Невеста насилия - Ева Модиньяни

— Заслуга твоя. Я не понимаю только, почему Мими Скалиа объявил войну дону Персико, который считает его своим другом.

Нэнси подумала, что она-то знает причину. Она помнила, как несколько лет назад позвонила Хосе, чтобы заступиться за отца Альфредо, и дон Мими получил из Нью-Йорка приказ, который тут же исполнил, но, видно, обида застряла в нем, как заноза. При первом же случае он по-своему отыгрался, объединившись, вероятно, с соперничающей семьей. Она сказала об этом Шону.

— Возможно, — решил он, — но когда поводов нет, их находят. Стимул всегда один и тот же — деньги или власть. Все остальное — столь дорогие тебе тысячелетние наслоения культуры, — отплатил он ей за проповедь.

На следующий день Микеле Санса был найден мертвым у дверей особняка дона Мими Скалиа, а Вито Витанца убит в собственной постели. Он перешел из сна прямо в небытие. Убийца оказался милосерден. Сам дон Мими бесследно исчез.

6

— Вито я крестил, еще ребенком взял к себе в дом. Он сиротой остался, ни отца, ни матери. Растил его как собственного сына.

Слезы блестели на глазах дона Антонио Персико, на лице застыло выражение глубокой скорби. Дом старика одновременно посетили предательство и смерть. Дон Антонио замолчал, помешивая кофе в чашечке тончайшего фарфора серебряной ложечкой, совершенно незаметной в его огромной руке. Слезы катились по щекам синьора Персико. Он с облегчением, словно лекарство, выпил кофе и откинулся на жесткую спинку старинного диванчика, обитого красным бархатом.

Шон сидел напротив дона Антонио в таком же бархатном кресле, с серьезным видом слушал старика и думал о Нэнси.

— Вито был мне как сын, — повторил Антонио. — Я ему пока доверил торговлю маслинами, чтобы он пригляделся к делу. Но потом я собирался объявить парня своим наследником. Я доверял Вито безгранично! Видел бы ты, с каким мужественным спокойствием сознался он в предательстве!

И старик добавил, сопровождая свои слова несколько театральными жестами:

— Собственными ушами слышал я его признание! Собственными глазами видел я, как он каялся! Но скажи, ирландец, что я мог сделать?

— Одну-единственную вещь, — ответил Шон, — и вы ее сделали.

— А ведь он был мне сыном, — вновь произнес дон Антонио, вытирая слезы огромным белым носовым платком.

Потом старик трубно высморкался и вроде бы успокоился.

Шон кивал головой, стараясь придать своему лицу выражение внимательного сочувствия. Он никак не мог привыкнуть к сицилийцам: они легко переходили от слез к смеху, и в радости и в горе подчиняясь собственным неукротимым эмоциям.

В эти полуденные часы горячее сентябрьское солнце безжалостно опаляло дома и пересохшие поля. Ослепительные лучи пробивались сквозь жалюзи в гостиной, от них не спасали белые кружевные шторы, и на ковре причудливо переплетались свет и тени. Дон Антонио дал волю чувствам, а Шон с необыкновенной любовью и нежностью думал о Нэнси.

Старик поставил чашечку на стеклянный столик, покрытый кружевной салфеткой, и торжественно произнес:

— Мими Скалиа мне за это заплатит!

— Лучше поскорей уладить дело! — посоветовал ирландец.

— Немедленно! — отозвался дон Антонио, в негодовании сжав кулаки.

— Но сначала надо его найти, — спокойно заметил Шон, наполняя стакан водой со льдом из графина.

Сицилиец налил себе еще чашечку кофе из неаполитанской кофеварки и произнес:

— Считай, он уже у нас в руках.

Шон удивился, как быстро сменилась равнодушным спокойствием глубокая скорбь дона Антонио. Ни в голосе его, ни во взгляде не осталось и тени волнения.

— А я думал, Мими сбежал, — сказал ирландец.

— На какое-то время он скрылся. Но сегодня утром, когда ты ушел, я послал человека для переговоров со Скалиа.

— Для каких переговоров?

— Он готов встретиться на нейтральной территории, предлагает большую компенсацию за нанесенный ущерб. Говорит, что раскаялся и готов искупить свою вину.

— А что просит взамен?

— Жизнь… — Антонио Персико взглянул на Шона, и холодная улыбка появилась на губах сицилийца.

— Ты ему веришь? — спросил ирландец, раздумывая, как бы поступил в такой ситуации Фрэнк Лателла.

— Лжет, мерзавец, — без колебаний ответил Персико.

— И что будем делать?

— Встретимся с ним!

— Для переговоров?

— Вытянем из Скалиа все, что возможно, а потом навсегда закроем ему рот. Живой он опасен, ты с него глаз не спускай. Я-то его игру разгадал. Он Фрэнку враг, врагом и останется. И кто знает, почему… — добавил старик.

Осторожно постучали в дверь.

— Кто там? — спросил дон Антонио.

В комнату заглянула служанка и доложила о приходе гостя:

— К вам господин сержант полиции.

Сицилиец обменялся взглядом с Шоном и распорядился:

— Пусть войдет. — С неожиданной быстротой старик поднялся из кресла и бросился навстречу визитеру, протягивая руку.

— Я пришел выразить соболезнования, — начал сержант полиции.

Высокий крепкий мужчина с шапкой седых волос, крупным носом и приветливым взглядом голубых глаз, сержант Марио Коломбо напоминал сельского священника. Он родился в Ломбардии, но уже много лет жил и работал на Сицилии. Сержанту оставалось совсем немного до пенсии, он рассчитывал провести остаток дней спокойно, рядом с женой (детей им Бог не дал), здесь, на берегу чудесного моря, среди этих таинственных и непонятных людей, которых он полюбил.

— Горе, такое горе! — скорбно вздохнул дон Антонио и предложил гостю сесть. — Завари сержанту кофе покрепче! — приказал хозяин служанке.

— Извините за мое вторжение в такой момент, дон Антонио! — сказал полицейский, усаживаясь рядом со стариком на диванчик.

— Вы знакомы — синьор Мак-Лири, мой американский покупатель, — представил Шона дон Антонио.

— В таком маленьком городке, как наш, ни один иностранец не останется незамеченным, — улыбнулся сержант, разведя руками.

— Так в чем же дело? — спросил Персико, делая вид, будто бы не понимает, зачем пришел полицейский.

— Момент, конечно, неподходящий, но ведь убили двоих. А бедный Вито был не чужим в вашей семье.

Дон Антонио понимающе кивнул головой. Он знал: сержант имел право вызвать его в свой кабинет и оценил деликатность полицейского, который прекрасно понимал, что его сегодняшний визит совершенно бессмысленнен.

— Может, вы, дон Антонио, припомните какие-нибудь полезные для следствия детали? — спросил сержант, отлично зная: от старика ничего не дождешься.

— Ошибка, конечно, ошибка! — вздохнул хозяин. — Я — честный коммерсант, торговлей занимался и Вито. Руки у мальчика были чисты. Боже! Сердце мое разбито…