На острие: часть вторая (СИ) - "crazyhead"

— Приведи своего человека, будь ласков. Посмотрим, сможет ли Лизанька усвоить то, что люди рассеивают. А потом будет эксперимент!

— Какой эксперимент, папуля! Я не жадный, но джинн прибьет Ельку, если узнает про твои затеи! — всполошился Мирка.

— Да не узнает! — отмахнулся родитель. — Был бы гений здесь, так и проблемы бы не стало. Так что тащи своего любезного.

Мирка с неохотой умелся и вскорости привел своего нарика. А кокаинщик-то расцвел! Я с удивлением разглядывал хорошо одетого, ухоженного парня, его внешний вид ни в какое сравнение не шел с прежним. Владик немного округлился, щеки уже не вваливались ямами, кожа приобрела здоровый цвет, глаза смотрели осмысленно и ясно. Он с некоторым недоумением покосился на папу — да, на неподготовленного человека родитель производит мощное впечатление. Не всякий инкуб столь ярко и эпатажно выглядит, все-таки с блеском папочка чуточку перебарщивает.

Потом Владик присел рядом со мной на софу, на которую я как-то незаметно для себя прилег, так как устал сидеть. Повинуясь царственному жесту отца, человек осторожно взял меня за руку.

— И что мне нужно делать? — немного смущенно обратился он к Мирке.

— Ой, да просто сиди, радость, — махнул рукой тот, — у вас, людей, энергия все время немного утекает, так уж вы устроены.

Мы недолго посидели. Точнее, я-то лежал. Как-то это неловко. Разговор не клеился. Человек стеснялся папы, не знаю, почему, Мирка задумчиво тянул мартини, витая в облаках, как всегда — он довольно мечтателен и легко выпадает из реальности, уносясь мыслью куда-то далеко. Родитель же был слишком обеспокоен, хотя и старался это скрыть. Он что-то рассеянно мне рассказывал, иногда замирая посередине фразы и недоуменно хмурясь, с видом человека, который забыл, о чем только что говорил. Подозреваю, что он одновременно с разговором всматривался в мою ауру, пытаясь отследить изменения. Так что в конце концов общение застопорилось.

— Ну? — спросил я почти через час.

Владику, наверное, уже изрядно надоело держать мою холодную руку и ждать неизвестно чего, он уже несколько раз пытался незаметно изменить положение своего тела.

— Погоди еще немного. Человек, ляг пока рядом с моим сыном. Требуется чуть больше времени.

Владик явно не был рад папочкиному повелению, но беспрекословно устроился, прижавшись ко мне. Лежанка была слишком узка для двоих. Тесно и неудобно. Но тепло. С тех пор, как джинн пропал, мне становилось все холоднее. Это от недостатка энергии. Я постоянно мерз. А теперь согрелся. Немного, но уже хорошо. Настолько приятно мне стало от этой теплоты, что я заснул, словно ребенок под боком у отца.

Когда проснулся, меня ждали хорошие новости — подбирать энергию я все еще могу. А вот так называемый эксперимент чуть не убил — от простого поцелуя скрутило так, что потемнело в глазах. Отец вытер пот с моего лица, напоил водой и сквозь зубы произнес:

— Вот поэтому я всегда твердил: дети, не связывайтесь с джиннами и колдунами!

— Пап, — простонал я, — это ж случайно вышло. Подцепил его чарами…

— Чарами? — вскричал отец. — Ты рехнулся?

— Бухой был…

— Пресветлая Богиня, за что мне эти испытания? — папа картинно воздел руки кверху, я вздохнул: отец мог достаточно долго декламировать, он любил добавить в будни немного «театра», чуть трагичности, расцветить этим обыденность, так что я приготовился внимать и сострадать эмоциональному монологу «несчастного родителя».

