли рассмотрели вопрос о повышении цен, а может, о повышении заработной платы. Мистер Коупс пояснил, что не питает интереса к политике и никогда не питал, но считает, что нашей стране, очевидно, не хватает диктатора, разумеется, не злодея, а такого, который сложит с себя полномочия правителя, как только необходимый период военной диктатуры себя изживет. На вопрос, каковы, по его мнению, могут быть результаты этого периода, если все пойдет как надо, мистер Коупс отвечал, что восстановятся единство и добропорядочность, причем самыми справедливыми методами, без всякого выпячивания отдельных классов или групп: предприниматели-спекулянты, равно как и забастовщики с агитаторами, будут засажены за решетку, цветные землевладельцы вместе с цветными арендаторами – высланы из страны, студентов-бунтовщиков и хулиганствующих болельщиков футбола будут отстреливать поодиночке на улицах. В установившейся подобным образом атмосфере обмена мнений обсуждение таких проблем, как аборт или гомосексуализм, скорее всего, само по себе упразднится.

Поприсутствовав несколько минут в нашем обществе, Вивьен удалилась на кухню. Мистер Коупс подлил мне в стакан и произнес кротко, в присущей ему манере: