Дивизионный комиссар - Павел Корнев

— Ну что могу сказать? Тебе придется быть чертовски убедительным, — рассмеялся Ян Навин и отправился на совещание.

Я уселся за стол, набрал номер редакции «Осеннего вестника» и попросил пригласить к телефону Анну.

— Привет, любимая, — сказал, когда девушка взяла трубку. — Звонила?

— Да! — отозвалась подруга. — Ты когда дома будешь? Я ужин приготовить хочу.

— У меня в семь встреча, так что не раньше восьми.

— Только не задерживайся!

— Хорошо.

Закончив разговор, я раскрыл папку с досье на «Синдикат» Аарона Малоя и поднял взгляд на замявшегося Левина:

— Чего тебе?

— Да насчет ножа, — неуверенно произнес Артур, — а нужен он мне?

— Обязательно, — подтвердил я и решил: — Давай так, завезешь меня сегодня домой, свой старый нож на время дам.

— Хорошо, — кивнул парень, присел на краешек стула и вновь оторвал меня от бумаг. — А насчет внутреннего времени… Это комиссар всерьез говорил?

— Да кто его разберет, когда он всерьез говорит, а когда лапшу на уши вешает. Но определенное зерно в его рассуждениях, конечно, есть.

Я вернулся к чтению документов, но сразу раздался телефонный звонок.

— Крамер, — послышался из трубки голос Эрика Роя, он замолчал, потом добавил только одно слово: — Пьет.

Больше не сказал ничего. Да ничего больше говорить и не требовалось.

— Черт! — с чувством выругался я, взял повешенный на спинку стула пиджак и скомандовал Левину: — Хватай досье и поехали.

Пить Крамеру было нельзя. Совсем. Организм тронутых совершенно не переносил алкоголя; Петр об этом прекрасно знал, но время от времени срывался. И заканчивались подобные загулы обычно хуже некуда.

— Куда? — удивился Артур.

— Бар «Фонарь» знаешь?

— «Фонарь»? — удивился Артур. — Подвозил туда несколько раз инспектора, а что?

— Ничего. Поехали.

Пить Крамер предпочитал исключительно в этом заведении, чем и обеспечил Эрику Рою немало седых волос. Инспектор полиции — не тот посетитель, которого легко выставить за дверь. Отказать ему в выпивке Эрик тоже не мог: когда требовалось, Петр Крамер был чертовски убедительным.

Заработать прозвище Мигрень непросто даже полицейскому.

Когда подъехали к бару, перед входом мрачным пугалом маячила неподвижная фигура сержанта Фольга. Он просто стоял и молчал, но проходившие мимо крыльца люди, чувствуя на себе его угрюмый взгляд, невольно ускоряли шаг; зайти внутрь ни у кого и мысли не возникало. Впрочем, в баре они бы в любом случае надолго не задержались.

— Подожди на улице, — попросил я Артура, сам распахнул дверь, и в нос сразу ударил крепкий дух табака, перегара, рвоты и чего-то еще куда более отвратительного, чем все остальное.

Мертвечины? Не уверен.

— А! Виктор! — обрадовался мне Крамер, сидевший за столом в компании наполовину опустошенной бутылки крепкого пойла, граненого стакана и пепельницы, набитой окурками и полностью, от головки и до конца, сгоревшими спичками. — Не стой в дверях! Давай выпьем!

Окончательно распотрошив коробку, он выудил из нее очередную папиросу и чиркнул спичкой о боковину коробка. Полюбовался на зашипевшее пламя, прикурил, но только затянулся дымом, как его легкие начал рвать резкий надсадный кашель.

— Думаю, вам уже хватит, — заявил я.

— Вовсе нет! — Инспектор грохнул кулаком по столу, наполнил стакан до краев и принялся длинными глотками пить виски. Успел выхлебать лишь половину, а потом его скрутило и с шумом вырвало.

Для тронутых и алкоголь и табак — чистейший яд. Сущности-симбионты их просто не переносят. Но инспектора Крамера это обстоятельство остановить не могло.

Он откашлялся, вытер губы носовым платком и решительно влил в себя остатки виски. С вполне предсказуемым результатом.

— И долго он здесь? — обернулся я к выглянувшему из служебного помещения Эрику Рою.

— Вторую бутылку переводит, — вздохнул владелец заведения.

— Плохо дело, — поморщился я и направился к инспектору.

— Виктор, подожди! — окликнул меня Эрик. — Еще вопрос…

— Не сейчас, — отмахнулся я, решительно ухватил Петра под локоть и, не без труда поставив на ноги, силком поволок в уборную.

— Отпусти меня! — рыкнул Крамер. — Я в порядке! Эрик, скажи ему!

Рой только глаза закатил.

Затащив инспектора в туалетную комнату, я до упора открыл кран с холодной водой и сбил с головы Петра обтрепанную шляпу.

