Рассказы о верном друге - Борис Рябинин

В тот момент я не знал, что наши части перешли в контрнаступление и фронт быстро откатывается на запад…

Впрочем, даже если бы я и знал, что лежу на освобожденной территории, все равно у меня было мало надежды на спасение, так как наступающие войска быстро уходят вперед, а я лежал в стороне от главного движения. Кто найдет меня в болоте? А если и найдут, не будет ли слишком поздно? Сколько я могу продержаться, пока не погибну от холода и потери крови? Такие вопросы я задавал себе.

Одежда на мне превратилась в ледяную негнущуюся корку, она давила меня; порой я впадал в забытье, и тогда мне мерещилось, что я закрыт в тесном холодном гробу…

Рядом лежали мои товарищи… мертвые… И я тоже казался себе мертвецом… уже отрешенным от жизни…

Временами, когда прояснялось сознание, ко мне приходили воспоминания, такие яркие, точно все было вчера. То я видел себя на гражданской войне, которую всю прошел рядовым красноармейцем, то — день, когда меня принимали в партию. Вспомнились Славик, семья… И такая злость меня взяла! Неужели, думаю, так и подыхать в этом болоте? Ну, нет! Помереть-то всякий дурак сумеет! А я еще поживу, я еще увижу, как наши войска войдут в Берлин, — так говорил я себе. И тогда, стиснув зубы, я полз, подтягивался на руках, впадал в забытье, снова полз…

Сколько прошло времени, я не знаю. Помню только, что окончательно выбился из сил; помню, пытался кричать в надежде, что меня услышат, но вместо крика получалось только хрипение, которое не услышать и в нескольких шагах.

И вот в один из моментов, когда я начинал бредить наяву, я почувствовал прикосновение к лицу чего-то теплого и влажного. Я открыл глаза и у самого своего лица увидел острую, похожую на лисью, морду с блестящей черной мочкой носа. Два глаза внимательно смотрели на меня, как бы спрашивая: «Ну, как дела, приятель? Ты еще жив?…» Я ощутил дыхание зверя.

Сознаюсь, в первый момент я испугался. Мне представилось, что это волк или кто-нибудь из родственного ему племени. Поверьте, ох и жутко в подобном положении оказаться нос к носу с одним из обитателей леса… Потянулся рукой к пистолету, но кобура обледенела, сделалась твердой, как дерево, и не поддавалась моим усилиям. От моего движения волк должен был отскочить назад либо наброситься на меня, — этот же зверь продолжал миролюбиво стоять на месте. И только тут я увидел, что это вовсе не хищник…

Рыженькая ласковая собачка стояла около меня; ласковая — потому что она лизала мое лицо. Мне бросилось в глаза, что одно ухо у нее стояло торчком, как у всех лаек, а другое было сморщенное и ссохшееся, точно его сжали в каких-то тисках.

Вы себе представить не можете, как я обрадовался ей!

Хотите верьте, хотите — нет, но я чувствовал себя на положении первобытного человека, одинокого и беспомощного, окруженного беспощадной и равнодушной, даже более того — враждебной стихией природы, разделить с которым его одиночество пришло единственное живое существо — собака. Право же, мне казалось, что в эти часы я перенесся на тысячи лет назад и вернулся к тому первозданному состоянию, в каком пребывали наши предки… Когда ты лежишь вот так, беззащитный, как новорожденный младенец, чего не перечувствуешь!

— Откуда ты взялась? — сказал я ей.

Я решил, что она потерялась и ищет, к кому приблудиться.

В то время много таких бездомных тварей бродило в поисках пищи в полосе военных действий: деревня сожжена, хозяева убиты или убежали…

В ответ на мои слова собака повиляла хвостом, повернулась ко мне боком — и тут я понял, что ошибся. На спине у нее была надета небольшая сумка с красным крестом, а под шеей болтался какой-то кожаный предмет, вроде палочки.

«Санитарная. Отстала от своих, как и я…» — пронеслось у меня. Я все еще не понимал истинного значения ее появления.

— Что же мы с тобой будем делать, а, Жучка, или как там тебя?

Мне было приятно говорить с нею, хотя она и не понимала меня. Все-таки кто-то живой около тебя.

Между тем, собака легла рядом со мной. Ощупав ее сумку, я обнаружил в ней фляжку. Вытащив ее, приложил ко рту и — закашлялся. В фляжке был спирт. Он опалил мне рот и гортань, как огнем, однако, сделав несколько глотков, я сразу почувствовал, что жизнь возвращается ко мне[14].

