Незнакомцы - Дин Кунц

В клинике Джинджер никогда не тяготило присутствие рядом с ней Джорджа: он был ее шефом, и, безусловно, она уважала его, но при всем при том он оставался вполне земным человеком. Здесь же, в старинном особняке, она впервые почувствовала, что он принадлежит к высшему сословию и между ними пролегла пропасть. Джордж не проявлял высокомерия, в этом его как раз нельзя было упрекнуть, но сам аристократический дух, витавший в комнатах и коридорах «Стража Залива», нередко напоминал ей, что она здесь чужая.

Угловой флигель для гостей, в котором поселили Джинджер, был обставлен довольно скромно по сравнению с другими комнатами особняка, и она чувствовала себя почти как в своей квартире. Пол из дубового паркета был устлан цветастым ковром в голубовато-розовых тонах, стены тоже были бледно-розовыми, а потолок — белым. Кленовая мебель — шкаф, ночной столик, комод — когда-то принадлежала прадеду Джорджа, владевшему многими торговыми судами. Пара старинных кресел с прямыми спинками была обита розовым шелком: подставки светильников на ночных столиках когда-то служили канделябрами (они были выполнены в стиле «баккара»), а теперь напоминали о том, что относительная простота убранства комнаты покоится на изящном основании.

Джинджер подошла к столику и стала рассматривать черные перчатки на салфетке. Как и в бесчисленных предыдущих случаях за минувшие десять дней, она примерила их, сжимая и разжимая ладони в ожидании приступа страха. Но это были обычные перчатки, купленные ею в день выписки из больницы, и они не обладали чудодейственной, могущественной силой обращать ее в паническое бегство. Джинджер не без некоторого разочарования сняла их.

Раздался стук в дверь, и голос Риты Ханнаби спросил:

— Джинджер, дорогая, ты готова?

— Сейчас иду.

Джинджер бросила быстрый взгляд на свое отражение в зеркале на столике и подхватила с кровати сумочку.

В трикотажном костюме лимонного цвета и кремовой водолазке с лимонным воротником, в зеленых туфельках в тон платью и с лаковой сумочкой в тон туфелек, с малахитовым, на золоте, браслетом на запястье, золотоволосая Джинджер казалась себе просто шикарной, во всяком случае, одетой со вкусом.

Но стоило ей только выйти в коридор и взглянуть на Риту Ханнаби, как она тотчас же скисла, почувствовав свою несостоятельность в сравнении с ней.

Такая же худенькая, как и Джинджер, Рита была на шесть дюймов выше ростом, и все в ее облике выглядело по-королевски: и безукоризненно подстриженные гладкие темно-каштановые волосы, и нежная кожа лица, и полные губы, смягчающие его несколько строгие черты, и лучистые серые глаза. На Рите были строгий серый костюм, жемчужное ожерелье, жемчужные серьги и черная шляпа с широкими полями.

Но больше всего поразило Джинджер то, с какой неподдельной легкостью она держалась. По ней никак нельзя было сказать, что она специально готовилась, чтобы произвести своим внешним видом триумф. Нет, глядя на нее, можно было скорее подумать, что она родилась такой ухоженной и одетой по последней моде; элегантность была ее естественным состоянием.

— Ты потрясающе выглядишь! — воскликнула Рита.

— Но рядом с тобой я чувствую себя замарашкой в синих джинсах и свитере, — ответила Джинджер.

— Чепуха. Будь я даже на двадцать лет моложе, мне бы все равно не затмить тебя. Увидишь сама, вокруг кого будут носиться официанты.

Джинджер была чужда ложная скромность, она знала, что недурна собой. Но то была красота доброй феи, но никак не принцессы: в отличие от Риты, в ее жилах явно не текла голубая кровь и ей не суждено было восседать на троне.

Тем не менее Рита ничем не унизила ее и не позволила себе ничего такого, что могло бы вызвать у Джинджер комплекс неполноценности. Она обращалась с гостьей даже и не как с дочерью, а как с сестрой или с ровней, так что чувство ущербности, испытываемое Джинджер, было, конечно же, следствием ее нынешнего подавленного состояния. Еще две недели назад, до этих припадков страха, ввергнувших ее в полное отчаяние, Джинджер ни от кого не зависела. Теперь же она попала в зависимость, потому что не могла контролировать себя, и с каждым днем все меньше уважала себя за это. И ни мягкий добрый юмор Риты Ханнаби, ни тщательно продуманные совместные выходы в свет, ни доверительные беседы не могли отвлечь Джинджер от гнетущей мысли, что в тридцать лет злой рок превратил ее в беспомощного ребенка.

Они спустились в фойе с мраморным полом, взяли в гардеробе пальто, вышли из дома и по массивным ступеням сошли вниз к ожидавшему их на дорожке черному «Мерседесу-500» — Герберт, дворецкий и верный Пятница семьи Ханнаби, предусмотрительно подогнал его поближе за пять минут до их выхода, оставив двигатель включенным, так что в салоне было тепло и уютно.

Рита вела машину уверенно, и вскоре старинные особняки и тихие улочки с обнаженными тополями и вязами за окном «Мерседеса» сменились оживленными транспортными артериями, ведущими к кабинету доктора Иммануеля Гудхаузена на суматошной Стейт-стрит. Доктор Гудхаузен ждал Джинджер в половине двенадцатого на очередной прием: она уже дважды была у него на прошлой неделе и должна была теперь посещать его каждый понедельник, среду и пятницу до тех пор, пока не выяснится причина ее приступов панического бегства. В минуты уныния Джинджер порой казалось, что ей суждено пролежать на кушетке в кабинете доктора Гудхаузена всю оставшуюся жизнь.

Рита намеревалась походить по магазинам, пока Джинджер будет на консультации. Потом они собирались сходить в шикарный ресторан, где Рита Ханнаби, конечно же, предстала бы в полном блеске своего величия, а Джинджер вновь чувствовала бы себя школьницей, пытающейся сойти за взрослую.

— Ты обдумала предложение, которое я сделала в прошлую пятницу? — спросила Рита, не отрывая взгляда от дороги. — В отношении благотворительной работы в клинике?

— Мне кажется, я не подойду для этой работы. Я буду стесняться, — сказала Джинджер.

— Это чрезвычайно важная работа, — сказала Рита, ловко обогнав грузовичок с эмблемой «Бостон глоб».

— Я понимаю. Я знаю, как много ты сделала для клиники, но сейчас, мне кажется, мне не стоит там пока появляться: слишком тяжело свыкнуться с мыслью, что я больше не гожусь для того, чему так долго училась.

— Я тебя понимаю, дорогая. Забудь об этом. Но ведь есть еще и Женская лига помощи престарелым, и Комитет защиты детей. Ты могла бы найти себе там применение.

Неутомимая труженица на ниве благотворительности, Рита не только участвовала в самых различных комитетах или сотрудничала с ними, но не гнушалась и черноты практической работы.

— Так что ты скажешь на это? — продолжала развивать свою мысль она. — Мне думается, тебя увлечет работа с детьми.