Без пощады - Александр Зорич

Хвови Аноширван, приняв меня на борт вертолета, первым делом вколола мне этот спасительный эликсир. Два одноразовых шприца по десять кубиков: один в плечо, другой – в шею. В результате этой процедуры я, кстати, сразу же потерял сознание, что избавило меня от необходимости прикидываться немым идиотом. Ведь я ни в коем случае не хотел, чтобы кавалеристы опознали меня до возвращения на базу.

База Второго Народного кавполка оказалась, к счастью, далеко за пределами зоны ответственности майора Шапура. Полк базировался в столице Глагола, если только можно назвать столицей военный городок, выросший вокруг космодрома (охотно допускаю – единственного на планете). Там же находился и центральный госпиталь.

Врачи, верные клятве Гиппократа, продолжили борьбу за мою молодую душу, которая и после инъекций ликвидатора рисковала отправиться прямиком в объятия демонов из свиты Ангра-Манью.

Всю мою кровь откачали и временно заменили на так называемую голубую – перфторуглеродный раствор, способный в течение некоторого времени поддерживать кислородный обмен в организме. Пока моя душа парила на границе двух миров, из моей родной крови были отфильтрованы все молекулы воды Стикса, а также порченые тельца – «серые эритроциты».

Доктор Дарьюш (пышущий здоровьем весельчак с крашенными хной усами) подчеркнул, что вместе с прочей гадостью из крови были удалены и различные токсины, выброшенные тканями организма во время моего вынужденного голодания. За что медицине Великой Конкордии отдельное спасибо.

Наконец «голубую» кровь спустили, а мою обновленную залили обратно, домешав еще четыре литра синтетической для восполнения потерь.

Осколки крупнокалиберной пули из моего плеча вынули, а дырку заклеили и зарастили. Но о подобной ерунде и сказать-то нечего. Такие операции сейчас умеет делать любой болван после трехмесячных фельдшерских курсов, был бы только под рукой исправный хирургический автомат.

Прикидываться немым больше не имело смысла, тем более я рисковал попасть под один из конкордианских законов об умственно несостоятельных существах. Поэтому, оклемавшись, я был вынужден рассказать о себе почти всю правду. Сперва – врачу Дарьюшу, а потом и ротмистру Аноширван.

Я исказил только обстоятельства нашего расставания с Ферваном Мадараспом и умолчал о разговоре с Сержантом на манихейском катамаране.

Теперь я с трепетом ожидал полного выздоровления и возвращения под юрисдикцию Главного Управления Лагерей в лице майора Шапура. А что делать? Просить перевода в другой лагерь? Как мотивировать просьбу?

А вдруг я, сам того не ведая, представляю такую угрозу Конкордии, что любой честный пехлеван, получив разъяснения Шапура, с удовольствием пристрелит меня прямо здесь, в больничной палате? А ведь Хвови тоже пехлеван честный, в этом нет сомнений…

Вот почему отвечать на вопросы госпожи ротмистра требовалось осторожно, очень осторожно!

Итак, почему я не вышел на дорогу с поднятыми руками? Да потому что боялся быть опознанным именно как Александр Пушкин и убитым – как Александр Пушкин! Вот почему!

А что же я ответил госпоже Аноширван?

– Дело в том, что я боялся быть опознанным как манихей. Я не знаю ваших инструкций. Вы могли открыть огонь без предупреждения. Как, кстати, впоследствии и сделали.

– Так я и думала. – Говоря это, ротмистр сделала выразительное лицо, чтобы я понял: подобное объяснение она считает сказкой для самых маленьких. – Ну что же, благодарю вас, гвардии лейтенант Пушкин. Вопросов больше не имею.

«Какой еще „гвардии“? Обычный лейтенант, к тому же младший. Из обычной строевой эскадрильи…»

Но я промолчал. Не принято поправлять старших по званию, в какой бы армии они ни служили.

Из щели в боку планшета выползла лента с протоколом разговора.

– Прочтите и подпишите.

Протокол был отформатирован в две колонки: параллельный текст на фарси и русском.

Я быстро пробежал русскую колонку глазами. Все верно, да и чему удивляться: обычный автоматический транскрипт. Кому охота перепрограммировать планшет, да так хитро, чтобы он на ходу фальсифицировал результаты речевого распознавания?

Я приложил большой палец к квадратику, помеченному «Подпись Пушкина А.Р.». Принтером планшета туда были напылены одноразовая микросхема и дактилоскопический спецсостав.

– Я, Александр Ричардович Пушкин, прочел. С моих слов записано верно, – сказал я громко и отчетливо, после чего отнял палец.

Распознав мой голос как действительно принадлежащий эталону «Александр Пушкин», микросхема катализировала спецсостав, и внутри квадратика проступил изумительно точный отпечаток моего пальца.