— Перестань! — возмутился тот. — Не надо!

Не надо? Вот уж не думаю!

Не слушая возражений, я сунул голову едва стоявшего на ногах инспектора под тугую струю воды. Волосы его немедленно промокли и облепили уродовавшую затылок старую рану, а сам Крамер обмяк и неожиданно всхлипнул.

— Виктор, я не хотел, — пробормотал он. — Видит Бог, Виктор, я не хотел, чтобы все вышло именно так!

Оно и неудивительно: никто в здравом рассудке не пожелает подставить под выстрел собственный затылок. А рассчитывать пережить подобный инцидент так и вовсе станет лишь глупец.

Пережить-то можно, остаться после такого живым — нет.

Импровизированный душ вскоре подействовал, и Петр Крамер выдернул свою голову из-под струи воды. Оттолкнув мою руку, он вытерся полотенцем, оправил пиджак и совершенно ровной походкой вышел в общий зал. Опьянение покинуло его, словно и не пил вовсе.

Двое подсобных работников, вооружившись лентяйкой и ведром с водой, уже убирали устроенное им безобразие.

— Я что-то пропустил? — спросил инспектор, достал сигару, с отвращением посмотрел на нее и сунул обратно.

— Накрыли алхимическую лабораторию, похоже, там бомбы собирали. — И я вкратце рассказал о событиях сегодняшнего дня.

— Свидетельница отыскалась? — уточнил инспектор.

— Да. В морге.

— Черт! — буркнул Крамер и нахлобучил шляпу на не успевшую толком просохнуть голову. — Лео Марона отпустили?

— Решили задержать на двое суток, — ответил я и посмотрел на строившего мне гримасы Эрика. — Что опять?

— Виктор, есть разговор! — заявил Рой.

— Не сейчас.

— До тебя невозможно дозвониться!

— Набери меня завтра. А лучше оставь сообщение, я тебе перезвоню.

— Но…

— Завтра!

Мы с инспектором вышли на улицу, и там уже окончательно протрезвевший Петр Крамер поинтересовался:

— Вы сейчас куда?

— По делам, но могу тебя домой закинуть.

— Не нужно, — отказался инспектор. — Я в управление. — И он позвал сержанта: — Идем.

Фольг поправил шляпу и молча зашагал вслед за начальником. Я указал Артуру на служебный автомобиль, забрался на переднее сиденье и посмотрел на часы.

— Поехали уже. Опаздываем!

Но прикатили вовремя. Артур всю дорогу гнал как сумасшедший, и, когда машина остановилась у центрального входа больницы Святой Катерины, над капотом клубился белый пар.

— Радиатор проверь, — посоветовал я и поспешил на переговоры со старым гангстером.

Быстрым шагом пересек вестибюль, решив не дожидаться лифта, взбежал на третий этаж по лестнице и уже на подходе к палате Марона был остановлен отчаянно зевавшим детективом из дивизиона по борьбе с организованной преступностью.

— Вы куда? — строго поинтересовался он.

Откинув полу пиджака, я продемонстрировал служебный значок и отправился дальше. То, что дежурный записал в блокнот номер моего жетона, нисколько не волновало. Куда больше беспокоил предстоящий разговор. Слишком уж много зависело от того, как он сложится. Слишком много…

Руководство больницы поместило Адама Марона в двухкомнатную палату; обычно при нем находилось трое охранников, но сегодня в приемной толпились солидные господа в дорогих костюмах, неброских сорочках и траурных расцветок галстуках. Они моему визиту нисколько не удивились, только замолчали да посмотрели хмуро — и все.

С кем-то из них доводилось общаться лично, других знал по фотографиям из полицейских досье, и все это были люди доверенные и проверенные. Никаких новых лиц, никого, кто мог бы сделать ставку на коронацию Леопольда Марона.

И это давало определенную надежду…

— Комиссар Грай, — откашлялся отчаянно нервничавший Сол Коган и указал на вторую дверь, — господин Марон готов вас принять.

Я кивнул и отправился в следующее помещение. Там помимо Адама Марона меня дожидались двое его ближайших соратников, вместе с ним прошедшие путь от уличных головорезов до уважаемых членов преступного сообщества. Морщинистые, грузные, с многочисленными перстнями на толстых пальцах и абсолютно уверенные в себе.

Койл и Филин. Очевидные претенденты на власть в банде.

Сам пациент был плох. Полный сил мужчина со старой газетной вырезки превратился в иссушенную недугом развалину. Черты туго обтянутого кожей лица заострились, бескровные губы превратились в узкие полоски серой кожи, остатки седых волос торчали редкими клочками. Тело укрывало больничное одеяло, из-под него высовывалась лишь правая рука, сухонькая кисть которой судорожно стискивала свисавший на цепочке медальон.