Убить пересмешника - Харпер Ли

– То есть как это - люблю?

– Я хочу сказать - он добрый, вам легко с ним ладить?

– Да он ничего, покладистый, вот только когда…

– Когда - что?

Мэйелла перевела взгляд на своего отца - он всё время сидел, откачнувшись на стуле, так что стул спинкой опирался на барьер. А теперь он выпрямился и ждал, что она ответит.

– Когда ничего, - сказала Мэйелла. - Я ж говорю, он покладистый.

Мистер Юэл опять откачнулся на стуле.

– Только тогда не очень покладистый, когда выпьет? - спросил Аттикус так мягко, что Мэйелла кивнула.

– Он когда-нибудь преследовал вас?

– Чего это?

– Когда он бывал… сердитый, он вас никогда не бил?

Мэйелла поглядела по сторонам, потом вниз, на секретаря суда, потом подняла глаза на судью.

– Отвечайте на вопрос, мисс Мэйелла, - сказал судья Тейлор.

– Да он меня отродясь и пальцем не тронул, - решительно заявила Мэйелла. - Даже и не дотронулся.

Очки Аттикуса сползли на кончик носа, он их поправил.

– Мы с вами приятно побеседовали, мисс Мэйелла, а теперь, я думаю, пора перейти к делу. Вы сказали, что просили Тома Робинсона расколоть… что расколоть?

– Гардароб, такой старый комод, у него сбоку ящики.

– Том Робинсон был вам хорошо знаком?

– Чего это?

– Я говорю: вы знали, кто он такой, где он живёт?

Мэйелла кивнула.

– Кто он - знала, он мимо дома всякий день ходил.

– И тогда вы в первый раз попросили его зайти к вам во двор?

От этого вопроса Мэйелла даже немножко подскочила. Аттикус опять пропутешествовал к окну, он всё время так делал: задаст вопрос, отойдёт, выглянет в окно и стоит, ждёт ответа. Он не видал, как она подскочила, но, кажется, догадался. Обернулся к ней и поднял брови. И опять начал:

– И тогда…

– Да, в первый раз.

– А до этого вы никогда не просили его войти во двор?

Теперь он уже не застал Мэйеллу врасплох.

– Ясно, не просила, никогда не просила.

– Довольно ответить и один раз, - спокойно заметил Аттикус. - И вы никогда не поручали ему никакой случайной работы?

– Может, и поручала, - снисходительно ответила Мэйелла. - Мало ли кругом черномазых!

– Не припомните ли ещё какой-нибудь такой случай?

– Нет.

– Ну хорошо, перейдём к тому, что произошло в тот вечер. Вы сказали, что, когда вы вошли в комнату и обернулись, Том Робинсон стоял позади вас - так?

– Да.

– И вы сказали, что он схватил вас за горло, и начал ругаться, и говорить гадости - так?

– Так.

Вдруг оказалось, что память у Аттикуса совсем не плохая.

– Вы сказали: он схватил меня, и придушил, и одолел - так?

– Так и сказала.

– И вы помните, что он бил вас по лицу?

Свидетельница замялась.

– Вы как будто хорошо помните, что он вас душил. И вы всё время отбивались, не так ли? Вы «брыкались и орали во всю мочь». А помните вы, как он бил вас по лицу?

Мэйелла молчала. Казалось, она старается что-то понять. Я даже подумала: может, она, как мы с мистером Тентом, старается представить себе, как против неё стоит человек. Потом она посмотрела на мистера Джилмера.

– Это ведь очень простой вопрос, мисс Мэйелла, послушайте ещё раз. Помните ли вы, как обвиняемый бил вас по лицу? - Теперь Аттикус говорил уже не так мягко и добродушно; голос у него стал юридический - сухой, бесстрастный. - Помните ли вы, как он бил вас по лицу?

– Нет, чтоб ударил, не помню. То, бишь, да, ударил.

– Последние слова можно считать вашим окончательным ответом?

– А? Ну да, ударил… не помню я, ничего я не помню… всё получилось так быстро…

Судья Тейлор сурово посмотрел на Мэйеллу.

– Не надо плакать, молодая особа… - начал он.

Но Аттикус сказал:

– Дайте ей поплакать, если ей хочется, ваша честь. Времени у нас сколько угодно.

Мэйелла сердито потянула носом и посмотрела на Аттикуса.

– Я вам на всё отвечу… вытащил меня сюда и ещё насмехается! Я вам на всё отвечу…

– Вот и прекрасно, - сказал Аттикус. - Не так уж много и осталось. Итак, мисс Мэйелла, вы свидетельствуете, что подсудимый ударил вас, схватил за шею, придушил и одолел. Я хотел бы знать, вполне ли вы уверены, что указали настоящего виновника. Не опознаете ли вы перед нами человека, который совершил над вами насилие?

– А конечно, вот он самый и есть.

Аттикус повернулся к своему подзащитному.

– Встаньте, Том. Пусть мисс Мэйелла хорошенько на вас посмотрит. Это и есть тот самый человек, мисс Мэйелла?

