ОТ/ЧЁТ - Василий Сретенский

— Ну что же, вполне связный текст. Я что-то тоже в себе сухость чувствую.

Пол бодрился, но и он, и я понимали, что обе наши попытки провалились. Иных вариантов решения задачки не было. Поэтому по общему согласию мы порешили закончить вечер рюмочкой конька «Grand Breuil XO». Дабы растленну природу все-таки обновить.

Другими словами:

Дитя, сестра моя,Уедем в те края,Где мы с тобой не расставаться сможем;Где для любви века,Где даже смерть легка,В краю желанном, на тебя похожем.

ВТОРНИК. УТРО

Сегодня или никогда. Во-первых, мусорное ведро, во-вторых, пакет целлофановый с бутылками и банками. Неделю уже не выносил, а такого настроения еще недели две может не быть. Так что гори все синим пламенем, я иду сор выносить. А Пол пусть дрыхнет, проснется — сам знает, что нужно делать и где что найти. А вот кассету, или дискету, или на что там цифровые камеры записывают свои цифры, я вытащил и спрятал. Мне с поэмой не повезло, я сам ее купил. Пола втягивать не хочу.

Мусор выбросил, портфель забыл. Вернулся домой за портфелем, вспомнил, что потерял его в метро. Сел горевать, потом встал, пошел на работу. У метро вспомнил, что текст лекции так и лежит в столе. Я ж без портфеля. Вернулся, взял бумаги, схватил машину и не опоздал! Ну почти.

Студентов в аудитории — поменьше, чем неделю назад, но подходят, а значит, здороваются друг с другом, новости обсуждают. Надо бы их чем-нибудь огорошить, внимание привлечь. Может, доску уронить? Ладно, хватит мечтать, поехали.

Когда я подбирал название для сегодняшней лекции, мне хотелось, чтобы оно напомнило всем вам о чем-то очень знакомом, но в то же время хорошо забытом, поскольку, на мой взгляд, таковым является в современной России все христианство. Так родилось словосочетание, напоминающее «культуру поведения», например, за столом. «Культура воскресения» в этой лекции будет рассмотрена двояко. Как сообщение, меняющее свое значение в зависимости от того, какой язык избран для его передачи, поскольку тот язык, на котором оно было составлено, давно и безвозвратно утерян. Но так же как и набор правил поведения, способ действий, позволяющий правильно воскреснуть, существует примерно так же, как различные приемы, позволяющие правильно пить чай а культуре Англии, России или Японии.

Понятие «воскресение» представляет собой сердцевину христианского вероучения и вместе с тем своеобразный «нулевой меридиан», зная о существовании которого можно вычерчивать сетку координат христианской культуры. Недаром главный праздник христиан не Рождество, а Пасха, а единственный день недели, отражающий христианские воззрения, так и называется: воскресенье.

Традиция эта — через почитание воскресшего Христа обособлять свою веру от всех остальных — идет от первых апостолов. Вот что пишет Петр в первом послании: «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великой Своей милости возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к упованию живому» (Первое послание Петра, 1:3), и далее: «…Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, праведник за неправедных, быв умерщвлён во плоти, но, ожив духом… Так и нас ныне подобное сему образу крещение, не плотской нечистоты отмытие, но обещание Богу чистой совести, спасает воскресением Иисуса Христа» (Первое послание Петра, 3:18, 21). Вот апостол Павел в «Послании к Римлянам» пишет об Иисусе Христе: «Открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни, через воскресение из мертвых…» (Послание к Римлянам, 1:4). Он же, во «Втором послании к Коринфянам»: «А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего. Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех…» (Второе послание к Коринфянам, 5:15,21).

На первый взгляд в едином культурном пространстве эллинистическо-римского Средиземноморья приводить воскресение бога в пример истинности религиозных воззрений как минимум странно. Вспомним еще раз булгаковского Берлиоза, с его списком умирающих и воскресающих богов: египетский Осирис, финикийский Фаммуз (Таммуз, он же шумерский Думузи), вавилоно-ассирийский Мардук, Вицлипуцли (Уицилопочтли) ацтеков.

