Убийство за кулисами - Фридрих Незнанский

— Знаете, Юрий, — заговорил он, когда оба уже достигли машины Строганова, — мне бы хотелось до вашего отъезда обсудить нашу будущую премьеру… Когда вы сможете уделить мне время?

— Когда удобно вам, — быстро ответил Строганов, у которого внезапно образовалось столько свободного времени благодаря Катаеву, что он с удовольствием поделился бы им с кем-нибудь — только бы не предаваться воспоминаниям…

— Значит, мы твердо решили попытаться поставить «Богему»? Или у вас есть варианты?

— Я люблю Пуччини, — покачал головой Юрий. — Люблю партию Рудольфа… Понимаю, придется вновь проводить кастинг, искать хорошее меццо вместо…

— Да, конечно, — поспешно перебил его Струковский. — Но если вы не станете возражать, то меццо нам понадобится не два, а одно.

— Я? Возражать? — Юрий удивленно взглянул на маэстро. — Вы хотите обойтись без меццо во втором составе?

— Вовсе нет… Просто Кира послала своего француза куда подальше и вчера не менее получаса рыдала на моей груди, избрав ее в качестве «жилетки», а меня самого — в качестве посредника…

— Хочет вернуться в театр? — Юрий грустно улыбнулся, а Струковский испытующие глянул на него и молча кивнул.

Строганов задумчиво распахнул перед композитором пассажирскую дверцу, обошел машину и, сев за руль, включил движок. И лишь после этого повернулся к Валерию Михайловичу:

— Знаете, людей действительно следует прощать за их слабости, ведь и Бог нам тоже многое прощает… Но и наказание за грехи — штука тоже вполне реальная… Вы верите в Бога, Валерий Михайлович?

— У меня нет однозначного ответа на этот вопрос… Но в детстве меня крестили… Для меня Бог, точнее, проявление Бога или неведомой Высшей Силы — в первую очередь музыка…

— Понимаю… А я вот в последнее время все больше убеждаюсь, что написанное в Евангелии правда, как говорят богословы, Истина. Истина с большой буквы.

— Я не слишком хорошо знаю Евангелие, — смущенно пробормотал Струковский.

— Жаль… Ладно, что тогда об этом говорить?.. А Кире передайте, что, если она хочет петь у нас, пусть готовится пока петь во втором составе… На вашей совести, Валерий Михайлович, поиск меццо в первый состав, я вам доверяю.

Несмотря на то что погода наконец улучшилась, настроение у Николая Генриховича Мохнаткина с утра было еще хуже, чем накануне. Виновата в этом была, конечно, девица по имени Ирэн, хотя вина ее оказалась простительной: певицу угораздило буквально через пару часов после знакомства угодить в больницу с приступом аппендицита… Тьфу! Правильно говорят: если уж не везет — так сразу во всем. А ему в последнее время, несмотря на то что с певичкой все прошло гладко, и впрямь не слишком-то везло.

Сопляк Май, вообразивший себя звездой эстрады, потребовал чуть ли не втрое увеличить его часть гонорара. Мальчишку придется проучить, хотя сейчас, после этой певички, такая затея совсем некстати. Мало того — один из его продюсеров позавчера жаловался на свою подопечную в точности по такому же поводу… Они что, сговорились?!

Но самым неприятным было все-таки не это. Как и предполагал изначально Мохнаткин, когда отговаривал Ираклия от его рискованной затеи, а затем — хотя бы немного повременить с ней, Куражу все это крайне не понравилось. И это еще мягко сказано — «не понравилось»! Дьявол его знает, откуда он узнал, чьих рук это дело, а только узнал. И пришел в бешенство от одной мысли о том, что он, Мохнаткин, может засветиться на этом трупе как нечего делать. Грозился даже убрать исполнителя… Надо будет, кстати, при случае намекнуть Васильеву, чем именно он теперь обязан Николаю Генриховичу, еле убедившему Куража не трогать его начальника охраны… Пусть знает, глядишь, станет еще преданнее.

Вот уж в чем, в чем, а в преданности Игоря Мохнаткин не сомневался. И именно с его помощью намеревался выскользнуть из пренеприятнейшего положения, в которое попал. В том, что попал он в него из-за своей собственной жадности, Николай Генрихович и сам себе не признался бы никогда в жизни. Впрочем, у него имелось весьма существенное оправдание: с «дурью» он около семи лет назад связался не по собственной воле, можно сказать, его вынудили. И еще неизвестно, как прореагировал бы на это обстоятельство Ираклий, если бы о нем знал… Слава богу, Шатунов и понятия не имел, чем еще занят его давний соратник и партнер по бизнесу.

