Уксус и крокодилы - Лея Любомирская

Нищенка

Воды мало настолько, что виден срам. Рыбы, которых давно нельзя есть и которые больше похожи на опасных насекомых, почти ползают в последних мокрых дырах.

Здесь не первый век ищут и указывают наугад Антропост, или Место Человека, заняв которое, нужно повторять речевые штампы, и они будут правильно искажаться. Вот примеры: восточная поговорка «Сколько ни ешь халву, лучше тебе не станет» или название песни «Мы ждем пелемень!». Из другой песни: «Вы знали маски лотерей своих!» Слово «траблематично». Лозунг: «Мир всегда выигрывает, но человек всегда побеждает!» Или просто станешь говорить, вернувшись с Нищенки, не «психоаналитики», а, наоборот, «аналопсихологи».

Первым поиски места начал приезжий польский поэт и философ Корчмейстер, заметивший здесь по-русски: «Сухие подсолнухи в поле стоят, как мертвые в Судный день». Все чаще роясь в прибрежной траве, он постепенно забыл ходить в костел, слушать Баха. Закончил Корчмейстер так: открыв дверь, обнаружил за ней карту мира и более ничего. Побоялся наступать.

Поставить поиски Антропоста на научную основу взялся профессор, называть здесь имя которого означает бесплатно заниматься рекламой одряхлевших теорий, но стоит упомянуть его преподавательское прозвище: Черт Михалыч. Профессор силился найти на обоих берегах Нищенки «мировой мотив», а точнее, акустическую точку, в которой «эмэм» объективно слышен всем и каждому, и, возможно, ищет до сих пор; но остается неподтвержденным его предположение о том, что место уже не вне, а внутри реки, потому что она конспиративно изменила русло.

Таракановка

Спинка таракана. Как половинка двуспальной кровати. Уютно, коричнево.

На этом берегу сделано фото: старик читает фантастические книги о несбывшемся космосе. Его дочь отнесла их сдавать в библиотеку, недочитанные, легкие.

Неверна

По берегам реки живут мужчины, верящие только в свои пятнадцать сантиметров.

Здесь утонул/прячется латышский стрелок Четырес, про которого однокашник понял и сказал: «Быть идиотом еще не значит — ошибаться». Если уж браться, то браться за оружие — с детства внушал себе латыш. Последнее, что слышал Четырес, — далекий колокол сказал: «Бомммммммммм», — получилась кремлевская стена одинаковых букв. Стрелок Четырес — известный выходец из стен. У него собачья рука. Не перепутаешь.

Кабанка

Охота на дикого поросенка похожа на средневековую азиатскую свадьбу. Невесте лет 12, не больше. Поросенок дрожит. Все вокруг улыбаются, думая: «Вот она, похоть».

Сюда исчез, последний раз замечен тут допрошенными свидетелями скинхед Бонус, любивший отвечать «Будем шухера!» на разные теоретические вопросы. Подросток обещал многим «железный щелбан в голову». Неполадки начались с ним, когда Бонус первый раз познал женщину. Через полчаса она намекнула, что не прочь еще. «Да я уже трахался!» — вежливо отказался скинхед. После этого Бонус отвечал так на любые предложения. «Да я уже жал!» — если ему подавали руку. «Да я уже брал!» — если звонил телефон. «Да я уже ходил!» — если вызывали к доске. Неполадки длились девять дней. На десятый он пропал. Накануне вечером Бонусу исполнялось семнадцать и собравшиеся под его окном друзья хором желали ему долгих лет. Теперь он грязный-распрегрязный.

Жабенка

Если в дурацкой русской сказке царевну-лягушку заменить на царевну-жабу, поцелуй получится еще гаже, еще отвратительней, еще слаще.

Именно сюда пятилетний ребенок принес испробовать только что изобретенные им оживляющие пули. Если выстрелить в свежий труп, все у трупа затягивается, нормализуется, видит-слышит-говорит. Он никакой не зомби.

Откуда мальчик узнал это место? Отец показал ему здесь, на набережной, красный дом с нерусскими окнами и спросил: «Знаешь, кто построил?» Сын не знал. «Конрад Лоренц, он был тут в плену», — сказал отец и час рассказывал про Лоренца, но мальчик запомнил тогда, что это кто-то вроде Дурова, дрессировщика. Конрад учился крякать и ковылять, как гусыня, чтобы заменить птенцам мать и основать новую науку. Узнав об этом, ребенок тоже решил непременно и срочно нечто изобрести.

Горячка

Существа, появляющиеся в алкогольном бреду, куда-то ползут, шевелятся, изгибаются. Бессмысленная зеленая разведка этиловой войны.

