Пояс неверности. Роман втроем - Наталья Апрелева

— Ну, она в порядке?

— В полном, — весело ответил Леша, — в полном…

Подмигнул мне и вышел. И вот тогда Барыня меня удивила. Она вытащила из кармана джинсов эти самые ключи с брелоком-сердечком и протянула мне:

— Знаешь, я буду ближайшие дни довольно занята… Двадцать второго открытие рождественской выставки, у меня масса заказов подвисло… Ну, ты помнишь.

Я кивнула. Помнила.

— И я вовсе не хочу, чтобы ты сидела с утра до вечера взаперти. Тебе надо двигаться, дышать. Алеша сказал, давление у тебя низкое очень. В общем, освой, пожалуйста, ключи… Для мобильности и свободы передвижения…

Я тупо молчала, потому что не знала, что сказать. Она тоже, наверное, не знала. Резко встала, погладила меня по руке, залепленной лейкопластырем, и ушла, закрыла дверь неслышно.

А я осталась, устроилась за столом, не расставаясь с эмалевым черным сердечком брелока.

м., 29 л.

Я просто охренел. Я взбесился. Они все издеваются надо мной. Просто издеваются. Меня выставили на посмешище, и кто? Похотливая старуха и маленькая сучка, которая только и знала, что плющиться по чужим постелям! Она еще шутит надо мной. Недолет! Я знаю, что она имеет в виду. Я — недолетчик. Недо-Сент-Экзюпери, мать его. Недописатель, недожурналист. Недомужик.

Да, я метнул в нее стакан. Все слышали? Все видели? Я — шизофреник. Я урод. У меня «не все дома».

Зато у вас все тут, в наличии. Дох-я народу, и всем хорошо, все счастливы. Все абсолютно зд… здоровы.

З-зубы стучат о край бокала. Это Алексей дает мне попить воды. Обыкновенной холодной воды из-под крана.

Странно. Это помогает.

— Послушайте, Алексей, — говорю я, не глядя на него. — В общем, не обращайте внимания. У меня… определенные сложности. Нервы на пределе.

— Shit happens — говорит он дипломатично. А сам тоже не глядит на меня. Находится где-то позади, вне пределов видимости. Стоит, прислоняясь к дверному косяку — вроде он здесь, а вроде и нет. Деликатный парень, думаю я.

— Даже не знаю, — говорю я. — Может, мне лучше уйти, пока они…

«Пока они меня не выгнали», — это я произношу про себя.

Я так и слышу, как этот деликатный Алексей деликатно улыбается:

— Может быть, перейдем на «ты»?

— Не вопрос, — откликаюсь я грубовато. Но не оборачиваюсь.

Я по памяти представляю себе его внешность: длинные волосы и длинные ресницы. И деликатные карие глаза. Нет, не в мамочку он пошел, не в мамочку.

К этому времени я — уже в прихожей. Осталось всего-то — неслышно отворить дверь и свалить отсюда. И не оглядываться.

— Оставайся, — вдруг просит этот Лешка. — Ну что я тут один… с этими бабами.

Мне почему-то смешно от таких его слов. Он снова оказывается позади, на расстоянии шага, будто закрывает мне путь к двери. Я поднимаю глаза и вижу его в зеркале.

Он смотрит на меня.

А потом говорит — почему-то сбивчиво и как-то не вполне по-русски, будто повторно забыл родной язык после своей Германии:

— Тебе не надо думать, что я… честносердечно, я не сразу хотел ехать в Россию. Я хотел жить в Праге, до Нового года, и после… ты помнишь наш разговор? По телефону?

Я не свожу с него глаз. Точнее, с его отражения в зеркале.

Помню ли я наш разговор. Да. Помню. Я сперва прикинулся шлангом, думал, что это не он звонит, а мелкая. «Это Алексей», — представился он. А потом спросил: не я ли это? — и назвал мое имя. Он не просил ничего объяснять — кто я и что я делаю в квартире его матери. Как будто знал. А может, и не знал.

— Я тогда думал… — говорит он. — Я тогда подумал, что у тебя красивый голос. Что ты не зря нравился… маме… Я хотел посмотреть, какой ты есть.

Мгновенное понимание прошивает мой мозг наподобие электрического разряда.

А он опускает ресницы. И опять говорит — очень тихо:

— И еще… только не смейся… Я почему-то думал, что очень давно тебя уже видел. Так не могло быть, я знаю. Мне просто казалось. Я с детства мечтал, что у меня есть… как это… аватар, да? Нет, не аватар, здесь другое. Двойник. Такой же, но очень далеко. А иногда я думал: вот, может быть, ты нуждаешься в поддержке… может, ты тоже один, как я… может, тебе плохо… и вот я смогу тебе помочь. Я хотел быть как бы твой… как это по-русски… ангел-хранитель…

Мне показалось, что он бредит. Или что бредим мы оба. Я вытянул руку и накрыл ладонью его лицо в зеркале. Почти целиком.

