Загадка Ватикана - Фредерик Тристан

— Пожалуйста, господа, входите.

Его тонкий голос прерывался через регулярные промежутки времени сухим кашлем, таким сильным, что его бледные щеки окрашивались легким румянцем. Сальва и Мореше прошли по темному коридору в тускло освещенный кабинет, набитый книгами, большинство из которых лежали кипами на полу. Десятки других загромождали стулья и столы, составлявшие существенную часть меблировки этой странной библиотеки без стеллажей.

— Приветствую вас, господин профессор, и вас, отец Мореше, кхе-кхе, не могу выразить своей радости, кхе-кхе, что имею удовольствие видеть вас у себя, кхе-кхе, уберите книги с этих стульев и располагайтесь.

— Доктор Грошех, — сказал Сальва, — вам приходилось в последние дни встречаться с нашим другом и коллегой, профессором Стэндапом?

— Англичанином? Конечно. Он выразил желание, кхе-кхе, связаться с одним из моих друзей, большим художником, уж не знаю, зачем ему это было нужно.

— А не могли бы вы назвать нам имя этого вашего друга?

— Янош Кожушко. Непревзойденный специалист по палеографии, кхе-кхе. Я много работал с Кожушко. В последнее время мы вместе изучали особенности прирейнских рисунков, кхе-кхе, украшавших рукописи В-146 и F-307, хранящиеся в нашем университете. И когда я назвал Кожушко большим художником, кхе-кхе, я имел в виду его мастерство владения средневековой каллиграфией. У него очень уверенная рука.

— А приходилось ли ему копировать каролингские письмена?

— Да, он скопировал несколько таких рукописей. Понимаете, кхе-кхе, с нашим политическим режимом денег постоянно не хватает, и Кожушко неплохо зарабатывает своими копиями. Он их продает немцам. Надо понять…

— А как, по-вашему, способен он сочинить пародию на житие какого-нибудь святого, чтобы потом переписать ее каролингскими буквами?

На доктора Грошеха напал приступ кашля, который, как вскоре выяснилось, был веселым смехом.

— Янош — знаменитый плут, он умеет лгать легко и вдохновенно. Кхе-кхе, что вам сказать? Его покупатели немцы любуются красотой рукописи и не способны оценить текст. Это, главным образом, богатые буржуа, предприниматели, кхе-кхе, свиньи, которые платят деньги, как мы говорим.

— А действительно ли профессор Стэндап встречался с Кожушко?

— Я не знаю. Посмотрите-ка, видите эту папку — она лежит вверху, на буфете? Кхе-кхе. Это «История Карла Великого» из аббатства Грюнау. Подлинная рукопись. Я украл ее и храню здесь у себя из страха, чтобы наши дорогие правители не продали ее кому-нибудь. Они ведь способны продать что угодно. В этом безумном мире, кхе-кхе, разве поймешь, где истина, а где ложь?

Янош Кожушко жил на противоположном берегу Вислы, в доме, построенном в пятидесятые годы, уже полуразрушенном, где обитали вперемежку дети, женщины и старики, тогда как мужчины в свободное от работы время проводили свою жизнь в кабачках. Квартира палеографа находилась на самом верхнем, седьмом этаже, куда можно было подняться по мрачной бетонной лестнице, украшенной похабными граффити.

Сальва постучал в дверь и, подождав немного, постучал еще громче, после чего в дверном проеме показался еще молодой человек, немного подвыпивший, но с лицом, озаренным приятной улыбкой. Он был в шортах и тенниске, раскрашенной цветами Арканзасского университета.

— Входите, добрые люди! Старый Грошех предупредил меня по телефону о вашем визите. Вы видите: как и все мы здесь, я говорю по-французски.

Они вошли в комнату, которая, по всей видимости, была рабочим кабинетом копировальщика. На столе были разложены образцы древних шрифтов, несколько книг и, главное, готический манускрипт в процессе изготовления.

— Итак, — сказал Сальва без предисловия, — вот человек, написавший третью часть «Жития святого Сильвестра», которое находится в Ватикане в папке В-83276 вместе со «Scala Coeli» Иоанна Гоби…

И он сразу же прикурил одну из своих сигар, пахнув струйкой убийственно едкого дыма. Мы никогда не узнаем, что больше поразило Кожушко: заявление профессора или этот ужасающий смрад.

— Извините меня, — отвечал он с живостью, — но уже второй раз за последние три дня мне напоминают об этой рукописи. Конечно же, я понимаю, о каком «Житии» вы говорите, но, как я уже сказал, оно не может находиться в Ватикане.

— А почему? — спросил отец Мореше.

