Испанский вояж - Наталья Сафронова

— Откуда вам известно мое полное имя? — удивилась Тереза.

— Чисто случайно, но я не ошибаюсь относительно его аристократизма?

— Да, это так, — подтвердила она, гордо вскинув маленькую головку.

— Обычно члены знатных семейств активно участвовали в политической, религиозной и художественной жизни страны. А вот о членах вашего рода нет почти сведений ни в хрониках, ни в мемуарах. Конечно, я не такой знаток, и может быть, просто не встретила соответствующих источников, но мне кажется, что знатность рода не соответствует его известности, — когда я произнесла последние слова, Тереза резко встала, чуть не уронив стул, и, яростно толкнув дверь, вышла на улицу. Я поспешно вышла за ней, и, как ни странно, официантка не побежала следом за нами.

Тереза шла вверх по улочке и на ходу что-то искала в сумке, болтавшейся на ее плече. Потом устремилась к скамейке и стала вытряхивать из своей сумки все содержимое. Я немного притормозила и подошла, когда она уже нашла свои сигареты и искала, чем бы ее прикурить. Моя зажигалка, ты знаешь, всегда на месте. Подойдя сбоку, я молча дала ей прикурить. Она подняла на меня глаза, потемневшие еще больше от гнева, и я как бы заглянула в кладовую, где хранятся неистовые страсти этой маленькой женщины. Но дверцы этой кладовки быстро захлопнулись, и мы молча курили, отвернувшись в разные стороны. Я решила терпеливо ждать ответа на свой вопрос.

Наконец Тереза заметно успокоилась и сказала нейтральным тоном, как будто ничего не произошло:

— У меня в пяти минутах ходьбы отсюда небольшая квартирка, которую я сняла на сезон. Я хотела бы угостить вас настоящим испанским кофе по рецепту моей тети, — и она выжидающе посмотрела на меня.

— С удовольствием, ведь мои друзья в Москве будут спрашивать об особенностях приготовления этого напитка в Испании, — радостно согласилась я.

Мы молча направились в сторону жилых домов, напоминающих сочинские или ялтинские обилием развешанных на балконах полотенец. Дом Терезы построен буквой «П», и единственную дорогу, ведущую к нему, запирают большие ворота, которые охраняют не машины, а права жителей на парковку. Ее квартира оказалась на восьмом этаже — небольшая студия с крошечной кухней и просторным балконом. Рассматривать, обсуждать и тем более хвалить в квартире было нечего, и я ограничилась вопросом, можно ли понаблюдать за процессом приготовления кофе.

Тереза колдовала над ним недолго, комментируя свои действия мало понятными мне терминами. Вскоре она подала на небольшом подносе изогнутый восточный кофейник, две потемневшие кружки с Санта-Клаусом, два стакана и запотевшую бутылку минеральной воды. Кофе был горячий, густой и чуть солоноватый, с чарующим ароматом. Чтобы не притупился вкус, мы перед каждым глотком кофе делали по глотку холодной воды. Выпив половину приготовленной порции, я притормозила, удлинив промежутки между глотками.

Я уже не ожидала от нее ответа, поэтому серьезный, чуть хриплый голос Терезы вывел меня из задумчивости:

— Каждая законченная история требует рассказа, каждая загадка — разгадки, а победа — награды.

— А каждый заданный вопрос — ответа, — в тон ей подхватила я.

— Вы задали мне вопрос, на который я сама искала ответа с юности. Сейчас как-то немодно помнить о своих предках дальше отца с матерью, более дальнее родство интересует только в момент свадеб и похорон. Никто не хочет заглядывать в прошлое, а тем более искать в нем ответы на современные вопросы. Но в моей семье сложилась другая традиция.

Гражданская война, начавшаяся в Испании в 1936 году, разделила нацию не только на республиканцев и франкистов. Было немало и тех, кому одинаково враждебны были и социалистические идеи, и фашистские лозунги. Взятие республиканцами Валенсии вынудило моих бабушку и дедушку срочно бежать, захватив с собой самое драгоценное, что у них было — десятилетнего сына, моего будущего отца, и пятнадцатилетнюю дочь. К моменту, когда они собрались бежать, все пути были уже отрезаны. Им чудом удалось вывести в море, под видом прогулки, принадлежавшую семье яхту «Баронесса» и дойти на ней, без морских карт, без команды, сначала до Мальорки, а потом до французского Сета. Началось скитание в эмиграции. Во время войны в бомбежку погибли бабушка и дедушка, отец с сестрой чудом выжили на ферме у приютившей их семьи, глава которой был испанцем, женатым на француженке. После войны отец начал изучать историю, а его сестра вышла замуж.

В послевоенной Европе всем было несладко, но моему отцу было особенно тяжело. К победе он не имел никакого отношения, связь с родиной поддерживать не удавалось, война разбросала даже тех немногих родных, которые остались живы после гражданской войны. Желая найти хоть каких-нибудь родственников, чтобы пригласить их на свадьбу сестры, отец занялся розыском представителей своей фамилии через Красный Крест. Но для оформления заявки на розыск необходимы были точные данные о месте и годе рождения, полные имена и прочие подробности, которыми он не располагал, а узнать было не у кого. Вот тогда-то отец и занялся составлением генеалогической истории своей семьи.

Приобретя некоторый опыт, он устроился на работу в отделение Красного Креста и составлял для них различные архивные справки, зарабатывая тем самым на свои исследования. Его сестра успела развестись и выйти замуж еще раз, а отец так и не составил списка приглашенных на ее свадьбу. В пятьдесят втором он женится на моей матери, студентке, дочери таких же, как и он, испанцев-иммигрантов. Они осели в Провансе, природа и ландшафт которого напоминали отцу родные места. В небольшом городке Монпелье на побережье они нашли работу. Всю силу и страсть своей натуры отец делил между любовью к далекой родине и к своей жене, в которой в первую очередь видел мать своих будущих детей.

Но долгие годы детей у них не было. Врачи, паломнические поездки, советы добрых людей — они испробовали все. Тщетные попытки найти помощь привели отца к потребности найти объяснение. Он впал в мистицизм и обратился к теням предков, его исторические занятия стали его главной страстью. Однако судьба, оторвав его от родины, лишила возможности пользоваться главными историческими источниками — архивами, поэтому чужбина была ему особенно постыла, что сказалось на его характере. Отец стал угрюмым, сосредоточенным, замкнутым, одержимым. Мое рождение в шестьдесят пятом году уже ничего не могло изменить в его жизни. Он чувствовал себя изгоем, неудачником, жертвой роковых обстоятельств.

Мама была счастлива, обретя долгожданное материнство, а для отца я, похоже, стала слишком поздним ребенком. Он мало со мной общался, и потому я его сильно любила. Очень редко занимался со мной, и тем важнее был каждый данный им урок. Его не стало, когда мне было двенадцать лет. Тяжелая болезнь не позволила отцу вернуться на родину, найти ответы на те вопросы в истории нашей семьи, которые он искал, — понять роковые причины, приведшие его род, потерявший свою средневековую славу и власть, к упадку. Но он сумел перелить в меня, как в новый сосуд, свою страсть, свою любовь к родине, свою уязвленную гордость потомка великого рода.