Собака, казалось, только того и ждала, чтобы я попользовался ее ношей. Вскочив, она подхватила в зубы болтавшийся у нее под шеей предмет и со всех ног бросилась прочь.

— Куда? — закричал я настолько громко, насколько мог, но она даже не обернулась на мой крик.

Я вновь остался один. Теперь мне стало еще более тоскливо и одиноко, чем было до ее появления.

Спирт согрел меня, но ненадолго. Вскоре я почувствовал, что опять замерзаю. Мысли мои все время возвращались к собаке. Почему-то мне думалось, что она еще вернется.

Сознание снова стало мутиться. Начинало темнеть. По низине медленно полз туман, заволакивая все вокруг.

Собака не возвращалась…

Но — что это мелькнуло у леса? Последним проблеском сознания я уловил две тени — два человека бежали с носилками в руках. Впереди, нюхая землю, прыгала на длинной привязи собака. Она обследовала всех мертвецов, быстро перебегая от одного к другому, затем направилась ко мне…

«Санитары…» — подумал я.

Все дальнейшее провалилось, как в колодец. Очнулся уже в госпитале, в глубоком тылу. Пришел в себя и сразу вспомнил своего четвероногого спасителя — рыжую шустренькую лаечку. Вспомнил и захотел ее видеть. Где она? Жива ли? Наверное, ушла с войсками дальше, спасать других тяжелораненых…

Я поминал о ней всю войну. Каждый раз, когда мне приходилось видеть собаку, в памяти обязательно вставал этот скромный труженик войны, помогающий спасению жизней наших воинов.

И вот сегодня, совершенно случайно, я встретил ее на параде Победы…

Полковник умолк, ласково глядя на Думку. Молчали и остальные. Думка, которой наскучило сидеть, легла у ног вожатого и свернулась клубочком, уткнув нос в кудлатый хвост. Сержант, сидя на стуле и слегка склоняясь к собаке, перебирал пальцами у нее за ушами.

Молчание нарушил Славик.

— А для чего она брала палочку в рот? — спросил он.

— Чтобы показать санитарам, что она нашла раненого, — ответил майор. — Это называется бринзель.

— И она привела их к папе?

— И она их привела. На ее счету сто сорок спасенных жизней. Дважды ранена, потеряла ухо на фронте…

— Мы тогда не одного товарища гвардии полковника подобрали, — скромно заметил сержант.

Полковник бросил на него взгляд, говоривший о многом, но ничего не сказал, продолжая задумчиво молчать и все с тем же выражением смотреть на Думку. Но видел он сейчас уже не ее и не тот черный лес, где осенью сорок первого года лежал среди холодного вечернего тумана и испарений болотной гнили, а Берлин, поверженный и капитулирующий гитлеровский Берлин, куда он недавно входил со своим полком, входил как победитель…

МСТИТЕЛЬ

1

Известно, что когда соберутся несколько любителей собак, разговоров не оберешься. А нас было четверо, и все закоренелые собачники: мой старый товарищ, Сергей Александрович, много лет руководивший клубом служебного собаководства (там, в клубе, когда-то мы и познакомились и стали друзьями), полковник в отставке — один из старейших членов нашего клуба, еще один любитель, бухгалтер по профессии, и я.

Все мы хорошо знали друг друга, но не встречались давно, так как прошедшая война разметала людей, и только вот теперь, когда, наконец, буря пронеслась и страна вернулась к мирной жизни, мы собрались, чтобы отвести душу в дружеской беседе. Поговорить у нас было о чем.

Сергей Александрович был все таким же, каким я знавал его в былые времена: оживленным, смуглолицым, с громким голосом, силе которого мы не раз дивились, когда он раздавал призы на ринге, с прежней юношеской подвижностью и ловкостью худощавой подтянутой фигуры. Лишь пробивающаяся в черных волосах седина напоминала о том, что все мы стали значительно старше. На правой половине груди его была нашита золотая полосочка, свидетельствующая о перенесенном тяжелом ранении, — память о великой битве на Волге; на левой — приколоты орден боевого Красного Знамени и ряд медалей, в том числе за оборону Москвы, за взятие Будапешта, за взятие Вены. Еще больше орденских ленточек — так, что от них рябило в глазах — было на груди полковника.

Сугубо штатский человек, как и я, никогда не служивший в армии, четвертый участник нашей встречи, бухгалтер, в присутствии людей военных, бывалых всегда держался в тени; однако он был близок к армии хотя бы уже по одному тому, что, как активист клуба, в военные годы вырастил и сдал для Советской Армии несколько молодых собак. О том, что он был связан с нею более тесными узами, нам суждено было узнать лишь в этот вечер.