К этим богам (за вычетом Уицилопочтли) мы, оставаясь в том же самом хронотопе Средиземноморья первого века, легко можем добавить греческого Диониса, хеттского бога Телепниуса, в разных мифах умирающего или засыпающего непробудным сном. Вспомним финикийско-сирийского (а потом и греческого) Адониса, возлюбленного Персефоны (зимой) и Афродиты (летом), которого кто только не убивал в разных вариантах мифа: Артемида, разгневанная тем, что тот видел ее наготу; Аполлон в отместку Афродите за ослепленного ею сына Аполлона Эриманфа; ревнивый муж Афродиты Apec. Наконец, что ближе всего, семитский Балу, трансформировавшийся в христианстве в Вельзевула. Убитый богом смерти Муту, он был погребен на горе Цапану сестрой и возлюбленной Анат. Затем Анат убила и перетерла в муку бога смерти Муту, после чего Балу воскрес.

А если на секунду покинуть этот уголок земли, то можно поговорить и об О-кунуси-но ками, главном божестве провинции Идзумо в Японии, боге добром, но несчастном. Собственные братья убивали его два раза. Первый раз — раскаленным камнем; второй — забили в трещину дерева и сдавили насмерть, но добрые богини Умуги-химэ (дева-моллюск) и Кисаки-химэ (дева-раковина) его воскресили. Так что не само воскресение, знакомое всем народам, выделяет Христа из числа современных ему и более ранних богов, а то, что значит это воскресение.

Но для начала давайте выясним, что значит в нашем языке не действие, а само слово «воскресение». Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера соотносит корень «крес» с летним солнцеворотом, отмечая, что Иванов день в сербохорватском и словенском языках обозначается как «krиjes» и «kres». О том же пишет И.И. Срезневский в своем «Словаре древнерусского языка». Наконец, «Словарь русского языка XI–XVII вв.» наряду со значением солнцеворота отмечает и просто «поворот, поворотная точка, предел». Таким образом, у славян древности до пышного церковнославянского «воскресать» существовало обозначение «кресити» — поворачивать от смерти в жизнь, доходить до предела и поворачивать обратно. Предел же этот, без сомнения, — безвозвратная смерть. О том, что такой поворот для древних славян был возможен, говорят нам сказки, являющиеся переделкой очень древних мифов и одновременно описанием обрядовых действий, этим мифам соответствующих.

Возьмем сказку «Гуси-лебеди» и соотнесем ее с материалами, собранными этнографами девятнадцатого века и археологическими находками века двадцатого. Для начала выясняется, что перелетные птицы — утки, гуси и лебеди — в народном сознании были связаны не только с осенним умиранием природы, но и с «отлетом» душ умерших людей. Сама Смерть часто принимала вид или перелетных птиц, или зайца, по осени меняющего шкурку. Вспомним также, что смерть Кощея находилась в яйце, яйцо — в утке, утка — в гусе, а гусь — в зайце. Таким образом, похищение мальчика гусями-лебедями символизирует (означает) смерть. Его сестра выступает в роли Орфея, спускающегося в ад, а ад, в свою оче-редь, выглядит как изба-домовина Бабы Яги — костяной ноги.

Тут не мешает вспомнить, что древний обряд захоронения у славян предусматривал размещение трупа в «домовине» — специальном деревянном гробу над поверхностью земли на четырех столбах или на высоко срезанном пне — до тех пор, пока от трупа не останутся одни кости. После чего кости перемывали водой, одновременно гадая: плохая (черные кости) или хорошая (белые) ждет человека посмертная судьба, и наконец хоронили («хоронить» означает прятать) в земле.

Итак, вот вам воплощение темы воскресения мертвых в Древней Руси. Баба Яга олицетворяет Смерть, собравшуюся «съесть» мальчика, что привело бы к его безвозвратной утрате. Однако сестрица крадет братца из дома Смерти и возвращает его родителям, то есть воскрешает для земной жизни. О том, как ей это удалось, то есть о технологии воскрешения, мы еще поговорим, а сейчас вернемся в хронотоп Средиземноморья первого века и рассмотрим внимательно то место, куда уходят умершие, покинув бренные земные останки.

В религии иудаизма то, что мы привыкли называть адом, именуется «шеол» — место пребывания всех душ умерших, без различия на праведных и неправедных. Там нет мучения, а есть «томление», объясняемое тем, что в шеоле нет ни одной из земных радостей, к которым человек привык: еды, питья и многого другого из того, чем вы бы предпочли заниматься, не будь вы сейчас на этой лекции. Тяжелее всего отсутствие света, вечная ночь. Именно таким обиталище душ умерших предстает практически во всех религиях Средиземноморья. Таков греческий Аид, где, если верить Гомеру, «тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно веют». Таково вместилище мертвых в Месопотамии, описанное в поэме о Гильгамеше: «…дом, где живущие лишаются света, где их пища — прах и еда их — глина, а одеты, как птицы, одеждой крыльев, и света не видят, но во тьме обитают».