Лучший телохранитель – ложь - Стив Мартини

К этим условиям особый суд добавил еще одно собственное. Представители спецслужб могли вести запись переговоров между адвокатами обвиняемой или между адвокатами и их сотрудниками или агентами, но только в том случае, если эти переговоры относятся к делу Кати Солаз. Запись любых других переговоров в их офисе вести запрещалось, и вся подобная информация, если бы она попала в руки федеральных агентов, должна была рассматриваться как конфиденциальная. На этих условиях судья подписал соответствующие распоряжения, касающиеся аудиопрослушивания и записи телефонных переговоров.

Для Райтага и Торпа проблема состояла в том, что необходимые распоряжения были подписаны с большой задержкой. Например, вплоть до последней встречи Кати Солаз с ее адвокатами в тюрьме, где она содержалась, не было установлено ни одного устройства электронного контроля.

— Мы знаем, что фотографии сделала мать Солаз. Именно так было сказано в комнате заседаний в суде, — повторил Райтаг. — А если они знают об этом, то Мадриани и его партнер могут знать и о том, где были сделаны те фотографии.

— Ким говорила мне об этом в машине, когда мы ехали туда, — заявил Торп. — Но они не скажут об этом вам.

— Возможно, действуя таким образом, они хотели выторговать для себя уступки на процессе.

Райтаг не мог рассказать двум частным адвокатам — участникам уголовного процесса то, что знал он сам, из опасения, что они воспользуются этими данными публично. А информация касалась всплывшего где-то в Западном полушарии ядерного боеприпаса, который, скорее всего, находился в руках террористов. Именно поэтому и был убит Эмерсон Пайк. Но такие данные могли бы отвести подозрения от клиентки адвокатов. Кроме того, в результате их разглашения в стране разразилась бы паника. Каждый стал бы гадать, когда и где взорвется атомная бомба. Кроме того, даже если Райтаг и подозревал о реальной подоплеке в деле о гибели Пайка, у него не было веских аргументов в пользу этой версии. Темплтон собрал солидные доказательства против обвиняемой. К тому же у нее был мотив — деньги.

— Вы думаете, Солаз имеет отношение к устройству? — спросил Торп.

— Я не знаю, — ответил Райтаг.

— Если да, то она могла рассказать адвокатам о том, кто такой Никитин, — продолжал Торп.

— Если проанализировать то, что адвокаты говорили в комнате судьи, получается, что они знают очень много. Так ли это на самом деле, покажут только записи телефонных переговоров. В нашем распоряжении имеется только одна запись телефонного разговора между адвокатом Мадриани и Солаз. — Райтаг поднял стопку страниц и передал ее Торпу. — Вот она. Запись велась с сотового телефона адвоката. Он звонил ей в тюрьму. Она перезвонила ему. Это было сразу же после встречи в судейской комнате. Очень короткий разговор, ничего интересного. Он приберегает все до встречи с ней в суде завтра утром. Сказал ей, что не хотел бы говорить о делах по телефону.

— Думаете, он знает? — насторожился Торп.

— Я надеялся, что все будет сделано вовремя, и мы сможем прослушивать их, прежде чем они составят какой-либо официальный документ для получения фотографий. В этом случае нам не пришлось бы упоминать в суде особый суд и все связанное с ним. К сожалению, не получилось.

— Ну, если она предстанет перед Большим жюри, в этом для нас не будет ничего хорошего. — Окружной прокурор Ким Говард посмотрела на одну из записей. — Это было сделано вчера. Разговор между двумя адвокатами в офисе. Если мы вызовем ее по повестке Большого жюри и предложим иммунитет от любых обвинений в федеральных преступлениях, то скорее всего они посоветуют ей набраться наглости, держаться твердо и дождаться, пока федеральный судья не выдаст ей повестку за неуважение к суду.

— Именно этого я и опасаюсь, — подтвердил Райтаг. — Если мы не переговорим с прокурором и не предложим ему кое-какие материалы, имеющие отношение к убийству, ее адвокаты не пойдут на сделку.

— А как насчет прокурора? — спросил Торп. — Мы можем заставить его шевелиться?

— Прокурор сделал свое предложение, но проблема в том, что он предложил немного. Он считает, что один из адвокатов, этот Мадриани, связан с Солаз. Подозревает, что тот является сообщником в убийстве.

— Ты шутишь, — пробормотал Торп.

— Ни в коей мере.

— В таком случае как мы узнаем, что адвокаты не связаны с Никитиным? Какими именно уликами располагает прокурор?

