Доля ангелов - А. Веста

— Ну, а как же пропеллер? — не выдержал я, — его-то видно.

— Это здесь его видно, а в полете он крутится!

Проснулись мы еще до света и сразу стали собираться. До возможного появления вертолета оставалось не более часа, и надо было успеть. Втроем мы выкатили самолет и тщательно замаскировали ангар. Днем на взлетной полосе самолет все же можно было идентифицировать по легкому сгустку тумана.

Никита Иванович привычно экипировался: надел унты, комбинезон и потертый шлемофон.

К восходу солнца самолет был полностью готов к полету и заправлен. Мы с Машей втиснулись на одно сидение и укрылись хозяйским тулупом. Успели мы вовремя. Из-за гребня леса вынырнул вертолет.

— Ничо, Марея моя знает, как незваных гостей встречать. В тайге выросла. А нам — пора!

И Никита тоже завел мотор, кто мол, быстрее. Несмотря на свой возраст Никита Иванович все делал с проворством и задором новобранца.

— Летим на Восток, — крикнул он мне в ухо, — а этим шиш!

Сняв перчатку, он показал смачный кукиш.

Над пустошью, над остовами домов и рогатой избой уже кружил в поисках места посадки вертолет, а Никита все еще прогревал мотор. Опасаясь сесть на топкое место, вертолет выбрал единственную высотку вблизи деревни, и начал снижение. Видимо, не обнаружив сверху в деревне признаков жизни, пилот не глушил двигатель, обеспечивая срочный подъем. Из вертолета, придерживая головы и чуть-чуть пригибаясь, выскочили трое и, отбежав метров на двадцать, бойко направились в нашу сторону. Двое из них — при оружии.

Самолет подался вперед и, разбежавшись на покрытом маскировочной сетью настиле, метров через сто лихо взмыл в небо.

С высоты птичьего полета Божия Брада открывалась во всей заповедной красе. Опустелая деревенька лежала словно на спине сказочной кита-рыбы, покинутая нашим Коньком-горбунком. Крохотная потемневшая часовенка на взгорье пасла сонное стадо бревенчатых изб, хлевушек, банек, копенок и поленниц. Все то милое, родное, русское, без чего Россия уже не Россия, таяло в низовом тумане.

Наш маршрут, проложенный еще с вечера, был «скорректирован на местности». Продвинувшись на юго-восток и достигнув Северной Двины, мы полетели вдоль ее русла и через пару часов приземлились в пригороде Котласа. Там через знакомого диспетчера Никита дозаправил самолет и прихватил изрядный запас топлива. До Уральских гор и очередной посадки оставалось около трех часов полета.

Единственная известная нам застава бегунов пряталась в недрах Печь-горы, в карстовых галереях у истока Печоры. Там мы надеялись отыскать координаты следующей заставы. Предположительно, она скрывалась на Алтае, в районе горы Белуха. Есть легенда, что старообрядец Атаманов показывал Николаю Рериху подземную галерею, ведущую от Белухи в Монгольский Алтай. Похоже, что пилигримы Солнцева Селенья преодолевали Уральский кряж по подземному ходу.

Мы расстались с Никитой в предгорьях Урала. После того как мы обследуем Печь-гору, он обещал встретить нас и доставить до следующей заставы.

От поселка Усть-Илыч мы пешим походом двинулись на восток. На здешних увалах во множестве попадались скалы, похожие на окаменевших воинов. Из тумана поднималась гора Яргин-Нер, на языке манси Молебный камень. По местной легенде неведомые великаны когда-то незапамятно давно пошли войной на манси, но окаменели, с тех пор все окрестные горы зовутся Горами Богов. Легенды о великанах всегда привязаны к местам силы, и это немного обнадеживало нас.

На рассвете второго дня мы пререправились через верховье Печоры и весь день шли по направлению к Печь-горе. Нас вела ярга, начертанная рукой Кожемякина. Уральские горы были ее вертикальными лучами, а наш путь ложился поперек гряды, как перекладина с загнутыми концами. Печь-гора то исчезала за голым осенним пихтачом, то вновь выныривала и царила над долиной. При переправе через бурную осеннюю реку мы вымочили рюкзаки и куртки. Запахло дымком костра, и, не сговариваясь, мы пошли на дым.

Рядом с тропой нам попалась свежая могила без креста, но с тяжелым камнем в изголовье.

— Нет здесь никаких печор и сроду не было. Это вам к югу надо, на Инту. Печора-река здесь начало берет, Печь-гора есть… Это верно, — у костра сидел щуплый остроносый мужичонка, тянул к костру костлявые руки-клешни в бурой коросте, такая нарастает за лето у старателей. — А если по части золота, то сезон давно закрыт.