– Благодарю вас. Встречи с вами уже давно добивается один уважаемый человек, и я не вижу больше причин отказывать ему в его законном желании…

С этими словами Хвови спрятала подписанный протокол и выключила планшет.

«Кто? Какой уважаемый человек?! Ферван?! Майор Шапур?!» – хотел закричать я. Я представил себе разом все пистолеты с глушителями, какие только есть в мире, все иглы с ядом, кардиопрерыватели и амнезические шокеры… Неужели они вот так просто прикончат меня? Прямо в палате?

Госпожа ротмистр не сделала паузы. Чуть наклонившись ко мне, она добавила вполголоса:

– Александр, скорее всего мы с вами больше не увидимся… Запись я больше не веду… Вы не хотите мне рассказать, что на самом деле произошло между вами и Ферваном Мадараспом? Возможно, у вас были трения с этим офицером? Конфликт? Особые отношения? Или вы чем-то не угодили начальству лагеря имени Бэджада Саванэ? Я могу дать слово пехлевана, что эта информация ни при каких условиях не будет использована вам во вред.

Хитрюга ждала правды. И вполне могла ее дождаться.

Это была первая женщина, которую я увидел наяву после той минуты, когда отечественная торпеда ВТ-500 прошила насквозь круизную яхту «Яуза». Для ровного счета скажем: женщин я не видел месяц.

Мало? А вы подумайте: тридцать дней! Ни одного женского лица! Запаха! Картинки!

Конечно, я был готов разрыдаться у нее на груди! Страх, психическое истощение, зловещая чернота в ближайшем будущем – все это довело меня до ручки. И тут появляется такая миловидная, предупредительная, во всех отношениях замечательная мамочка!

Мне хотелось закричать: «Хвови! Возьмите меня к себе в кавалерию! Я даже умею ездить на лошади! Я готов убивать манихеев с утра до вечера, только бы никогда больше не встречаться с теми офицерами, которые хотели сжить меня со свету! Я расскажу вам все!»

Я попытался что-то сказать – и закашлялся.

Потом глубоко вздохнул, провел рукой по щеке – чистой и гладкой.

– Госпожа ротмистр, я поделился с вами всей информацией, которой располагал. Ни трений, ни особых отношений с этими господами у меня не было. Напротив, капитан Мадарасп был настолько мил, что показал мне долину Стикса и Котел, чему я был несказанно рад в силу присущей мне любознательности.

Что удержало меня от жалоб на Фервана Мадараспа и майора Шапура? Честь русского офицера.

Да-да, именно так.

Кто бы ни дожидался встречи со мной там, за дверью, что бы ни готовила мне судьба, я не собирался становиться доносчиком!

Хвови нахмурилась.

– Если бы не одно экстраординарное событие, ближайшие дни вы бы наверняка провели в долгих беседах с нашей контрразведкой. Уверяю вас, эти люди докопались бы до правды… Но, боюсь, вам суждено скоро погибнуть в бою. Поэтому мне остается смириться с тем, что истину я не узнаю никогда. Я обречена верить капитану Мадараспу, который утверждает, что в районе Котла вы совершили побег. Прощайте, гвардии лейтенант Пушкин.

«До чего клоны любят это стопудовое „прощайте“! Можно подумать, им доподлинно известны все имена, которые Судьба написала на своих пулях!»

– До встречи, госпожа ротмистр.

Дверь за Хвови тихо вздохнула. Зажужжал климат-контроль, спешно восстанавливая оптимальную концентрацию ароматов хвойного леса на чахрском взморье.

Я весь сжался, ожидая появления убийц.

Ведь и Ферван тоже говорил мне «прощайте» не просто так. Он был уверен, что разговаривает с покойником.

Когда дверь вновь открылась, я увидел людей, к встрече с которыми не готовился.

Невысокий пожилой человек в парадном облачении контр-адмирала. Русского контр-адмирала. Все было на месте: запонки с алмазными якорьками, золотые пуговицы с крылышками, галстук, погоны толстого витого шнура… Но почему у него кортик вместо меча?

Вторым был чернобородый мужчина лет тридцати пяти, тоже в форме – но невиданного опереточного покроя. Повеяло основательно забытыми реалиями из исторической части курса «Обмундирование, снабжение и комплектация». Кто ж в такое одевался-то?.. Фузилеры Петра I? Московское городское ополчение 1812 года? Отряды местной самообороны «брошенных миров»?

Я был, как впоследствии оказалось, уже недалеко от истины, когда заметил на левом предплечье бородача белую повязку с надписью на фарси. Это сбило меня с толку и заставило предположить, что передо мной представитель неведомых конкордианских спецвойск. Может, палач?