— Пока не знаем. Мы не делимся информацией с ним, поэтому и он ничего не сообщает нам, — ответил Райтаг. — Здесь дело не должно рассматриваться под углом национальной безопасности. Нам пришлось держать государственного обвинителя в неведении для того, чтобы защитить эту точку зрения. Если мы позволим ему воспользоваться нашей информацией, то не станем больше препятствовать построенной им системе обвинения, в особенности сейчас, когда имеем полномочия особого суда о прослушивании разговоров между адвокатами.

— Что он собой представляет? — Торп хотел поподробнее узнать о прокуроре.

Райтаг рассказал о том, что Темплтон инвалид.

— Он известный прокурор и достаточно порядочный человек. Принимая во внимание то, что мы не сообщили ему почти ничего, полагаю, нам повезло, что он вообще согласился сотрудничать с нами.

— После того как вы прочитаете это, возможно, вам придется изменить свою точку зрения, — заметила Говард.

Зазвонил телефон на столе сбоку от нее. Она протянула Райтагу несколько страниц расшифровки телефонных переговоров, одновременно придвигая свое кресло поближе к телефону.

Несколько секунд Райтаг был поглощен чтением:

— Ах он сукин сын!

— Что там? — спросил Торп.

— Этот маленький недоносок, этот моральный пигмей нас продал!

— Что вы имеете в виду?

— Он рассердился на нас за то, что мы не захотели с ним разговаривать. Это Темплтон предложил защите предпринять официальные шаги для того, чтобы получить фотографии. Он сказал, что это нужно делать срочно. Наверное, он полагает, что сумеет выкурить нас из дела и предоставить им некоторые данные. Этот маленький негодяй! Это он вынудил нас приехать в суд, когда мы еще не обладали разрешением особого суда. Черт бы его побрал! — не мог успокоиться Райтаг.

— Может быть, следует сообщить ему все, что мы знаем? — предложил Торп. — Как только это дело начнет пованивать, федеральный суд сразу же прекратит заниматься им.

— Попробуй ему угодить, — сказал Райтаг, — если бы это не нарушало законов, я немедленно позвонил бы ему и передал содержание записи телефонных переговоров.

Говард повесила трубку и снова повернулась к столу:

— Она уже здесь. Я сказала, чтобы ее прислали сюда.

— Хорошо, — кивнул Райтаг.

Спустя пару секунд один из секретарей распахнул дверь в переговорную комнату. Вошла женщина в кроссовках и безрукавке. Ее волосы были растрепаны, и выглядела она несколько разгоряченной.

— Прошу извинить меня за внешний вид, — промолвила Даниэла Перес, — мне подумалось, что если бы я нарушила свой обычный распорядок физических упражнений и посещений душевой в тюрьме, это могло бы вызвать подозрения.

Торп, который единственный был в курсе задания женщины, представил ее присутствующим.

Настоящее имя Даниэлы было Карла Медериос. Она родилась в Панаме, в зоне Панамского канала, от матери-колумбийки и отца-американца. Ее отец был офицером инженерной службы, он погиб, когда девочке исполнилось пятнадцать лет, прямо у нее на глазах. Они ходили по магазинам в центре столицы, когда отец Карлы стал жертвой варварского нападения молодчиков из так называемых панамских бригад чести. Юнцы изрубили его на куски мачете, а потом тело долго волочили по улицам. Все это произошло за месяц до вторжения в Панаму американских войск и захвата ими Мануэля Норьеги.

Карла с матерью переехали в Колумбию. Там она оставалась до тех пор, пока не отправилась на учебу в один из колледжей в США.

Не было ничего удивительного в том, что девушка свободно говорила на испанском языке. Она с отличием окончила университет Пепердайн в Лос-Анджелесе. После учебы Карла четыре года отслужила в звании лейтенанта в батальоне рейнджеров. При этом два года пришлись на командировку в Афганистан. Именно на службе она отточила до виртуозности навыки владения телом и научилась, как следует обращаться с буйными в душевых комнатах.

Вернувшись с военной службы, Карла продолжила учебу в Университете штата Виргиния на факультете права. Девушка показала второй результат среди сокурсников по успеваемости.

Медериос отвергла предложения о работе с окладом, выражавшимся шестизначной цифрой, последовавшие от крупных адвокатских фирм из Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса. Вместо этого она поступила в школу агентов ФБР в Квонтико в штате Виргиния. Последние три года ей пришлось работать под прикрытием как в США, так и в других странах. Сейчас она считалась одним из самых многообещающих агентов-женщин в бюро. Именно поэтому на ее долю и выпало это задание.