Рассказы о верном друге - Борис Рябинин

Пускай. Летчик проводил его с улыбкой. Пускай. Не сразу. Привыкнет постепенно. Небось, еще скучать будет. Хотя — живут рядом, так что мало-помалу все обойдется.

Тип-топ, тип-топ… Слепой всячески любовно смаковал эти два слога, прислушиваясь к топанью собачьих лап за перегородкой. Даже сделал движение пальцами по столу: тип-топ, тип-топ, переставляя их как ножки циркуля. Вот так сюрприз ожидал его сегодня, вот так сюрприз!… Слабость в ногах проходила, и его уже самого неудержимо тянуло на улицу.

Все шло по плану, намеченному девочками. Сперва, в виде пробы, небольшая практика по двору; после — более дальняя и сложная прогулка, в город. Одновременно это испытание и для Типтопа. Одно дело — ходить с девочками, только изображающими, что они нуждаются в помощи поводыря, и совсем другое — с настоящим слепым, в гуще городского движения, среди шума и толкотни. Сказать откровенно, обе ожидали этого дня с тревожным нетерпением, и сейчас у обеих беспокойно колотилось сердце. Ведь это экзамен и для них: как они справились с дрессировкой собаки… Вспомнить — смех один, как было вначале; а сколько ссорились, пока пришли к полному единодушию! Настоящее воспитание характера — и для них, и для пса… Ну, держись, Типтоп, покажи, на что ты способен! Да, смотри, не подведи, мохнатый поводырь!

— Мы готовы! — донеслось из-за стенки.

Слепой встал, застегнул пуговицы кителя, пробежав по ним пальцами сверху донизу, надел фуражку и громко позвал:

— Типтоп, ко мне!

Улица.

Они идут двумя группами: впереди летчик, правой рукой опираясь на палку, левой сжимая подергивающуюся шлейку, которую деловито несет на себе Типтоп, позади — девочки в ярких праздничных платьях, будто два цветка, постепенно отставая чуть-чуть, чтобы не отвлекать Типтопа, не мешать ему выполнять свои обязанности.

Очутившись среди людского потока, слепой вновь ощутил растерянность, близкую к боязни, которая тяжким грузом давила его, как только он оказывался среди уличной толкотни и шума. Но он заставил себя не волноваться. Спокойно, спокойно. Он же не один, теперь с ним есть надежный друг, который ведет его. И стоило только внушить себе эту мысль, нервное напряжение сразу стало ослабевать, высохли взмокшие ладони, рука уже не так стискивала шлейку. Ох, и тяжело учиться ходить заново!

Перекресток. Равномерное покачивание шлейки прекратилось, она толкнула руку — слепой остановился. Он уже начинает привыкать к этому безмолвному и незаметному со стороны разговору, и ноги сами немедля исполняют диктуемое шлейкой. Скоро выработается полный автоматизм, что и требуется для ходьбы вдвоем.

Стоят. Мимо несется поток автомобилей, слышится шуршанье шин по асфальту, короткие взвизги тормозов. Пес терпеливо ждет, поводя носом вправо-влево. Можно подумать, что он понимает красный сигнал светофора или взмахи руки постового милиционера. А почему бы и не знать? Конечно, знает. Он все знает, что положено собаке-поводырю.

Шлейка дрогнула, потянула вперед. Путь свободен. Вместе с толпою они переходят улицу. Девочки сзади подталкивают друг друга локтями. Хорошо, хорошо, Типтоп! Молодец, рыженький!

— Дядя Дима! — догоняя, окликает Лара. — Поедемте на трамвае!

В самом деле, улица уже не проблема. На улице Типтоп ориентируется превосходно. Сам отвернет, чтобы не столкнуться с встречными пешеходами, сам остановится, когда надо. Ведет так искусно, что не оступишься, не нужна и «третья нога» — палка.

Они садятся в трамвай: Типтоп со своим спутником с передней площадки, девочки — с задней. Впрыгнув в вагон, Типтоп сразу подводит слепого к одной из скамеек. Она занята, сидит какой-то паренек; Типтоп бесцеремонно толкает его носом: освободи! Паренек с недоумением посмотрел на собаку, потом поднял взгляд выше, понял и тотчас уступил место. Летчик сел.

Девочки и здесь держатся в отдалении. Пусть Типтоп делает все самостоятельно.

А куда они едут? Слепой молчит, не спрашивает; ни звука, разумеется, не издает и Типтоп. Взоры всех пассажиров устремлены на него; многие доброжелательно улыбаются. Типтоп невозмутим. Сел и сидит рядышком у ног хозяина, карие глаза умно поблескивают, передние мохнатые лапы составлены вместе, как два карандашика.

— Остановка Парк культуры! Следующая — институт! — слышен голос кондукторши.