Ежегодно, но разного числа на берегу Горячки поминают неизвестно кого хиппи. Сладковатые, грязноватые и удушающе задушевные. Веками собака лает, создавая настроение. Пуская прыгать по воде крошку шифера, будто выплачивая утопленнику жертву, «Бог — это всё, чего мы себе не позволили», — сказал другой хиппи одному.

Малая Гнилуша

Остановившаяся река разлагается, как четверка битлз. На джона, пола, джорджа и ринго. Московский мокрый ливерпуль.

В преследуемой прессе ее же нарекли «стоком главных директоров», якобы избавлявшихся так от своего отвергнутого. Пример: у главного директора в кабинете сейф, конечно же незаметный, дверь замаскирована под рыцарский щит. Когда хочется, главный подходит, наклоняется губами к гербу на щите, произносит слово на никому не ведомом языке, и щит послушно бесшумно съезжает на сторону. Открывается вместительная удобная пустота. Директор расстегивает брюки и журчит туда или садится обнаженным задом. Это персональный сортир. Главный не выносит, чтобы другие догадывались, когда и где он расстается с ненужностями организма.

Как удалось разведать журналистам, владельцы таких сейфов объединены в тайный орден, а сейфы объединены в альтернативную канализацию, где надо выходящую наружу.

Тут надеются встретить известного заграничного смутьяна, скандал с которым сравнивали с газетным разоблачением манекенщицы Кейт Мосс. Однажды утром лондонские газеты, из тех, что бесплатно лежат даже в самых пролетарских кафе, напечатали на первых своих полосах фото Кейт, вдыхающей кокаин. Иудино фото сделал неизвестный с мобильного телефона. Несколько ведущих одежных фирм расторгли с ней договоры. Она больше не их лицо. Их не устраивает нос Кейт. Со смутьяном-антиглобалистом, жившим с манекенщицей в одном городе, случилось аналогичное. Однажды он сел в «Макдоналдсе» и съел там бигмак. Забывшись? Сам утверждал потом, что все это фотомонтаж его противников из транснациональных корпораций. Кейт по поводу кокаина лепетала нечто похожее. Не успел бигмак выйти из организма естественным путем, как в сети уже возник сайт со скандальными фото оргии: сказавший столько антикорпоративных речей рот откусывает запрещенное. Ссылки поскакали как блохи. Газеты, из тех, что есть в любом богемном пабе, неделю перепечатывали фото со смачными заглавиями: «Чем питается революция?», «Сколько стоит бигмак?», «Фарисей!», «Не подавился!», «Приятного аппетита!». Радикальный гуру совершил мак-грех далеко не в столице, но некто немедленно это снял и выложил. Теперь «гурман» больше не вел колонку в газете «Краснее красного», его больше не приглашали на сопротивленческие фестивали и форумы, тиражи его книг упали, читатели больше не верили в такого героя, а самые принципиальные издательства и вовсе отказались иметь с бывшим лидером дело. Кончилось тем, что антиглобалисту позвонили из мак-офиса с предложением сняться в их новом рекламном ролике. Что-нибудь наподобие «Хочешь изменить мир? Делай это с нами! У тебя хватит энергии!». Похоже, сеть закусочных — последнее место, где его все еще считали популярным радикалом. В этот момент он решил эмигрировать в Россию, на родину Троцкого. Все страны поближе к Лондону были в курсе его проблем. Разжалованный бунтарь, шепча «Интернационал», получал багаж в Шереметьево. Добравшемуся и сюда журналисту он назначил встречу у Малой Гнилуши, на которую не пришел.

Дмитрий Дейч

PALAIS DE MARI

Вальс. Мортон кружит по комнате, сжимая в объятиях нимфу. Нимфы в комнате нет, но Мортон об этом не знает. Возможно, он об этом позабыл. Возможно, когда это начиналось (вальс!), он еще помнил, что один-одинешенек в комнате, но за четыре минуты и тридцать три секунды стремительного кружения мир существенно переменился. Запомни, Мортон: если ты вальсируешь в пустой комнате — четыре на три метра — в трусах и майке, с потухшей сигаретой в зубах, без очков (полуслепой), стало быть, у тебя гости. Стало быть, у тебя не просто «все дома», у тебя дома даже те, кого ты сегодня не ждал, о чьем существовании не догадывался всего каких-то…дцать минут назад.

О нимфе: ее не видно (что, в общем-то, неудивительно), зато а) хорошо слышно, как шелестит платье, характерный шорох, я бы сказал — соблазнительный; и б) запах духов: этот запах ни с чем не спутаешь, так пахнут хорошие духи — не в магазине и не так, будто нюхаешь их из флакона; этот запах уже прошел все этапы алхимической трансформации, смешался с ароматом кожи (мельчайшие бисеринки пота), ткани; и в) дыхание: я чувствую ее дыхание, не спрашивайте, каково это — дыхание нимфы; но самое главное — г) ее голос.