Любовь зла (сборник) - Михаил Веллер

Одна страна напала на другую. Защищающиеся ведут справедливую войну: за независимость против захватчиков. А оккупанты тоже могут быть убеждены в справедливости своих действий: соседи грабили наши границы, оскверняли наши святыни, и вообще в одной древней книге написано, что наши предки жили здесь, пока эти вот не пришли и их не выгнали – так что по справедливости мы имеем право на эту землю. И в каждой армии священники объявляют, что боги за них и война справедлива.

Здесь примечательны два момента сразу. Во-первых, представление о справедливости поддается подтасовке, аргументации, становится предметом специально направленной агитации и пропаганды. Во-вторых, каждый из противников стремится выглядеть справедливым в собственных глазах. Ему мало просто убивать и грабить, он бы еще хотел, чтоб это было справедливо. Зачем? А тогда у него нет никаких сомнений, он не отвлекается на рефлексии, он проникнут сознанием необходимости делаемого дела, ему легче и готовнее совершать подвиги, рисковать и жертвовать жизнью и вершить свои максимальные действия.

При прочих равных – каждый предпочтет быть еще и справедливым. Так ему на душе комфортнее. И – это множит его силы, укрепляет его дух, придает уверенности и напора.

Так. И вот осадили превосходящими силами маленькую крепость врага. Гарнизон отбивается героически, нанося потери многочисленным нападающим. Последних героев захватили живьем. Их можно тут же перебить, и даже предать казни мучительной – это справедливо, вон сколько наших перебили, гады. А можно с почетом отпустить: их очень мало, ничего они в войне не решают уже, но дрались храбро, свой долг выполняли бесстрашно, несправедливо зря теперь губить храбрецов, они ведь ни в чем не виноваты – война есть война; и такое милосердие тоже будет справедливо. Храбрый, стойкий, верный – заслуживает жизни, это справедливо. И вот вам две справедливости – подход зависит от степени ожесточения сторон, традиции, личных симпатий, личности военачальника.

Но в любом случае присутствует ощущение и осознание того, что ты делаешь добрый поступок. Благой, правильный.

Ага. Справедливость – это добро? стремление к добру? утверждение торжества добра?

Сейчас. Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь. Зло порождает зло и наказывается злом. Обычные формулировки: «Суров, но справедлив», и даже: «Жесток, но справедлив». Справедливостью мы признаем воздаяние мерой за меру. Как ты, так и тебе. Казнят убийцу, боится он, не хочет, выкручивается, – а все-таки признает, что это справедливо.

Справедливость – это равновесие между поступком и воздаянием? Похоже. Допустим. А где те весы, где та рука, которая взвешивает? Божья? А вот не надо: вам привет от священников всех армий, когда-либо воевавших друг с другом, уж так они все убеждали свою сторону, что Бог и справедливость за них, что спасу нет.

Так. А давайте скажем: справедливость – это торжество морали, мораль в действии, стремление к постоянной реализации морали в жизни. (См. «Мораль».) А мораль – это идеал человеческих взаимоотношений и вообще идеал мироотношения. Но беда в том, что для понимания сути справедливости это нам ничего не даст, ничего не объяснит – кроме еще одного напоминания, что идеал, по сути своей противопоставленный реальности, принципиально недостижим, и, следовательно, справедливость тоже недостижима. Ну и что?

Справедливость рассматривает предмет (обычно человека) не изолированно – его качества, особенности, поступки берутся во взаимоотношениях с окружающим миром и в сравнениях с аналогиями. Можно сказать: справедливость – это идеал взаимоотношений человека (предмета) с системой (миром).

И эти взаимоотношения должны находиться в некоем моральном равновесии: добро за добро, зло за зло, наказание за преступление. Какое-то качество предмета (доброта, скажем) должно находиться в равновесии с некоторым богатством и здоровьем, а злобу хорошо бы совместить с несчастьем.

Словно есть какое-то количество наложенных друг на друга, но не совпадающих диаграмм, и в какую точку ни ткни – одной точке любой диаграммы должны соответствовать и все остальные точки той же самой диаграммы. Бандит – тюрьма, красавица – любима, доброта – благодарность, талант – слава, и т. д.

Это здорово, и в это можно углубляться, но по этой дорожке мы не пойдем, потому что она никуда не ведет. Эти условные, воображаемые, вымышленные самими людьми «диаграммы» не совпадают с данностью, с Бытием, вот в чем проблема.

Наши представления о справедливости и несправедливости кое в чем не совпадают с данностью Бытия, частью которого мы сами являемся и изменить которое – кое в чем, опять же – мы никак не в силах, как не в силах изменить закон тяготения, скажем.