Правда, в его незнании таились свои неудобства: например, взять историю с певичкой. Главный аргумент, почему именно не следовало ее затевать, Мохнаткин привести Шатунову не мог. Конечно, вряд ли бы тот на него наехал, но делиться доходами пришлось бы точно… Доходами, между прочим едва ли не вдвое превышающими их общий с Ираклием навар от продюсерства и дисков! А вот это в планы Николая Генриховича никак не входило.

Вторым неудобством являлось то, что маршруты, по которым певцы ездили на гастроли, утрясать на самом деле приходилось вовсе не с Шатуновым, как тот полагал, а с людьми Куража. Шатунова же оставалось лишь убеждать, что предлагаемый им, Мохнаткиным, тур — самый выгодный. И дабы доказать это партнеру, раза три за прошедшие годы приходилось и документы подделывать (Шатунов всегда их внимательнейшим образом просматривал за всеми гастролерами), и соответственно из собственного кармана баксы к доходам якобы от гастролей докладывать…

А чего стоила история с проклятым рэпером, застукавшим самого надежного из его продюсеров на том, что тот совмещает свою должность с должностью наркокурьера?! Убирал его, конечно, Игорь и сработал, как всегда, чисто. Но чудом следовало считать то, что Кураж про все это так и не дознался. Сколько, однако, нервов это ему, Мохнаткину, стоило! Вспоминать и то не хочется. Да и Ираклий тогда насторожился, кажется, так и не поверил, что рэпер, которого успели раскрутить, погиб случайно. Куда далеко ходить — Игоря он именно с тех пор так и зовет в их конфиденциальных разговорах: «Твой киллерюга»…

Позавтракав без всякого аппетита, на скорую руку, Николай Генрихович, несмотря на теплый, солнечный денечек, велел обслуге накрыть коньячный стол в смежной с верандой гостиной, а не на самой веранде. Для этого у Мохнаткина имелись очень веские причины: комната, в которой он собирался принимать Шатунова, была оборудована скрытой звукозаписывающей видеокамерой — не поскупился на новинку, приобретенную в последней зарубежной поездке. Будучи человеком предусмотрительным, Николай Генрихович на всякий случай давно уже собирал на своего партнера компромат. А именно — с тех самых пор, когда попал в лапы Куража.

Он и по сей день считал, что попал исключительно по глупости, идиотом был он семь лет назад, когда поднял на своей фирме волну, обнаружив, что его солисты покуривают влегкую, а порой и не сильно влегкую, чуть ли не расследование с помощью Васильева затеял, решив дознаться, откуда они берут «дурь»… Ничего не скажешь: башка у Игоря варит и варила всегда, на одного из продюсеров он вышел почти сразу. Кто мог знать, что этот гад не сам по себе, а человек Куража?! Никто! Кто мог знать, что в кабинете Николая Генриховича давно уже установлена этим хмырем прослушка, записавшая их с Мохнаткиным разговоры, никак не предназначенные для посторонних ушей — особенно если эти уши, не дай-то бог, трудятся в правоохранительных органах?! Так вот все и началось. И еще спасибо следует Куражу сказать, что после такого конфуза Мохнаткин работает на него отнюдь не бесплатно!

Однако история эта полезнее оказалась для Николая Генриховича в качестве момента сугубо обучающего. А поскольку учиться он умел, то и пошел на шаг дальше — обзавелся сразу же не элементарной прослушкой, а видеокамерой. И гостей своих, включая Шатунова, принимал исключительно в этой комнате.

Ираклий Васильевич приехал, как обычно, вовремя — ровно в десять утра. Для Мохнаткина было настоящей загадкой, каким образом Шатунову, независимо от наличия пробок, удается оставаться неизменно пунктуальным. Сам Ираклий в ответ на его вопрос только фыркал и отмахивался. Он вообще был, с точки зрения Мохнаткина, приличным хамом, исключительно мрачным и невоспитанным типом. Если честно, Николай Генрихович побаивался своего партнера, нутром чуя в нем натуру куда более сильную, чем он сам. Главное — способную ради своих интересов на что угодно, как подозревал Мохнаткин, ему и собственными руками человека придушить ничего не стоило.

Самого себя Николай Генрихович убийцей не считал — боже упаси! Одно дело — отдать распоряжение в абсолютно безвыходном (например, как с тем рэпером) положении, другое — самому… Брр!.. Он даже думать не мог об этом спокойно, поскольку с детства боялся крови и даже от простых прививок раза два падал в обморок…

Ираклий, оставивший машину где-то на территории, вошел в гостиную со стороны веранды, заставив хозяина слегка вздрогнуть от неожиданности… Конспиратор чертов! Дело, однако, было не в конспирации, но узнать об этом Мохнаткину предстояло несколько позже. Сейчас же, едва глянув на Шатунова, он понял, что ничего, кроме окончательно испорченного настроения, от его визита ждать не стоит: его партнер был необыкновенно мрачен, мрачнее, чем все последнее время, хотя вроде бы — дальше некуда… Тем не менее!