Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ) - Марина Бреннер

Ну да… Эмми ведь что — то говорила про письмо! Как же он, Диньер, не закрепил это в памяти? Может быть, оттого, что как и Эмелина, сомневался, что Ракуэн что — то ответит? Хм, надо же! Кадниз. Не младший ли это сын ли министра Кадниза, ближайшего служки Правителя? Может быть, просто тезка? Вряд ли сиятельный сыночек зад бы оторвал… Хотя, почему «вряд ли»? Ученики за Учителя Саццифира, как верные псы готовы кадык выдрать любому. Так что любую просьбу его исполнят, хоть письмо отвезти, хоть убить, на кого тот укажет.

Ему ли, Ланнфелю, не знать того…

На беглый вопрос о родстве с министром, напыщенный красавчик ответил положительно:

— Вы правы, льерд Ланнфель. Я и есть его младший отпрыск. Чуть более двенадцати лет назад погиб старший сын министра, мой брат. И теперь я — единственный наследник дела отца. Простите покорно за это отступление… всё же, к делу. Льерд Ракуэн хочет видеть вас. Вас и вашу супругу. Он ожидает вашего визита, но только не сейчас, конечно же… По истечении Ледяной Недели, льерд Ланнфель. Учитель советовал не спешить, сам он сейчас гостит у дочери. В первую неделю после праздников льерд Саццифир будет ждать вас, и с радостью примет! Подробности здесь. В письме.

С этими словами визитер вручил в руки помрачневшего вольника узкий, вынутый из — за пазухи, белый конверт:

— Учитель Саццифир здесь всё изложил доступно.

Диньер кивнул, сжав в руке письмо:

— Благодарю. Льерд Кадниз, вам есть, где остановиться? Отдохнуть? Могу оплатить вам комнату в одном из гостевых домов Призона. К себе не приглашаю, и сразу прошу за это прощения! Моя супруга неважно себя чувствует, да и ко всему прочему, у нас тяжело больна горничная…

Невелар легко махнул рукой:

— Не стоит беспокойства! Я остановился здесь, как раз в Призоне. К тому же, уже вечером я отбуду обратно. Мне велено передать письмо и не задерживаться дольше, чем на день. Был рад знакомству, льерд Ланнфель.

Вся беседа не заняла более получаса.

Однако же, за эти паршивые минуты Ланнфель устал так, словно не на коне ехал, а пешком шел по бездорожью и глубокому снегу, да ещё и с мешком камней за плечами!

Кадниз, падла. Вот этот самый старший брат Невелара. Либель Кадниз, любитель мучительных пыток, истязаний и совсем юных, слабовольных, желторотых дурочек, попадавших под его магическое обаяние… Одну из своих подружек Кадниз просто выбросил за дверь, когда та оказалась беременной. Оно и понятно… Либель с начала и до конца обучения ходил в отличниках, ему светило большое будущее. Зачем пачкать наторенный путь сомнительными связями и ненужными бастардами? Это уже и вовсе ни к чему.

Диньер помнил ту девушку. Правда, только на лицо. Ни имени, ни фамилии не осталось в памяти вольника. Осталась лишь картинка…

Дождь. Мелкий, нудный дождь. Ветер, грозящий разорвать на части знамя Академии, укрепленное у высоких ворот на длинном шесте. Широкое, бело золотое полотно хлопало по воздуху, подобно тяжелой, мокрой простыне, забытой под дождем нерадивой хозяйкой. В тот день было жутко холодно и просто невероятно сыро…

Договорившись со стражником Академии, Диньер вышел за ограду. Несчастная, брошенная любовница Либеля, оторвавшись от каменной стены, посмотрела на тощего, долговязого парня странными, полубезумными глазами. Клетчатое пальто, натянувшееся на круглом животе, было коротко ей, а шляпка, кургузая и немодная, смокла, жалко свесив вниз бахромчатые поля.

— Либель не придёт? — голос был тихим, а тон невыразимо уставшим — Я была у него дома. Там его нет, он ведь здесь? Он не выйдет ко мне?

Вопрос прозвучал риторически. Несчастная отлично знала ответ на него.

Поэтому, покорно приняв из рук Диньера бутерброды, благодарно кивнула, не ожидая ничего большего, чем эта, неуклюжая и убогая, но всё же забота. Деньги, несколько жалких злоток, выскобленных из карманов Ланнфеля, она сперва и вовсе не желала брать! Однако, всё же взяла, поддавшись напору и резкому, тогда ещё мальчишескому, но уже звериному, повелительному рыку…

Вернувшись, Диньер сильно побил Либеля. Просто насовал тому в его гладкую, мерзкую, ухмыляющуюся рожу и во все уязвимые места, от души! Он чуть не разорвал самодовольного выродка, возя его по каменным плитам пола. Со всего маху лупцевал поганца, захлебывающегося собственной кровью и слезами. Отделался учащийся Ланнфель тогда двадцатью розгами, да неделей карцера. Таково было наказание за безобразную драку, осквернившую стены уважаемого, учебного заведения…

— Мы ещё встретимся, отщепенец! — плюнул вслед обидчику, уведенному стражником и воспитателем, побитый Кадниз — Отродье пьяницы и матери — шлюхи…

Ну, либо что — то подобное было выхаркнуто вслед будущему кандальнику Ланнфелю. Может быть. Уже много прошло лет. Разве получится держать в памяти столь давние события?

— И ведь встретились же, — пробурчал себе под нос льерд, уже подъезжая к имению — Как в воду смотрел, херов провидец… Херня на постном масле! Надо вот сейчас вспоминать всякую дрянь? Лезет же в голову… Ну, Кадниз и Кадниз. Ну, сдох и сдох. Сена ему под жопу для мягкого приземления по Ту Сторону. Все мы там будем, как придёт время…

…Въехав в ворота, Диньер остановился. Вручив поводья побежавшему стражнику, пошел к дому, ощущая в кармане полушубка злосчастное письмо, лежащее там камнем.

— Ты где был? — спросила выбежавшая в холл Эмелина вошедшего мужа — Давай, раздевайся! И за стол. Я мяса с перцем натушила целый котел. Кисель сварила и бульон для Коры… Ой, да! Кора же очнулась. Она поела и чувствует себя неплохо. Даже, говорит, не болит голова совсем… А Рей за подмогой убежал! Сейчас родственницу свою приведет сюда, в помощь мне и Коре. Ты ничего, не против? Сейчас поедим, да поспать бы тебе. Вон, как глаза ввалились… Ну и ночка, да?

Сделав пару шагов, льерд крепко обнял супругу.

Утопив лицо в пушистых волосах, уложенных на затылке в некрепкий узел. Серебристые пряди пахли сладкой, парфюмерной водой, молотым кофе и слегка кухней…

— Я очень люблю тебя, Эмми, — прошептал, жадно вдохнув родной аромат — Очень. Ты просто себе не представляешь, как…

— Да что снова стряслось — то? — принялась верещать задушенная объятиями льерда Ланнфель — Диньер, ты выпил, что ли⁈ Так вроде же нет, не пахнет от тебя… Пусти меня! Булки там пекутся, пусти…

Совершенно за это утро вымотанный, приказав себе выглядеть спокойным и ничем не волновать жену, он прошел в столовую.

Присев за накрытый к завтраку стол, прикрыл глаза, откинув назад голову и положив руки на белую скатерть.

«Ничего не говорить ей. Отправлю после праздников её к папаше. Пусть там