Убик - Филип Дик

«Я никогда прежде ни от кого не слышал слова «черномазый», — подумал Джо, и понял, что начинает оценивать этот период несколько иначе. — Я забыл обо всем этом».

— Линдберг, вот человек, у которого верный взгляд на немцев, — говорил Блисс. — Вы слышали, как он говорит? Его интересует не то, что о них пишут газеты, а настоящее… — Он притормозил и остановился перед сигналом СТОП в виде семафора. — Например, сенаторы Борах и Ней. Если бы не они, Рузвельт продавал бы оружие Англии и втянул бы нас в войну, с которой мы не имеем ничего общего. Рузвельту чертовски нужно снять эмбарго на оружие, составляющее часть договора о нейтралитете; он хочет, чтобы мы вступили в войну. Но американский народ не поддержит его. Американский народ не собирается драться за Англию или какую-нибудь другую страну.

Зазвенел звонок, выдвинулся зеленый рычаг семафора. Блисс включил первую скорость, и «виллис-найт», дребезжа, двинулся в гуще уличного движения.

— В ближайшие пять лет у вас будет немного поводов для радости.

— Это почему? Все жители штата Айова думают так же. Знаете, что я думаю о вас, работниках Ранситера? На основании ваших слов и того, что я слышал из разговоров других, я прихожу к выводу, что вы — профессиональные агитаторы. — Блисс бросил на Джо взгляд, полный невозмутимой уверенности в себе.

Джо не ответил. Он разглядывал старые здания из кирпича, дерева и бетона, странные машины, большинство из которых были черного цвета, и думал, — только ли ему одному среди членов группы объявился этот особый аспект жизни 1939 года.

«В Нью-Йорке будет иначе, а здесь страна Библии — Средний Запад, известный своим изоляционизмом. Мы не будем здесь жить, мы поселимся на восточном или западном побережье».

Однако инстинктивно он чувствовал, что наткнулся на вопрос, который будет для всех: них важной проблемой.

«Мы слишком много знаем, — думал он, — чтобы спокойно жить в этом времени. Если бы мы отступили на 20−30 лет, то были бы в состоянии преобразиться психически; повторное переживание программы «Джеминй» и выходов в космос, или первых, примитивных полетов «Аполло», было бы не очень интересно, но возможно. Зато в этом периоде… Они все еще слушают «Две черные вороны» на пластинках со скоростью 78 оборотов в минуту. И Джо Пеннера. А также программу «Мерт и Мардж». Все еще не изжиты последствия великого кризиса. Люди нашей эпохи имеют колонии на Марсе и Луне, постоянно совершенствуют межзвездные полеты, а они все еще не могут справиться с пустынями Оклахомы. Эти люди живут в мире, законы которого определяют риторика Уильяма Дженнингса Бриана, а «обезьяний процесс» Скопса — дело живое и актуальное. Никоим образом мы не сможем приспособиться к их мировоззрению, морали, политическим взглядам, — думал он. — Для них мы — профессиональные агитаторы, понять которых еще труднее, чем фашистов. Мы представляем большую угрозу, чем партия коммунистов, вообще, мы самые опасные агитаторы, с которыми эта эпоха имела дело. Тут Блисс совершенно прав».

— Откуда вы взялись? — спросил Блисс. — Вы не из Соединенных Штатов. Или я ошибаюсь?

— Нет, вы не ошиблись, — ответил Джо. — Мы граждане Североамериканской Федерации. — Он вынул из кармана двадцатипятицентовик с портретом Ранситера и вручил его Блиссу. — Примите это от меня в подарок.

Взглянув на монету, Блисс даже задохнулся от удивления.

— Этот профиль на монете — ведь это умерший! Это мистер Ранситер, — сказал он дрожащим голосом. Потом еще раз взглянул на монету и сильно побледнел. — И эта дата! 1990 год…

— Надеюсь, вы не выдадите всего сразу, — сказал Джо.

Когда «виллис-найт» добрался до Предпохоронного Дома Истинного Пастыря, церемония уже кончилась. На широкой белой деревянной лестнице трехэтажного дома стояла группа людей; Джо сразу же узнал всех. Вот они и нашлись: Эди Дорн, Типпи Джексон, Джон Илд, Френси Спаниш, Тито Апостос, Дон Денни, Сэмми, Фред Зефски и… Пат.

«Моя жена», — подумал он, вновь ошеломленный ее необыкновенной красотой.

— Нет, — сказал он вслух, вылезая из остановившейся машины. — Она — не моя жена, это она уже изменила.

«Однако, — вспомнил он, — она оставила кольцо. Оригинальное обручальное кольцо из кованого серебра с нефритом, которое мы вместе выбирали… Это все, что осталось».

Новая встреча с Пат не была для него шоком. Как будто на мгновение вернулась видимость супружества, которое уже перестало существовать, которое вообще никогда не существовало, и все же кольцо было ощутимым его доказательством. Впрочем, оно может исчезнуть, если когда-нибудь Пат захочет убрать и этот последний след.

— Привет, Джо Чип, — сказала она своим холодным, почти насмешливым голосом, внимательно глядя на него.

— Привет, — неловко ответил он. Остальные тоже начали здороваться с ним, но это, казалось несущественным:, Пат привлекла все его внимание.

— А где Ал Хэммонд? — спросил Дон Денни.

— Ал умер. Венди Райт тоже, — сказал Джо.

— Мы уже знаем о Венди, — спокойно заметила Пат.

— Нет, мы. не знали, — вставил Дон Денни. — Мы предполагали, но не были уверены. Во всяком случае я. Что с ними случилось? Кто их убил? — обратился он к Джо.

— Они умерли от истощения, — ответил Джо.

— Почему? — жестко спросил Тито Апостос, протискиваясь вперед.

— Последнее, что ты сказал, Джо, там, в Нью-Йорке, прежде чем вышел с Алом Хэммондом… — начала Пат Конлей.

— Я помню, что сказал, — прервал ее Джо, но она продолжала:

— Ты говорил что-то о времени. «Прошло слишком много времени», вот твои слова. Что это значит? Это имеет какую-то связь со временем?

— Мистер Чип, — сказала Эди Дорн, — с тех пор, как мы сюда прибыли, этот город радикально изменился. Никто из нас этого не понимает. Вы видите то же, что и мы? — Она обвела рукой окружающие их здания.

— Я не знаю, что видите вы, — сказал Джо.

— Не крути, Джо, — гневно вставил Тито Апостос. — Ради бога, скажи нам просто, какое впечатление производит на тебя этот город. Этот экипаж, — он указал на «виллис-найт», — которым ты приехал. Скажи нам, что это за машина?

Все ждали, напряженно глядя на Джо.

— Мистер Чип, — пробормотал Сэмми Мундо, — ведь это настоящий старый автомобиль, верно? Сколько ему лет?

— Шестьдесят два, — ответил Джо, чуть подумав.

— Значит, тридцатого года, — сказала Типпи Джексон Дону Денни. — Примерно так мы и думали.

— Мы считали, что он тридцать девятого года, — спокойно заметил Дон Денни. В его серьезном, бесстрастном голосе не было и следа возбуждения. Даже в подобных обстоятельствах.