Значит, они едут в направлении института. Приятно. Типтоп вскочил и потыкался носом, давая понять, что пора продвигаться к двери. Слепой принял это за случайность: просто, наверное, надоело сидеть собаке. Он не знал, что девочки специально тренировали собаку по этому маршруту.

У института вышли, походили по скверу. Приятно, приятно. С лица слепого не сходила улыбка. Потом тем же порядком: он с Типтопом с передней площадки, Таля и Лара с задней — сели в другой трамвай, идущий в обратном направлении.

Трамвай шел до дому. Пожалуй, на сегодня хватит. Летчик немного устал. Он чувствовал себя вполне удовлетворенным.

— Садовая! — возглашает кондукторша. Их остановка, выходить.

Типтоп вскакивает, подставляя шлейку своему хозяину, ждет, когда тот возьмется за нее, и уверенно направляется к выходу. Все расступаются, пропуская их вперед.

Милый, дорогой пес, он знает все! Понимает даже остановки. Вот уж истинно, только не говорит!

— Потрясающе… правда? — шепнула Таля сестре. Та молча кивнула головой.

Вот и знакомая калитка, откуда начался их сегодняшний поход. Слепой замедлил шаг, остановился, принуждая сделать то же и Типтопа, который потянул было уже в калитку.

Подошли сияющие девочки. Экзамен выдержан. Спасибо, Типтопушка, спасибо, дорогая собачка!

— Ну как, дядя Дима, вы довольны?

Доволен ли он? Наивный вопрос… Он счастлив, счастлив безмерно, — впервые после стольких дней страдания и неверия в собственные силы и возможности. Вот кто будет отныне его неразлучным другом, его глазами: Типтоп.

Волнение с минуту не давало ему говорить. И вдруг он подхватил собаку на руки, сгреб в охапку обеих девочек и, прижав к себе, закружился с ними, приговаривая:

— Милые вы мои, хорошие!… Да что же это, а? Неужели и вправду?… Вот спасибо-то вам, вот спасибо!…

Прохожие с удивлением смотрели на эту сцену. Конечно, никто не понимал причины столь бурного веселья, но каждый догадывался: случилось что-то хорошее, радостное.

…Может быть, вам приходилось встречать на улице мужчину с Золотой звездой на груди, в полувоенном костюме, какой носят многие служившие в армии, не желая и в гражданской жизни расставаться с полюбившейся им формой, которой гордится каждый советский человек. Прямой, строгий, он идет уверенно, с высоко поднятой головой; и если бы не густые дымчатые очки, закрывающие глаза, да характерная неподвижность в лице, вы, пожалуй, и не догадались бы, что перед вами слепой. В одной руке он несет сверток чертежей, другая держится за металлическую шлейку-дужку рыжей короткохвостой курчавой собаки, деловито семенящей рядом. Они очень уверенно пересекают улицу, выдерживая все правила уличного движения, забираются в подошедший трамвай. Маршрут их большей частью один и тот же: до строительного института и обратно.

Если бы вам удалось заглянуть в чертежи, вы прочитали бы там два слова, которые сказали бы вам все: «Дипломный проект».

Вчерашний летчик-истребитель, кавалер многих орденов и завтрашний инженер-архитектор Дмитрий Алексеевич Трубицын успешно оканчивает институт. Недалек день, когда по его проекту построят красивое здание. Он снова идет в высоту!

ВСТРЕЧА НА ПАРАДЕ ПОБЕДЫ

Эта встреча произошла в тот яркий июньский день, когда на Красной площади в столице великого Советского Союза происходил парад Победы.

Солнце сияло над Москвой, блистали рубиновые звезды на кремлевских башнях, червонным золотом горели луковицы старинных куполов, как бы напоминая о бессмертной славе многих поколений. Под звуки оркестров, под ликующие клики народа стройными рядами проходи ли войска мимо Ленинского Мавзолея, приветствуя руководителей Коммунистической партии и Советского правительства, находившихся на трибуне.

Все в этот день было наполнено радостью Победы, счастьем жизни, мира, восторжествовавшими над ужасами войны. Какой-то особенно нарядной, праздничной выглядела в этот день Москва. Праздничный вид был у всех людей. Гордость за свою страну, за свой народ светилась у всех в глазах, была написана на лицах.

Наивысшим моментом торжества явился тот, когда затянутые в полную парадную форму советские гвардейцы стали бросать к подножию Мавзолея знамена разгромленных гитлеровских армий. Перед тем их пронесли по площади, волоча по камням мостовой; и вот с глухим стуком они бесславно падали одно на другое, а над ними гордо проплывали в головах колонн алые советские стяги.

Сколько жертв было принесено, чтобы наступил этот миг. Сколько испытаний осталось позади. Наконец он пришел, этот сияющий День Победы! Никогда черным силам фашизма и войны не сломить жизнеутверждающую мощь советской страны; всякий, кто посмеет посягнуть на мир и труд народа, строящего свободную, счастливую жизнь, жизнь в коммунизме, сам падет, сраженный насмерть.