Я боялся - пока был живой - Виктор Меньшов

- Вот то-то, что ни одной, а вчера, когда мы осматривали квартиру, постель была помята. Значит - что? Значит, кто-то ее расправил. А зачем? Ты как думаешь, Крякин? Что тебе подсказывает интуиция, дедукция, и прочее мышление? Чтобы в последний раз, понял?! Ладно, вы наблюдайте за улицей, а мы тут с Козловым еще разок посмотрим, поколдуем, покумекаем, что да как.

Крякин и Стукалец замерли у окна, Капустин с Козловым взялись обследовать квартиру.

Они сидели на корточках перед пятнами крови, ползали на коленях перед контурами тел, очерченных мелом, стукались лбами, о чем-то яростно спорили, отчаянно жестикулируя и тыча пальцами в пол перед собой.

Вскакивали, подбегали к столу, что-то рисовали на бумаге, чертили какие-то схемы, комкали бумажки и опять бухали коленками об пол...

- Ничего себе парочка! - покачал головой у окна Стукалец, улыбаясь во весь рот.

К окну подошел разгоряченный спорами Капустин, выглянул через плечо Стукальца во двор.

Во дворе, напротив машины, в которой сидели Алютенок и Антонович, стояла инвалидная коляска. В коляске сидел мужик, укрытый пледом, очень старым, потертым и выцветшим. На мужике была милицейская форма без знаков различия. Форма была совсем старая и ветхая, как и плед.

За спинку кресла держался двумя руками второй мужичок, тоже в вылинявшей и потрепанной милицейской форме. Мужичок был слепой, в черных очках. Но почему-то под очками у него один глаз был перевязан ослепительно белым бинтом, на который даже больно было долго смотреть - начинало резать глаза.

Мужички что-то клянчили у сидящих в машине оперов, которые пребывали в мрачном расположении духа, в ожидании последствий после выволочки, устроенной им Капустиным. Они махали на мужичков руками, ругались, пытаясь закрыть в машине окошки, но мужички не отставали, и опера, плюнув, выгребли содержимое карманов и отдали все калекам.

Те тут же униженно раскланялись, как заводные болванчики. Потом тот, который сидел под пледом в коляске, развернулся к машине спиной.

Слепой повернулся следом за ним.

Тот, который сидел в коляске, поднял голову к окнам и заорал:

- Уважаемые гражданы! Помогите кто чем может заслужонным защитникам правопорядка! Мы пострадали, защищая ваши уют и покой! Мы обезглазели и обезножили! Мы спим днем в трубах крематория, которые нагреваются за ночь! Мы питаемся собачьими экскрементами! Общество, которое мы отважно защищали, выплюнуло нас, даже не разжевав! Помогите, кто чем может, гражданы!

Он остановился, перевел дух. Оглядел, задрав голову, оставшиеся наглухо закрытыми, молчащие окна, горестно вздохнул, откуда-то из кармана выудил губную гармошку, и заныл на ней мелодию, до боли похожую на плач шарманки.

Слепой сделал шаг вперед, вытянул руку и заголосил, гнусаво и плаксиво:

- А сейчас, гражданы - пестня! Пестня называется: "Вальс-отчаяние" имени несчастного, безногого Гертрудия!

Он закончил, всхлипнул, а безногий вытащил изо рта губную гармошку и завыл-запел:

- Ох, и жизнь пошла,

словно в сказочке!

Эх, брррраточек,

не торрррмози!

Довези меня

на колясочке,

до обрыва меня

довези!

Эти два милиционера-оборванца, несчастные инвалиды, являли собой настолько нелепейшую пару, что Капустин протер глаза.

А когда он их открыл, то увидел во дворе двух огромных мужиков, которые вносили в арку гигантских размеров шкаф.

С их появлением двор стал и вовсе похож на картину Питера Брейгеля, а еще больше, на безумную фантазию Иеронима Босха.

Два мужика, невероятных габаритов, которые неспешно и деловито волокли апокалиптический шкаф, два живописных оборванца в обносках милицейской формы, растерзанные, грязные, один под каким-то чудовищно ободранным пледом, второй слепой, в темных очках, но с белой марлевой повязкой на грязной роже под темными очками, странно похожими на круглые очки сварщика.

А тут еще, в придачу ко всему, мужики со шкафом, попав во двор, замедлили движение, стараясь попасть в такт заунывному песнопению, от которого по стенам дома прошла дрожь, а на окнах выступили слезы.

Мужики со шкафом исчезли где-то, в каком-то из многочисленных подъездов, а "пестня" рванула с новой силой и страданием:

Подтолкни!

И не мучай вопросами,

я имею жить,

как хочу,

полечу я вниз

вверх колесами,

но как птица я

полечу!

Для меня, братан,

это семечки,

ну, как вырастить

пару ног...

Приходи ко мне

на скамеечку

поплевать на мой

бугорок!

В этом месте мужик в коляске зарыдал, и дальше продолжал горланить свою дурацкую "пестнь" сквозь яростные, утробные всхлипы, душившие его:

Ты поправь кепарь

на затылочке

и бррранить меня

ты не будь!

Если я тебе

из могилочки

тоже выплюну

что-нибудь!

В этом месте не выдержал уже слепой. Он тоже зарыдал, рванул на себе ветхий форменный китель, обнажив грязный и рваный тельник в полоску, припал на грудь к безногому и забился в рыданиях, сотрясаясь всем телом.

Они обнялись и жутко рыдая, буквально давясь всхлипами и словами, проревели хором:

Подтолкни!

И не мучай вопросами,

я имею жить,

как хочу,

полечу я вниз

вверх колесами,

но как птица я

полечууууууууу!!!

Тут произошло нечто, совсем уж неожиданное: распахнулись разом все окна, и на рыдающих бедолаг пролился настоящий денежный дождик.

Со стороны все это напоминало кадры старой кинохроники, когда вся страна встречала Чкалова, и на машину с отважными летчиками, Сталинскими соколами, бесконечным потоком текли и падали, падали, падали белые-белые птицы листовок...

Вот так же падали бесконечной лавиной из окон деньги на этих оборванцев.

Оборванцы же окончательно разрыдались и раскланялись с чувством.

А в квартире, не стесняясь, плакали, обнявшись, Стукалец и Крякин, суровый Капустин кривился лицом и яростно жевал нижнюю губу, часто сплевывая на пол.

Сентиментальный Козлов вообще убежал в туалет, обнял унитаз, и сотрясался в рыданиях, не прекращая спускать воду, чтобы никто не слышал, как он рыдает, уткнувшись лицом в сантехнический прибор...

И вся засада собрала все деньги, что у них с собой были, все до единой бумажки, до самой последней монетки. И собрали они даже те деньги, которых у них как бы и не было, и которые в просторечии именуются "заначкой", и все собранное свернули трубочкой и выбросили в окно, предварительно перевязав заботливо тесемочкой...

Они так были поглощены сбором денег, зрелищем за окном, что все вздрогнули и схватились за карманы, когда в двери раздался грубый стук. Капустин еще раз глянул в окно, увидел, как упал навзничь слепой, сбитый с ног денежной "трубочкой", которую бросил Капустин.