Запретное наслаждение - Джо Беверли

– Но если ты хочешь положить конец контрабанде, то должен перестать покупать такие товары! Без рынка сбыта эта торговля зачахнет.

Отец покачал головой.

– Я рассчитывал, что светская жизнь изменит твои взгляды, но не в сторону реформирования политической системы. Будь проще. Шарлотта – женщина с твердыми принципами, и когда я объясню ей, откуда берутся дешевые товары, она будет их сторониться. Это может создать определенные сложности, но мы притремся друг к другу – нам придется, как и всем семейным парам.

Сложности?

Из-за того, что торговые сделки отца не всегда честные?

Люси никогда не задумывалась над этим, потому и не замечала.

Возможно, быстрого роста благосостояния нельзя достичь только законными методами. И опять ее мир переворачивается с ног на голову.

– Значит, об этом судачат в гостиных Мейфэра? О фритредерстве и ценах на шелк?

– О том, что мы должны покупать британские шелка, дабы поддержать промышленность. Регент придает этому большое значение, что только упрочивает его репутацию. Правда, о контрабанде речи нет. И ни о чем серьезном – тоже. Нет, не так. На одном из приемов говорили о рабстве и поддержке попыток мистера Уилберфорса[7] объявить его вне закона повсеместно. На другом приеме завязалась дискуссия о подмастерьях трубочистов и альтернативных способах прочистки труб.

– Ерши здорово усовершенствовались за последнее время, и с их помощью можно выполнять почти всю работу.

– У нас тут ерши используются, и я могла бы организовать демонстрацию.

– Не забивай свою головку, котенок. Дождись того времени, когда выйдешь замуж и станешь миледи. Ты кого-нибудь приглядела?

Ей почудилось, или ему действительно очень хочется услышать от нее «да»?

– Увы, нет, – беззаботно ответила Люси. – Мне кто-нибудь не нужен.

– Ты в полной мере дочь своей матери. Но сезон рано или поздно закончится. Ты останешься жить у тетки после этого? Может, съездишь в Брайтон или куда-то еще?

– Ты хочешь, чтобы я уехала? – с вызовом осведомилась Люси.

– Я хочу, чтобы ты развлекалась, котенок.

Девушка не сомневалась в том, что это правда, но еще была уверена, что он надеется на ее как можно более долгое отсутствие.

На то, что она покинет дом навсегда?

Люси все же удалось выдавить улыбку.

– Знаю, вам с Шарлоттой хотелось бы какое-то время побыть одним, а я бы с радостью взглянула на Брайтон. И на море.

– Ты никогда не видела море? – удивился отец.

– Нет, если не считать морем разливы Темзы.

– Да, действительно, обычно мы отправлялись путешествовать в глубь страны.

– Причем недалеко и ненадолго – бизнес требовал внимания.

– Брайтон – это хорошая идея, – сказал отец и встал. – У меня деловая встреча в «Натмег». Не возражаешь, если я оставлю тебя?

Люси тоже поднялась и поцеловала его в щеку.

– А когда я возражала?

Он ушел, и его уход обозначил их разделение более явно, чем любое другое отсутствие.

В «Натмег инн» любили собираться коммерсанты – торговцы специями. Люси никогда там не была и допускала, что ей, женщине, вообще не разрешили бы переступить порог заведения. Таких мест, где действовал строгий запрет на присутствие женщин, было много.

Это не имело значения, когда отец уходил на такие встречи, а потом в подробностях ей обо всем рассказывал. Но разве настоящее партнерство может существовать на такой основе? Да и будет ли отец сотрудничать с ней? Судя по их последнему разговору, скорее укажет ей ее место, ведь он уверен, что знает, что для нее лучше.

Люси кипела от ярости: очень хотелось что-нибудь разбить, – но стискивала кулаки, чтобы сдержать себя. Ведь вещи ни в чем не виноваты. Вся вина лежит на людях. На том, как устроен мир.

Разве невозможно изменить мир?

С портрета матери сняли покров, но в комнате произошли и другие перемены. Люси внимательно посмотрела по сторонам, пытаясь понять, чего не хватает. Индийской статуэтки – богини Лакшми. Предполагалось, что она должна приносить в дом материальное благополучие и процветание.

В этой статуэтке не было ничего непристойного: всего лишь индийская женщина в очаровательном платье и красивом головном уборе; в одной руке она держит рог изобилия, из которого золотые монеты сыплются в горшок во второй ее руке, в третьей и четвертой руках у нее цветы. Возможно, эти четыре руки вызвали раздражение у Шарлотты, но скорее всего дело было в том, что она считала богиню языческим идолом.

Есть и еще кое-что.

Ага, новая фарфоровая банка для сухих духов. И чуть другой аромат.

Кажется, и в холле какие-то перемены?

Люси поспешила туда и огляделась. Статуэтку обнаженного метателя диска заменили вазой, а картина с пасторалью исчезла. Неужели двое деревенских влюбленных показались Шарлотте непристойными?

Скоро она станет миссис Поттер и возьмет бразды правления в свои руки.

Люси поднялась в свою спальню – к счастью, комната осталась нетронутой. Ее мысли занимали пастух и пастушка, граф-крестьянин и Ифигения.

Сегодня состоится бал в честь леди Ифигении. Интересно, Виверн там будет? И будет ли танцевать с ней?

Насколько велико приданое Ифигении?

Она не может вскочить в кеб, примчаться на бал и вмешаться – это было бы глупостью во всех отношениях. Промаявшись какое-то время, Люси рано легла спать.

Она рассчитывала насладиться уединением в своей уютной постели, но сон не шел к ней. Когда часы пробили полночь, она сообразила, что бал леди Ифигении в самом разгаре, а когда час, поняла, что сейчас гости заканчивают ужин, чтобы вернуться к танцам.

Люси приказала себе не думать об этом, но тогда ее мысли непроизвольно обратились к словам отца о фритредерстве. Она всегда считала его честным, однако, как выяснилось, он не видит ничего дурного в том, чтобы пользоваться контрабандными товарами. Он всегда заключал выгодные сделки и, вероятно, редко интересовался происхождением дешевых товаров.

Люси никогда не сталкивалась ни с чем противозаконным, однако ее участие в отцовском бизнесе пришлось на тот период, когда дела уже шли по накатанному. По всей видимости, когда только начинал, в частности после женитьбы, отец действовал по «серым» схемам.

Люси представляла, как успехи в теневом бизнесе подстегивали честолюбие отца. Он наверняка хотел показать своей высокородной жене, что чего-то стоит, и стремился обеспечить ей образ жизни, близкий к тому, от которого она отказалась ради него. И преуспел в этом. Ее мама легко вошла в мир Сити и завела друзей. Но не отдавала ли она предпочтение обществу Марии Селестин, жене купца, вышедшей из той же среды? Не скрывала ли боль от того, что собственный отец отверг ее?