— Тебя нет, — сказал я. — Я же тебя придумал.

Все-таки вискарь бродил в моих жилах, и стакана холодной воды явно было мало, чтобы…

— Вот же я, — отозвался ты еле слышно.

Я обернулся, но ты не исчез.

Нет, правильнее так: я все еще оборачиваюсь. А ты не исчезаешь. Ты все еще делаешь шаг мне навстречу. И это мгновение я хотел бы сделать бесконечным.

ж., 45 л.

Любопытно, почему в критические и даже катастрофические моменты в голову лезет всякая чепуха. Последние несколько минут вспоминаю зачем-то наши студенческие походы с Эвой, бывшей эстонкой, в кафе «Офицерское»… Как-то мы красиво отдыхали там с одним хорошим мальчиком Носовым, студентом геологического факультета МГУ, он много выпивал и декламировал: вечно пьян, кристально чист — инженер-геодезист. В целях поддержания тонуса заказали кофе. Кофе в «Офицерском» варили замечательный, даже с добавлением гвоздики и кардамона. Внезапно за наш столик уселись два офицера, почти трезвые, но с перспективой. Они принялись шумно откупоривать водку, разливать ее по неподходящим тонконогим рюмкам, в процессе один из них опрокинул мне на колени чашку кофе. Я вскрикнула от неожиданности.

Офицер чрезвычайно смутился и в целях извинения и сатисфакции вылил себе на голову оставшиеся две чашки кофе. Через полгода они поженились с Эвой, правда, совместная жизнь оказалась крайне непродолжительной. Но начало было эффектным — кофейная гуща на офицерском лице…

Сама себя обманываю, чтобы не думать. Чтобы не вспоминать Его глаза, полные отвращения, — да, именно отвращения. Как он вошел, открыв самостоятельно дверь, как он стоял в передней, снимал верхние одежды и тяжелую зимнюю обувь. Как сказал мне:

— Приветствую вас, уважаемая! — отодвинул небрежно локтем и прошел в кухню.

На половине пути остановился. Повернулся через левое плечо, улыбнулся широко:

— Кстати. Для информации. У меня на тебя стоял только в те дни, когда одна милая девушка меня развлекала своими эротическими рассказами. Ты не знаешь. Но было приятно.

— Я знаю.

— Что, шарилась в моей почте, дрянь?

— Не было необходимости, дорогой. Это же я сочиняла эротические истории.

— Что ты болтаешь, дура.

— Конечно, я. Гвендолен. Пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят. Горячий фонтанчик в середину нёба.

— Сука.

Без всякого выражения. Последовал дальше. И совершенно уже зря я бросила ему вдогон:

— Пидор несчастный!

Вообще-то я никогда так не говорю. Это от растерянности.

Не знаю, чего я ждала вообще. Но не такого ужасающего равнодушия, конечно. На меня он больше вообще не смотрел. Наверное, так и не понял, что я теперь — снова живая, а не мертвая, как он привык. Снова прибилась к теплокровным.

Эвин военнослужащий оказался лейтенантом и артиллеристом, сразу после свадьбы они убыли в маленький городок близ Волгограда — Капустин Яр. По какой-то причине командование отказалось предоставить лейтенанту комнату в общежитии для семейных, и первый месяц они жили в обычном офицерском общежитии. Эва звонила мне с переговорного пункта и рассказывала в слезах, что вот сегодня соседи лейтенанта поднимали с земли на третий этаж девушку на связанных простынях, в обход суровой комендатуры. Девушка извивалась в воздухе, в это время один из наблюдателей крикнул молодецки: «А что мы ее тащим, все равно никому не даст!» Девушка испуганно закричала: «Всем дам! Всем дам!» — так развлекались.

Думаю, все это не должно быть важно сейчас. Алеша приехал, привез девушку, немного странноватую, конечно, но какая разница. Сын приводит девушку знакомиться с матерью, это нормально, это правильно, это так по-семейному. У меня не было настоящей семьи, а теперь будет. Как это прекрасно, девчонка родит маленького мальчика, я возьму его на руки, и это все равно будет мой ребенок. Просто он выбрал себе родиться у девчонки, так бывает. Мне ничего не надо кроме, я настолько истерзана прошедшим годом, что не хочу оглядываться назад. Хорошо бы еще не загадывать вперед, но я вовсе не загадываю, просто начался обратный отсчет, десять, девять, восемь…

Я встаю, не в силах усидеть на кровати, подхожу к зеркалу, рассматриваю себя. Ничего особенного не вижу, хватаюсь за пачку сигарет, как за что-то совершенно непохожее на пачку сигарет, а очень важное и почти панацею. Закуриваю, за последние полчаса это уже четвертая сигарета, весь вечер старалась курить по минимуму. Алеша всегда относился негативно, в детстве даже вырезывал из газет и журналов всякие статьи и складывал мне на подушку. Я улыбаюсь, какие милые воспоминания.