Прощение подлинное и мнимое: Книга гордости и стыда - Лууле Виилма

Первым человеком, в прикосновении к чьему телу мы нуждаемся и от кого ждем ласки, является мать. Тело матери для ребенка свято, и он его не стесняется. Если же стесняется сама мать, чувствам ребенка наносится урон. Мать, которая говорит о том, какая она некрасивая, причиняет ребенку боль. Для человека материалистического красота является первейшей ценностью. Ум и богатство находятся у красоты в услужении. Поэтому нельзя, чтобы мать говорила при ребенке о своей непривлекательности и губила чувства ребенка.

Ребенок дотрагивается до матери и изучает тело, чтобы сравнить возникшие ощущения с ощущениями при прикосновении к собственному телу. Вызванная материнской стыдливостью неестественность ситуации ведет к возникновению подсознательного барьера даже тогда, когда ребенок еще мал и ничего не понимает. Материнское жеманство и кокетство, пристыживание ребенка даже в шутку могут испортить отношения с ребенком. Маленький ребенок, который не может сам прикасаться к матери, ждет, чтобы мать прикоснулась к нему. Если мать за весь день не удосуживается приласкать грудного младенца – ласково его поглаживая либо покрывая поцелуями целиком, с головы до пят — его внутреннему чувству наносится урон. Особенно важно не забывать про половые органы, ибо на материальном уровне они выполняют самую главную функцию в жизни человека.

Чувствительность кожи к прикосновению имеет жизненно важное значение. Волнение, испытываемое от нежного прикосновения к телу близкого человека, способно вознести человека на небо. Благодаря чувству любви, возникшему впервые в такие минуты нежности, человек начинает ценить жизнь и своего возлюбленного, ибо без него он не изведал бы любви. Подобное познание любви начинается еще в грудном возрасте, если мать не стесняется класть голого младенца на свое обнаженное тело, находиться с ним в минуты нежности в постели, в бане, в ванне. Формирующееся подобным образом чувство сохраняется до конца жизни. С годами мать, возможно, сделается придирчивой и ворчливой, и Вы забудете про то, что она вообще когда-либо Вас ласкала, но если Вы хоть к кому-то способны относиться с нежностью и лаской, то знайте – так мать ласкала Вас. Если сразу после рождения Вас с матерью разлучила жизнь либо смерть, и Вы испытываете желание кого-то приласкать, то знайте – это от матери. Что бы мать ни сумела Вам дать, простите ее за это.

Чем нежнее прикосновение, тем ярче внутреннее чувство и тем лучше оно развивается.

Когда человек ласкает тело возлюбленного – гладкое, нежное, горячее, упругое, молодое – и преисполняется чувством любви к нему, у него развивается внутреннее чувство. Когда человек ласкает тело возлюбленного – морщинистое, загрубелое, шероховатое, прохладное, немолодое – и преисполняется к нему любовью, у него также развивается внутреннее чувство. И в том, и в другом случае он испытывает любовь, хотя осязание поставляет ему разную информацию. Можно дискутировать на тему, называть ли внутреннее чувство чувством или восприятием, однако важно понять, что оно развивает чувства. Чувство не всегда говорит о любви. Оно может говорить о злобе либо каком угодно ненормальном отношении. Об одном оно говорит наверняка: отношения нужно привести в порядок. Если человек, прикасающийся к ближнему, высвобождает чувство, исходя из которого он оценивает ближнего, то у него изменяется к ближнему отношение, ибо отношение к себе у него уже изменилось.

Человек, стесняющийся и стыдящийся своих чувств, истребляет любовь, то есть жизнь.

Если мать стесняется себя, значит, она стесняется физической близости с мужем и с детьми. Отцы также вынуждены стесняться себя, особенно если имеют дело с ребенком противоположного пола. Если они не стесняются, их сразу начинают подозревать в том, чего нет, но что может иметь место, если принуждать. О людях, оставшихся без ласки, которые неспособны на нежность, у которых в руках ломается все, даже другой человек, приходится слышать все чаще и чаще, как и о том, что их учат относиться к ближним со страхом и подозрением.

Желая, чтобы ребенок был нормальным, родители делают все возможное, однако результат получается обратный. Вместо того чтобы прислушиваться к собственному сердцу и к словам ребенка, они слушаются умных людей, которые говорят, что телесный контакт с ребенком порождает сексуальные фантазии. Если мать пристыживает и отталкивает ребенка, особенно мальчика, который хочет ее поцеловать, то она губит самое важное чувство у ребенка, при помощи которого познается возбуждение и волнение.

