Несущий свободу - Игорь Поль

Брандмейстер вышел на связь:

– Мы закончили, лейтенант. Угрозы взрыва нет, можете искать своего жмура.

Джон очнулся от бездумного созерцания. Рядом громко храпел Кубриа, вокруг раздавались приглушенные голоса: пожарные в мокрых огнеупорных робах сворачивали рукава; репортеры спорили с оцеплением. Он ткнул пальцем в значок на карте, символ развернулся в изображение человека в броне.

– Слушаю, сэр! – отозвался командир спецотряда.

– Запускайте экспертов, капитан. Хочу убраться отсюда поскорей.

Полицейский позволил себе улыбку:

– Как я вас понимаю, сэр. Куда сдавать задержанных?

– Много нагребли?

– Восемнадцать человек, из них трое ранены.

– За ними что-то серьезное?

– В основном сопротивление досмотру.

– Тех, что оказали вооруженное сопротивление, отвезите в городское управление, остальных сдайте в местные участки. Раненых транспортируйте в больницу своими силами. Оставьте охрану. Я отправлю к вам несколько патрулей.

– Хорошо, сэр.

Изображение снова свернулось в значок.

Он вышел в духоту безветренной ночи, в нетерпении мерил шагами землю, стекла скрипели под каблуками. Эксперты возились очень долго. Так долго, что он начал ощущать тревогу: что-то шло не так. В эту ночь настроение у Джона менялось стремительно: сказывалось перенапряжение. Он ощутил укол стыда – совсем забыл о Ханне. Стыд сменился раздражением: какого черта, он ведь выполняет свою работу, она должна понимать это! И снова смутная тревога: как же долго они копаются! Он стиснул кулаки, заставляя себя успокоиться. Неужели ему так не хочется уезжать? Он представил, что его ожидает на родине: череда унылых гарнизонных будней, бесконечные бумаги, скучные разговоры о повышении цен, холодные улыбки кредитных менеджеров и сонное бормотание визора по вечерам.

Лерман зажег сигарету и с наслаждением затянулся.

– Теперь уедешь, лейтенант?

Джон пожал плечами:

– Как только подпишу все бумаги. Капитан, наверное, рвет и мечет.

– Да уж, повышения тебе не видать.

Из окон доносились обрывки вечерних новостей. «Законность восстановлена… лейтенант Лонгсдейл… спецоперация… район Пласа Трентану… блокирован… убит при попытке к бегству…»

Кубриа тяжело заворочался, должно быть, шея затекла от неудобной позы, в полутьме щетина на его лице казалась темной маской. Он обвел площадь мутным взглядом и снова свесил голову.

Джон усмехнулся:

– Бедняга. Так мечтал пристрелить своего боша.

– Ничего. На его век этого добра хватит. – Лерман помолчал, глядя на огонек сигареты. Добавил тихо: – Скоро у него будет много новых мишеней. Пали, пока рука не отвалится.

– Мне жаль, Франциско, – сказал Джон.

– Чего тебе жаль, лейтенант? Что нас всех через четыре дня зальют напалмом? Или что оставшиеся передохнут в лагерях для беженцев?

– Я…

– Брось, Джон. Ты такой же коп, как и все мы. Ты ничего тут не решаешь. Уезжай. Может, эта война к лучшему: мы тут только и делаем, что изображаем, будто живем.

– Вас разве не эвакуируют?

– Будем обеспечивать порядок на улицах. Следить за тем, чтобы не спекулировали противогазами и не выпихивали женщин из бомбоубежищ.

Неслышно подошел Кабот.

– Не мели чепухи, Франциско. Все разбегутся еще до начала атаки. Да и командовать будет некому – начальство пакует вещички. Наш капитан уже отправил семью на восток.

– Кому-то все равно придется остаться, – заметил Лерман.

– Спятил – у тебя же семья!

– У всех семьи, Доминго. Мне бежать некуда, я здесь родился.

Они помолчали, наблюдая, как эксперты роются в перекрученном железе. Джон подумал с удивлением: а ведь уезжать и вправду не хочется. Он был нужен здесь, чувствовал себя на месте. Далекий городок, его уютный Лимери, с газонами, выровненными по линейке, казался теперь безликим и выхолощенным, будто музей. Никогда раньше Джон не чувствовал такого упоения погоней; дикий коктейль из власти, безнаказанности и возможности творить справедливость по велению совести, а не книжных законов, никогда не прихватывал его так крепко. Этот коктейль вызывал мгновенное привыкание.

Должно быть, Кабот почувствовал, что у него на душе.

– Держи, лейтенант. – Он протянул флягу. – Добрая была охота. Помянем ублюдка.

Во фляге оказалась крепчайшая водка. Сморгнув выступившие слезы, Джон спросил себя: если это не жизнь – тогда что?

44

Кидала выдвинул колпачки вперед. Хенрик ткнул пальцем в средний. Шарик выкатился из-под левого.

– Не повезло тебе, друг.

