Флотская богиня - Богдан Сушинский

Увидев, что промахнулся, Вегеров процедил:

— Чтобы я вот так вот подох? А ты, собака, остался и дальше делал карьеру?! Несправедливо… Если уж уходить в ад, то вместе.

— Отставить! — крикнула Жерми, видя, как, собираясь с последними силами, старший лейтенант снова приподнимает отяжелевший пистолет дрожащей, не слушающейся его рукой. — Не стрелять! — заходя как бы со стороны, несколькими прыжками подскочила она к нему. — Ты же видишь, что свои!

— Уйди, стерва! Тебя давно следовало в лагерную пыль стереть. Вместе с любовничком твоим и всем родом гайдуцким.

Они оба заметили, что, выхватив пистолет, Дмитрий в пяти метрах от них бросился на землю; услышали, как он прорычал: «Опусти оружие, сволочь! Не видишь, кто перед тобой?!» Однако Вегерова это не остановило. С огромным трудом приподнимаясь, чтобы лучше прицелиться, он нажал на спусковой крючок как раз в ту минуту, когда Анна нанесла резкий удар ногой по кисти его руки, после чего пистолет улетел в сторону, вслед за пулей.

— Вставайте же, майор, вставайте, — иронично окликнула Жерми Гайдука, слегка приподнявшегося на ладонях и всматривавшегося в то, что происходит у валуна. — А то, чего доброго, простудитесь!

— Спасибо, Анна; возможно, вы спасли мне жизнь.

— Вот видите — как это непросто: понять, от кого ждать выстрела в спину, а от кого — спасения. Оказывается, русские делятся не только на белых и красных.

— В общем-то, я и раньше догадывался об этом, — отряхивал Дмитрий с повлажневшего кителя прилипшие листики и травинки.

— А вот, в этом уж позвольте усомниться, майор. Ввиду того, что соперник, нарушив правила дуэли, прибег ко второму выстрелу, ответный выпад — за вами!

— Да не хочу я брать его на свою совесть, неужели не понятно? Чтобы потом всю жизнь чувствовать себя среди своих же отступником и предателем?

— Я поняла только то, что ждать от вас во время этой дуэли выстрела возмездия — бессмысленно. Уходите к машине, мы тут сами разберемся.

— Нет уж, — проворчал Дмитрий, приближаясь. — Хочется в последний раз посмотреть в глаза этому завистнику.

— Это не зависть, это ненависть, — едва слышно ответил старший лейтенант. — Скольких мы в тридцать седьмом перестреляли таких, как ты, Гайдук; но, видно, плохо старались. Будь моя воля, каждого второго б — под «вышку»! И только так! — произнеся это, Вегеров то ли потерял сознание, то ли попросту затаился.

2

Осмотрев раны энкавэдиста, Жерми поняла, что, очевидно, раненый уже успел основательно изойти кровью, но для транспортировки до ближайшего госпиталя, находящегося черт знает где, ран явно было многовато — в грудь, в предплечье и в бедро.

— Итак, что делать? — растерянно спросил Гайдук, поднимая валявшийся у камня перевязочный пакет. — Его бы нужно перевязать.

— Берите и перевязывайте.

— Но этого бинта слишком мало.

— Рвите свою рубаху. Взвалите вашего старшего лейтенанта себе на плечи и несите к машине.

Дмитрий не оценил сарказма Анны и в самом деле приподнял раненого за плечи, но тот вдруг громко застонал и сквозь зубы процедил:

— Что ты делаешь, сволочь? Подай мне пистолет!

Все еще поддерживая его за подмышки, Гайдук вопросительно взглянул на Жерми.

— Что вы смотрите на меня, словно на волкодава? Подайте ему пистолет. Однако стрелять он снова станет в вашу сторону. Уверена, что с третьего выстрела наверняка не промахнется.

— Он ведь не идиот, видит, что мы пытаемся спасти его.

— А кто утверждает, что идиот здесь он?

— Что ты предлагаешь?

— Если речь вести о тебе, майор, то совет только один — застрелиться. Но обязательно из пистолета этого энкавэдиста. Доставь ему такое удовольствие.

Дмитрий осторожно опустил плечи Вегерова на валун, и умоляюще взглянул на Анну:

— Почему ты так агрессивна?

— Разве существует иной способ привести тебя в чувство? Если существует, подскажи его.

— Но ты же понимаешь, что я не могу бросить раненого офицера на произвол судьбы, не оказав помощи. Это же настоящее предательство.

— Тогда, как следует именовать обе попытки этого негодяя застрелить тебя? А заодно — и меня…

— Нам бы с Вегеровым надо было кое в каких вопросах разобраться и тогда…

— Самое время разбираться! Пожалуйте за стол переговоров, господа офицеры.