Том Робинсон повёл широкими плечами, обтянутыми простой бумажной рубашкой. Встал и опёрся правой рукой на спинку стула. Вид у него был какой-то странный, будто он покривился на один бок, но это не потому, что он криво стоял. Левая рука у него была на добрый фут короче правой и висела, как неживая. Кисть руки была маленькая, сухая, даже с галереи было видно, что он ею ничего делать не может.

– Смотри, Глазастик! - выдохнул Джим. - Смотри! Ваше преподобие, да он калека!

Преподобный Сайкс перегнулся через меня и шепотом сказал Джиму:

– У него рука попала в машину - он ещё мальчиком был, убирал хлопок у мистера Дольфуса Реймонда, и рука попала в машину… он тогда чуть кровью не истёк… всё мясо с костей сорвало.

– Это и есть тот самый человек, который совершил над вами насилие, мисс Мэйелла?

– Ясно, он самый.

Аттикус задал ещё один вопрос, одно только слово:

– Как?

Мэйелла пришла в ярость.

– Уж не знаю как, а только снасильничал… я ж говорю, всё получилось больно быстро…

– Давайте рассуждать спокойно, - начал Аттикус, но мистер Джилмер прервал его: он протестует, на этот раз не потому, что вопрос несущественный и к делу не относится, а потому, что Аттикус запугивает свидетельницу.

Судья Тейлор захохотал.

– Бросьте, Хорейс, сидите и не выдумывайте. Уж если кто кого запугивает, так скорее свидетельница - Аттикуса.

Кроме судьи Тейлора, в зале не засмеялась ни одна душа. Даже младенцы притихли, я вдруг подумала - может, они задохнулись у груди матерей.

– Итак, мисс Мэйелла, - сказал Аттикус, - вы свидетельствуете, что подсудимый вас бил и душил… вы не говорили, что он потихоньку подкрался сзади и ударил вас так, что вы потеряли сознание, вы сказали - вы обернулись, а он сзади стоит… - Аттикус отошёл к своему столу и теперь постукивал по нему костяшками пальцев в такт каждому слову. - Не угодно ли вам пересмотреть какую-либо часть ваших показаний?

– Вы хотите, чтоб я говорила, чего не было?

– Нет, мэм, я хочу, чтобы вы сказали то, что было. Пожалуйста, скажите нам ещё раз, как было дело?

– Я уж сказала.

– Вы сказали, что обернулись и увидели его сзади себя. И тогда он начал вас душить?

– Да.

– А потом перестал душить и ударил по лицу?

– Ну да, я уж говорила.

– И подбил вам правый глаз кулаком правой руки?

– Я пригнулась, и… и у него кулак соскользнул, вон как было. Я пригнулась, и кулак соскользнул.

Мэйелла наконец поняла, что к чему.

– Вы вдруг всё это очень ясно припомнили. Совсем недавно ваши воспоминания были не так отчётливы, не правда ли?

– Я сказала: он меня ударил.

– Ну, хорошо. Он вас душил, ударил, а потом изнасиловал - так?

– Ну ясно!

– Вы девушка крепкая, что же вы делали всё это время - стояли смирно?

– Я ж вам говорила, я орала во всю мочь, и брыкалась, и отбивалась…

Аттикус медленно снял очки, уставился на Мэйеллу здоровым правым глазом и засыпал её вопросами. Судья Тейлор прервал его.

– Задавайте по одному вопросу зараз, Аттикус. Дайте свидетельнице ответить.

– Хорошо. Почему вы не убежали?

– Я старалась, но…

– Старались? Что же вам помешало?

– Я… он сбил меня с ног. Вон как было, он меня сбил с ног и навалился на меня.

– И вы всё время кричали?

– Ясно, кричала.

– Как же вас не услышали братья и сёстры? Где они были? На свалке?

Никакого ответа.

– Где они были? Почему они не сбежались на ваши крики? Ведь от вашего дома до свалки не так далеко, как до леса?

Никакого ответа.

– А может быть, вы закричали только тогда, когда увидели в окне своего отца? А до той минуты вы и не думали кричать, так?

Никакого ответа.

– Может быть, вы начали кричать не из-за Тома Робинсона, а из-за своего отца? Так было дело?

Никакого ответа.

– Кто вас избил? Том Робинсон или ваш отец?

Никакого ответа.

– Что увидел в окно ваш отец - преступное насилие или полнейшее нежелание его совершить? Почему бы вам не сказать правду, девочка, - разве не Боб Юэл вас избил?

Аттикус отвернулся от Мэйеллы, лицо у него стало такое, будто у него разболелся живот, а у Мэйеллы лицо было испуганное и злобное. Аттикус сел на своё место и начал протирать очки платком.

Мэйелла вдруг обрела дар речи:

– Мне надо кой-чего сказать.

Аттикус поднял голову.

– Вы хотите рассказать нам, как всё было на самом деле?

Но она не услыхала сочувствия в его голосе.

– Мне надо кой-чего сказать, а потом я больше ни словечка не скажу. Этот черномазый меня одолел, и коли все вы, благородные господа, так ему это и спустите, стал быть, все вы просто вонючие, подлые трусы, вот вам и весь сказ, подлые вы трусы, вся ваша шайка! И зазря вы тут благородничали, мистер Финч, и зазря вы меня обзывали «мэм», и «мисс Мэйелла», и по-всякому…