Но сегодня он был не в настроении. Руки совсем не артистично упали на колени, в этом движении не было привычного изящества. А когда отец посмотрел в мои глаза, и я разглядел, насколько он серьезен, то похолодел от дурного предчувствия.

— Сын, — начал отец, — я заметил, что от некоторых украшений, которые ты носишь, фонит магией. Сразу говорю, снять мы их не сможем.

— Но Елька слабеет! — воскликнул Мирослав. — Гляди, он уже почти все время лежит!

— Я заметил, — коротко ответил отец, — выход тут один: надо окружить его людьми. Тогда Лизанька сможет продержаться до возвращения джинна.

— Пап, а если он не вернется? — с дрожью в голосе спросил я.

— Вернется. Мариды сильны, рано или поздно оковы спадут, волшба развеется, тюрьму он сокрушит. Уверен, он стремится к тебе. Нужно подождать. Я схожу к древу, попрошу Богиню, чтобы она помогла твоему жестокому возлюбленному… надо же додуматься — лишить инкуба возможности питаться!

— Джинны ревнивы, — пробормотал я, в глупой попытке оправдать Руслана.

Папа на мое замечание только гневно фыркнул.

Так как мы ждали джинна, то в человечий город я не пошел. Папа договорился с несколькими людьми, чтобы они постоянно находились рядом со мной. Все они были тщательно проинструктированы. Я был объявлен страдающим от проклятия, что в некотором роде соответствовало правде. Ну, Руся, только вернись! Выскажу тебе все! Как только можно быть таким самоуверенным, упрямым ревнивцем!

От недостатка энергии я был слаб, словно кутенок. Лежал целыми днями. Дремал или вел бесконечные мысленные беседы с пропавшим джинном. Успел уже раз сто в разных выражениях поведать ему о тончайших нюансах собственных эмоций, придумал несколько весьма оскорбительных сравнений и пять цветистых эпитетов. Когда мое мысленное красноречие исчерпалось, я начал составлять пожелания, больше походящие на проклятия, и наконец, даже это мне прискучило. Не знаю, сколько дней я провел в обморочной полудреме.

— Заренька!

Ласковая рука погладила мой лысый череп — папа решительно сбрил неряшливые лохмы, аргументируя это тем, что они все равно отрастут, а так хоть будет проще мыться. Иногда отец бывает весьма практичен.

Открыть глаза было не так просто; веки поднимались тяжело, хотелось одного — спать дальше. Но я все-таки сделал усилие.

— Где ты шлялся? — с трудом произнес я.

От ладони джинна, лежащей на голове, шел жар. Даже от такой малости с каждым мгновением я ощущал себя чуточку лучше.

Он не стал отвечать, молча покрыл меня поцелуями, возрождая истощенную плоть к жизни своими прикосновениями. Это было мучительно-прекрасно: медленное воскрешение из полумертвых. Жар и сила омывали мое измученное тело, наполняли клетки жизнью, иголочками покалывали кожу, заставляли трепетать жилы. Наверное, я плакал — не помню самих слез, но щеки потом были совершенно мокрые и в носу хлюпало. Совершенно не эротично! Впрочем, плевать. После продолжительного угасания, увядания, постепенного исчезновения с лица вселенной, я был вновь жив и полон сил, желаний. Любовался любимым, который в момент кульминации в очередной раз расцвел огненным маком: струи пламени вырывались изо рта, закручивались в тончайшие полупрозрачные лепестки, гудели и пели торжествующую песнь. По моим жилам текла сила, они, почти схлопнутые, расправлялись, я блаженствовал и был несколько не в себе — мир казался прекрасным, Русик — замечательным, окружающая действительность подернулась легким флером. Наверное, поэтому я почти не взволновался, когда джинн сразу после акта любви поднялся с кровати, полыхнул жаром, очищая тело от грязи, и мгновенно оделся.

— Зарик, я вернусь через десять минут. Может, чуть позже, — коротко произнес он.

— Куда ты? — я вяло пошевелился.