Хенрик изобразил сожаление. Игра шла уже добрых полчаса, он просадил больше двух тысяч. Поглядев на кучу денег под рукой кидалы, подумал: пора брать то, за чем пришел. Теперь дело лишь за подставным. Такие уж тут правила – не могут эти ребята остановиться; на это он и рассчитывал.

Подставной – его звали Руперто, – громко закричал, не намереваясь отпускать такую жирную жертву:

– Пускай еще сыграет! Дай парню отыграться, а то уйду!

– Так нечестно, – поддержал второй, преграждая Хенрику путь к отступлению. – Положено давать отыграться!

Толпа загудела; было неясно, то ли жалеют его, то ли завидуют кидале. Хенрик едва не скрипнул зубами: жадность и наглость уличной своры не имела границ. Дай им волю – высосут кровь до капли.

– Пускай играет, коли охота, – пожал плечами кидала.

Казалось, Хенрик колебался.

– Давай, парень! Отыгрывайся! – подтолкнул его Руперто. Улыбка приросла к его губам, его колотило от жадности. Хенрик подумал: когда все закончится, неплохо бы скрутить ему шею. Из всей шайки черноволосый гаденыш казался самым мерзким.

Он выудил из внутреннего кармана пачку разлохмаченных бумажек. Глаза у подставного полезли на лоб. В толпе зашушукались, люди напирали, напряжение разлилось в воздухе.

– Что я с этого получу?

Крыса помусолил пачку.

– Здесь девять двести. Даю пятнадцать.

– Пятнадцать? Ты за дурака меня держишь? Сто за тридцать и пятнадцать за девять? Давай тридцать!

Казалось, крыса почуял неладное.

– Пятнадцать, и точка, – отрезал он.

– Эй, эй! Парень дело говорит! – Руперто продолжал играть доброго друга. – Ответь тридцатью!

Хенрик мог бы запросить и пятьдесят, кидала все равно был уверен в победе, но переигрывать не стоило. Он намеревался выиграть, а не ограбить.

– Черт с тобой, пусть будет двадцать пять, – сказал он.

– Так будет справедливо, – в голос подтвердили подставные. Зрители согласно закивали.

Театральная пауза подошла к концу, кидала сыграл роль до конца.

– Будь по-твоему, друг, – как бы уступая нажиму, согласился он.

– Деньги на стол, – сказал Хенрик.

– Зачем это? Меня все знают, играю честно.

– Как хочешь. – Хенрик повернулся, намереваясь уйти.

– Ладно, ладно! – заторопился крыса. – Вот, гляди. Все без обмана. Чего еще желаешь?

– Ты и ты, – Хенрик ткнул пальцами в подставных, – встаньте по бокам. Следите за ним.

– Конечно, кореш. Нет проблем.

Кидала забормотал речитативом, играя колпачками. Хенрик напрягся.

– Шарик в норке! Ищи, друг!

Замерев в раздумье, Хенрик водил пальцем над наперстками.

– Кажется… кажется… здесь… или нет… наверное, здесь… или…

Ожидание повисло тяжелым угаром. В толпе замерли. Подставные вперились в его колеблющийся палец.

– Здесь, в середине! – он быстрым движением опрокинул крайние колпачки.

Толпа взорвалась криками. Латино привстал на цыпочки и сунул руку под рубаху.

– Что за… – начал было кидала, но Хенрик уже сгреб пачку и подхватил свою сумку.

– Спасибо за помощь, парни! – весело бросил он раскрывшим рты от изумления подставным. – Счастливо оставаться!

– Эй, да что за хрень!

– Все нормально, можешь не открывать! Верю на слово! – крикнул Хенрик на бегу.

Он протиснулся через толпу и припустил, петляя, стараясь держаться в тени стен. Грохнул выстрел, наугад, для острастки, пуля ушла в никуда. Небо было затянуто тучами, окончательно стемнело. Хенрик юркнул в темную подворотню, рассудив, что после яркого фонаря преследователи будут здесь как слепые котята. Гневные крики приближались. «Стрекоза» зашелестела крыльями, поднимаясь над крышами, и тут же передала картинку: трое несутся вдогонку, впереди – тот самый латино, в руках его полицейский автоматический карабин со складным прикладом; еще один – самый легконогий – бежит по улице в обход, в попытке отрезать его с другой стороны.

Хенрик усмехнулся: все шло как по писаному – кто же отпустит его с таким добром? Он присел в тени стены. Топоча, преследователи вбежали во двор и устремились дальше, расходясь в стороны; все они были как на ладони, усилитель выделил их контуры зеленым. Хенрик крепко усвоил: на войне невозможно играть по правилам, потому что сами войны ведутся без всяких правил; именно поэтому ему было плевать на местные кодексы – он стрелял так, как было удобнее, со спины. Револьвер хлопнул несколько раз. Туша латино тяжело ударилась о землю, следом, как подрубленные, кувыркнулись подставные. Никто из них даже не застонал – парализующие пули действовали мгновенно; только шум упавших тел, да звон отлетевшего в сторону карабина нарушил тишину.