Прикасаясь к человеку, мы не думаем о том, что развиваем себя. Мы развиваемся, когда испытываем чувства, которые сами в себе возбуждаем. Если нам нужны нежные, сердечные чувства, то нам достаточно проявить к ближнему нежность, и эти чувства возникнут сами собой. А стоит нам захотеть при помощи этих чувств превратить ближнего в свою собственность, как тут же мы почувствуем, что наши чувства им не принимаются. Обидевшись на это, мы отождествляем себя с ближним и принимаемся его обвинять. Вывод: с этой точки зрения мы слепы по отношению к самим себе, глухи, бесчувственны, а потому себя не понимаем.

Если остальные чувства мертвы, а внутреннее чувство живо, то жив и человек. Больной ребенок на руках у любящей матери чувствует свои чувства к ней и выздоравливает без лекарств. Его кровоснабжение улучшается от одного лишь того, что он ощущает любовь к матери, и знание этого уменьшает в нем чувство вины. От хороших лекарств не бывает ничего хорошего, если мать считает ребенка слишком большим для того, чтобы прижать его к груди, обнять, погладить и перецеловать все больные места.

Человек с притупившимися от пристыживания чувствами нуждается в особенно сильных эмоциях, чтобы его внутреннее чувство могло развиваться. Ему подавай эротику и извращения, бесшабашные выходки и головокружительные трюки. Для него это – благо, ради которого стоит жить. Если ему этого не разрешают, он берет сам. Если надо – применяет силу. Просто обнять кого-нибудь, прижать к груди и замереть в этой позе он не умеет. Если кто-то говорит про то, сколь важно обнять столько-то раз в течение дня партнера или супруга, он поднимает того на смех. Он не ощущает такой потребности, поскольку лишен чувств. Не умея обнимать сам, он не желает, чтобы обнимали его. Если ему приходится кого-то обнять, он делает это так, что у человека кости трещат. Будучи с детства лишен ласки, он не нуждается в ней и не ценит ее. Он относится к себе и к ближнему как к биомассе. Хочет – пользуется, не хочет – выбрасывает. Он не ведает стыда, он – само бесстыдство.

Принято считать, что, обнимая ближнего, лаская и поглаживая его, мы делаем ему хорошо. При недовольстве ближним к нему не хочется прикасаться. На деле же через прикосновение к ближнему мы познаем собственные чувства. Всякое внутреннее сопротивление против ближнего являет собой сопротивление против своих чувств. Протест против болезненного прикосновения ближнего является изначально протестом против собственной болезненной мысли, возникшей от больно ранящего чувства. Ребенок, который имеет недостаточный телесный контакт с матерью и отцом, начинает по мере этого проявлять интерес к собственному телу. Он вынужден вызывать у себя раздражение и сам на него реагировать. Он вынужден себя возбуждать и себя удовлетворять. Ведь иным путем опыта не набраться. В противном случае в будущем он может превратиться в неумеху либо извращенца. Так или иначе его все равно пристыживают. Ребенок быстро смекает, что если никто не видит, то никто не пристыживает, и тогда уже не стыдно.

Чем ребенок честнее и откровеннее, тем больше его стыдят. Его честность и откровенность истребляют. Неудивительно, что каждый второй первоклассник рассуждает по-стариковски, дескать, жизнь лишена всякого смысла. Зачем было рождаться на свет, если куда ни кинь – все стыдно? Зачем было рождаться, если тебя сразу начинают бить ни за что ни про что. Взрослые только и знают, что говорят о своей правоте, а у самих слова расходятся с делами. Ребенок не понимает, почему взрослый стыдит его, если стыдно должно быть ему, взрослому. Ведь если стыдно ребенку, он не бросается стыдить взрослого. Ребенку хотелось бы поговорить на эту тему, но взрослый не хочет, поскольку боится посрамления. Чем абсолютнее человеческие страхи, т. е. чем догматичнее представление о жизни, тем больше человек всего стыдится. Для него одинаково трагично не иметь полового контакта и иметь физический контакт. Такой человек занимается сексом с таким отчаянием, словно исполняет пляску смерти. Всякий раз воспринимается как последний – если не убьет, то усилит стыд. Человек, который занимается сексом, борясь с чувством стыда, словно со смертью, не заботится о себе. Хорошо, если он заботится по крайней мере о том, чтобы в результате подобного секса не рождались дети. Вскоре он забывает и про эту человеческую грань жизни.