Расхожие примеры. Несправедливо, что лучшие обычно умирают первыми. И вообще несправедливо, что люди, такие умные и хорошие, умирают, и живут-то недолго, меньше ворона или черепахи. Несправедливо, что таланты при жизни обычно подвергаются гонениям. Несправедливо, что хитрые, бесчестные и черствые больше преуспевают в делах, чем честные и добрые. Несправедливо, что одни рождаются умными, сильными и красивыми, а другие посредственными и убогими. Несправедливо, что женщины рожают в муках, а мужчины только получают удовольствие. А волки безнаказанно едят зайцев.

Короче, природа во многом не соответствует нашим представлениям о справедливости. Мы можем понимать, вздыхать, смиряться, но многие неизменяемые вещи не можем признать справедливыми.

Закономерно, естественно – и справедливо – это вещи разные. Не всегда. Но нередко. И вот это расхождение естественности и справедливости – принципиально и многое помогает понять.

Наши представления о справедливости во многом смещены от природного порядка вещей. Т. е. нереалистичны, нежизненны.

Это означает, что мы недовольны существующим порядком вещей. И нам потребно, чтоб было иначе. И мы хотели бы, чтоб мир был кое в чем иным. И это желание имеет следствиями некоторое стремление к установлению справедливости, т. е. к переделыванию мира. Для чего мы природой и предназначены. Наша избыточная энергетика – способ и средство передела этого мира.

Справедливость – это аргументация стремления к тому, чтоб мир был не таков, каков он есть. Это стремление к идеалу системы взаимоотношений «предмет – мир». Причина и основание существования этого идеала – в том, что мы всегда можем помыслить положение иным, у нас всегда есть хоть капля сил сделать минимальное усилие в том направлении, чтоб изменить существующее положение – уже тем хотя бы, что мы хотим иначе, что мы недовольны сущим.

Какие-то несправедливые вещи и события могут не иметь к нам лично ни малейшего отношения. Нет нам до них дела! Но, кипя жаждой справедливости – мы едем воевать за свободу чужой страны, или собираем деньги в помощь обиженным, или заступаемся за слабого и невиновного. Мы вмешиваемся в жизнь, совершаем действия, изменяем что-то в мире – чего не стали бы делать, не имей представления о справедливости. «Да провались все, мир не переделаешь…»

Вот в чем суть справедливости. Мир не переделаешь, но мы все равно переделываем. Наши чувства жаждут вмешательства в мир – а наш разум обосновывает это стремление.

Ну, а как же быть с первобытным охотником, просящим прощения у убитого кабана, или убийцей, сознающим справедливость своего конца? А справедливость – это не такое простое и однозначное чувство, как может сначала показаться, в него привходит целый ряд мотивов. Один из них – «как мне, так и всем, как всем, так и мне» – это стремление к равенству и равновесию с окружающей средой и, тем самым, к безопасности: я никому не врежу, и мне тогда никто не вредит. Другой из них – инстинкт выживания рода и вида: да, я внутренне признаю, что мне надо сделать козью морду, потому что я действительно сделал плохо другим, а выживать надо всем, так что они имеют полное право сделать бяку теперь надо мной.

Вот все эти три перечисленные теперь мотива и определяют, в основном, каким желает видеть человек соотношение системы «предмет – мир», каковое соотношение в идеально-желаемой ему форме и называется обычно «справедливостью».

Зависть

Из всех метафорических определений зависти (коих, разумеется, тьма) мне всегда было ближе прочих скрябинское «Зависть – это признание себя побежденным». Жаль, что метафоры мало помогают разбираться в жизни.

Самый вопиющий, пожалуй, пример зависти в мировой истории – это ход 2-й Пунической войны. Род Барка был самый богатый и влиятельный в Карфагене, а славнейший представитель его Ганнибал после Каннской победы стал кумиром народа. Но армия его в Италии таяла, а римляне набирали и выставляли против него все новые легионы. Ганнибал забрасывал карфагенский сенат просьбами о подкреплении, которое окончательно решит судьбу войны – от аргументированных требований он переходил к жалобным мольбам, он взывал и убеждал. И люто завидовавшие его славе, богатству и влиянию сенаторы вынесли, в конце концов, вердикт, вошедший в анналы: «Ты и так побеждаешь, зачем же тебе еще подкрепления». Прошло несколько десятилетий – и римляне смели с лица земли Карфаген, население было вырезано или продано в рабство, и плуг провел символическую борозду через пустошь на месте великого еще недавно города: отныне и вечно быть здесь пусту.