— Нам действительно нужно кое в чем разобраться, но сама видишь, в каком он состоянии…

— Что вы, майор, блеете, как ритуальный барашек: «разобраться», «он в таком состоянии…»? Пока что мне только одно понятно: вам не следовало подходить сюда, — процедила Жерми. — Не следовало — вот в чем ваш просчет. Мы бы тогда со старшим лейтенантом как-нибудь сами… разобрались. Без слабонервных.

— Еще бы! Все тот же «поцелуй Изиды» перед «выстрелом милосердия»?

— «Выстрела милосердия» он как раз и не достоин. Вегеров не зря говорил о ненависти и тридцать седьмом годе. Сам как-то хвастался во хмелю, что в тридцатые сначала командовал расстрельной командой на каком-то закрытом полигоне, где осуществлялись массовые казни и захоронения политических, а затем служил в особом отделе лагеря политзаключенных.

— Я этого не знал, хотя и замечал: речь у него какая-то слишком «приблатненная». Конечно, не он один во всем этом повинен.

— Судя по словам этого мерзавца, он ненавидел и тех, с кем служил, и тех, кого по долгу службы расстреливал, — непонятно только во имя чего. Разве что во имя пролетарского истребления.

— Да! Служил я! Служил. И стрелял, сколько обстоятельства позволяли, — вновь заговорил Вегеров. — Я все слышу. Порой теряю сознание, но… Словом, пристрели меня, стерва, — и дело с концом. Слишком уж долго приговор зачитываешь.

— Это ты сделаешь сам, — поднял его пистолет Дмитрий, чтобы вложить ему в руку.

Старший лейтенант даже протянул было ладонь, чтобы принять оружие, но Анна с силой вырвала его у майора и швырнула в речку.

— Так о «выстреле милосердия» не просят, Вегеров, — молвила она. — И вообще его еще нужно заслужить. А такой гнус, как ты, должен оставлять этот мир в тяжких муках искупления, — она презрительно осмотрела обоих энкавэдистов и зашагала по склону наверх.

На подходе к машине Анна встретила Серафиму и шофера, которые решили выяснить, что там, внизу у речки, на самом деле происходит.

— Назад! — решительно скомандовала она им. — Это зрелище не для вас. Майор сейчас появится, — и, обхватив их за плечи, увлекла за собой.

Не прошло и десяти минут, как у машины возник Гайдук. Серафима и шофер уже сидели на своих местах. Жерми широкой мужской походкой измеряла лужок, где они ждали майора, правда, в отличие от водителя и Серафимы она еще и напряженно ожидала выстрела, но его так и не последовало.

«Слизняк, — проворчала про себя Жерми. — Он все еще считает, что в войне позволительно запятнать себя только вражеской кровью… Вопрос в том, чью кровь считать таковой. Сквозь Гражданскую войну тоже кое-кто пытался пройти в парадных белых перчатках, да-с… Увы, господа, не получилось…»

— Старший лейтенант умер, — мрачно, не поднимая глаз, сообщил майор, появляясь на гребне, отделяющем равнину от мыса. — Личные документы изъяты, — он похлопал по ладони маленькими книжицами. — Оружие утеряно.

— Какая жалость! — саркастически ухмыльнулась Анна. — Столько времени потрачено вами, майор, ради спасения еще одного доблестного воина. Но если, — едва слышно добавила она, — в конце концов он все-таки выживет, я вам не завидую.

— Не выживет, — отрубил Гайдук. — Слишком большая потеря крови.

— А мне бы хотелось, чтобы выжил. Пусть бы его возвращение в строй и вся дальнейшая месть послужили вам простым солдатским уроком: «Если в руках у тебя оружие — сражайся! Причем со всяким, кто намеревается загнать тебя в могилу».

3

Единственным лучиком света в кроваво-трупном царстве госпиталя стало для Евдокимки неожиданное появление в нем подполковника Гребенина.

При всей своей чудовищной усталости и нервном истощении, что уже трудно было скрывать, начальник штаба все еще держался молодцевато: укороченная, хорошо приталенная шинель, до блеска надраенные сапоги, фуражка со слегка подрезанным на «белогвардейский манер» козырьком; молодящая, с тщательно подведенным затылком, стрижка. И как же все это дополняло, в глазах влюбленной Евдокимки, благородство осанки, почти античную красоту его лица! Знал бы подполковник, как тщательно старалась девушка сохранить в своей памяти его лик, как мечтала когда-нибудь заполучить фотографию!

Кавалерийский полк, где служил Гребенин, имел большие потери. Его отвели с передовой и, расквартировав в соседней Возрадовке, спешно пополняли теперь людьми, лошадьми и особенно вооружением, реорганизовывая при этом в резервный стрелковый полк. За пополнением начальник штаба как раз и прибыл в Томаковку.