— Послушайте, — сказал Кожушко, — я готов рассказать вам об этой рукописи, но не будете ли вы так добры сначала загасить эту штуку?

Сальва не заставил просить себя дважды и затушил «Чилиос» о дно пепельницы. Потом он сел, двое других последовали его примеру.

— «Житие святого Сильвестра» находилось в муниципальной библиотеке Кракова. Оно было неполным. Одна его часть датировалась тринадцатым веком, другая была венецианской копией шестнадцатого столетия. Не хватало третьей части. И сколько я ни искал, мне так и не удалось ее обнаружить, а возможно, она никогда и не существовала. Именно тогда у меня и возникла мысль закончить рукопись, вдохновляясь «Житием Гамальдона», которое датируется девятым веком и отчасти напоминает приключения Базофона.

— Вне всякого сомнения! — воскликнул Мореше. — Гамальдон! Как это мне не пришло в голову! Ну и болван же я!

— И таким образом, — подвел итог Сальва, — вы дописали заключительную часть на венецианской бумаге, идентичной бумаге шестнадцатого века.

— Именно эта чистая бумага и натолкнула меня на мысль дописать «Житие». Смотрите, она у меня еще осталась.

И он показал несколько листов, которые Сальва внимательно рассмотрел. Кожушко между тем продолжал:

— Когда я закончил эту работу, а она забрала у меня целый год, я решил ее продать. Видите ли, торговля такими произведениями — это как бы наш национальный вид спорта. Среди западных немцев очень много коллекционеров, и они платят хорошие деньги. Словом, я как раз собирался искать покупателя, когда один человек, приближенный к Его Святейшеству, полагая, что все «Житие» — это подлинная рукопись, захотел купить ее с тем, чтобы затем предложить ее одному иностранцу, чье имя мне не открыли. Я согласился. И вот таким образом рукопись покинула Польшу.

— Как зовут этого приближенного папы? — спросил Сальва.

— Это его личный секретарь, он всегда был рядом с папой, еще когда тот был кардиналом, — монсеньор Ольбрыхский. После избрания Его Святейшества он остался здесь.

— И значит, рукопись была предложена этому иностранцу?

— Это мне не известно, и, признаюсь, меня удивляет интерес, который тот англичанин и вы проявляете к рукописи.

— О, — сказал Сальва, — она нас интересует постольку, поскольку находилась в папке, где ее не должно было быть, а кроме того, на месте гораздо более важной рукописи, обозначенной в картотеке позорной меткой «666».

— Правда? — воскликнул Костюшко. — Ведь никто никогда не видел ни одного из этих печально знаменитых текстов, ибо все они были сожжены. Каким образом могло случиться, что один из них избежал костра?

— Причем и тот документ назывался «Житием святого Сильвестра», другими словами, Базофона, — подчеркнул Мореше. — Вам это совпадение не кажется тревожным?

— Послушайте, — сказал поляк, с виду сильно взволнованный. — Мне ничего не известно об этом деле. Я копировальщик и, возможно, даже фальсификатор, это правда, но я вам клянусь, что ничего не знал об этой подмене и впервые услышал о ней от английского профессора, который, как и вы, пришел со мной побеседовать три дня назад.

Адриан Сальва с видимым усилием поднялся и подошел к столу, где была открыта рукопись, исполненная готическим шрифтом, которую он долго рассматривал, а потом спросил:

— Разве вы не знали, что целая группа исследователей вот уже в течение тридцати лет была занята поисками подлинного «Жития святого Сильвестра»? Разве имя Базофона не попадалось вам на глаза? Вы, специалист по этой эпохе, разве не помните знаменитую фразу Венсана де Бове в его «Историческом зеркале»: «Потерянная история Сильвестра, чье языческое имя было Базофон»? Или фразу Родриго Серето из его сборника легенд: «Этот Сильвестр, которого не следует смешивать с Базофоном»? Полноте, господин Костюшко, вы не убедите меня в том, что, обнаружив краковскую рукопись, вы не подумали, что вам попался в руки памятник, который долго и тщетно искали так много исследователей. Признайтесь, я вас прошу.

Какой-то нескончаемый миг поляк сидел, словно окаменевший. Кровь отхлынула от его лица. Потом он заговорил:

— Господа, когда я обнаружил эту рукопись, я действительно сначала подумал, что сделал величайшее открытие в своей жизни. Базофон! Но очень скоро, расшифровывая текст, я понял, что это совсем другая версия, ничего общего не имеющая с той, которая была обозначена позорным клеймом, ужасной меткой «666», обрекавшей ее на сожжение. Однако же там рассказывалось о Базофоне…