Я стянул через голову мокрый, задымившийся от жара костра свитер. Вынул из нагрудного кармана вымокшие деньги и документы и положил их сушиться, прижав камнями. Хозяин придирчиво осмотрел мой багаж, выискивая какой-то свой «интерес».

— Куришь? — спросил у меня старатель. — А она? Ну хоть газета у вас есть?

Я протянул ему почти сухой походный блокнот, и он наскоро свернул козью ножку со своим таежным самосадом.

Наш новый знакомец тайно мыл золотишко у истоков Печоры. Звали его Филин, то ли фамилия, то ли зловещее прозвище. Неожиданной кампании он не обрадовался и с ходу одарил нас таежной «бухтиной»:

— Дороги мертвых здесь проходят. Слыхали? Если заполночь в сопки выйдешь, вроде люди по тропе на перевал идут, лица закрыты, но если заговоришь — амба! С собой уведут. Поэтому местные здесь не шастают.

Видели могилу? Пришел я сюда весной, а он уж тута сидит, дожидается. В тайге жизнь короткая. Затес на стволе оставил, что-то перед смертью написать хотел, да только ничего уже не разобрать, смолой затекло. Тут часто люди пропадают. Завтра утром назад поворачивайте, если не хотите у Хозяина зимовать.

— А кто здесь Хозяин? — поинтересовалась Маша.

— Здесь у всякой горы свой Хозяин. Да не кисни, Машута, провожу я вас вниз к Усть-Илычу.

Спали у костра, подложив под голову рюкзаки. Ночью Филин пропал. Я до рассвета караулил костер. Солнце уже прорезалось сквозь сопки, когда Филин вернулся. Приторочил рюкзак повыше, к сосновому стволу. Тяжелый, раздутый мешок, казалось, под завязку набит мелким галечником.

Филин неодобрительно перехватил мой взгляд:

— Припасу-то оставьте: сухари, то да се. В Троицком еще купите, а мне в самый раз подхарчиться перед зимой.

Я послушно отсыпал ему припас. На два дня бесславного возвращения нам хватит. Взобравшись на пихту, Филин привязал запас к ветке. Свой рюкзак он, однако, не оставил в лагере, а тащил на спине, не обращая внимания на тяжесть. Я не сводил взгляда с таинственного мешка. Из прорехи смотрел крупный самоцвет, гладкий, шлифованный, точно он уже побывал в мастерской.

Едва приметная звериная тропа вилась по склону.

Наш проводник шел впереди, скользя по каменистым осыпям, пробуя палкой едва намеченную тропу. Где-то мерно долбил дятел, в пустых лесах звук выходил долгим, гулким. На стволах — глубокие рассечины — следы медвежьего когтя. По пути нам попались сгнившие, обомшелые развалины. Звон красных сосен был похож на далекий благовест. На лесной прогалине в золотых сумерках осеннего леса приютился храм. Под низким, обветшалым потолком все еще можно было отыскать алтарь. Сквозь прореху в крыше, словно неугасимая лампада, играл ясный солнечный луч. Раскольничий крест-голбец еще держался на черной лапе. Повсюду на рыхлом мху виднелись следы когтистых медвежьих лап. Может статься, что мы избрали ложный путь или застава бегунов-скрытников пала и развеялась прахом.

— Скит-то никак завалился, — проворчал старатель.

— Здесь кто-то жил?

— Жил… дед-столет — неохотно ответил Филин. — То ли в гору ушел, то ли сгинул.

На тропе лежала золотая монетка: десятирублевик царской чеканки.

— На, возьми, у тебя из рюкзака выпала.

Я поднял монету и подал ее проводнику. Тот даже не поблагодарил:

— Идите все вперед, от солнца не сворачивая, так и дойдете до фактории. Ну, прощевайте…

Поправив лямки, Филин споро поковылял вниз в урочище Молебного Камня.

Маша посмотрела на заходящее солнце. Небо полыхало обманчивым жаром, но скорая ночь обещала мороз.

— Арсений, пойдем обратно.

— Зачем?

— Разве не ясно, этот старатель специально запутал нас. Пойдем! — Маша решительно повела меня вниз по склону к зарастающему мхом скиту.

Удерживая теплую Машину руку, я сделал шаг на присыпанную листвою и пихтовой хвоей терраску. Под ногой с грохотом и треском обвалился гнилой настил. Машина рука выскользнула из моей, пытаясь удержать ее, я сверзился в провал. Мой рюкзак зацепился за корень и несколько секунд держал меня над темным проломом, где на дне затихал шум падения. Извернувшись, я выскользнул из лямок и упал в пролом.

Падая в обледенелое жерло горы, похожее на застывший водопад, мы должны были неминуемо разбиться. Но где-то на середине пути ледяная река пошла под уклон и мы, как по ледяной горке достигли дна. Вокруг громоздились ледяные наплывы, веяло мертвенным холодом вечного ледника. Алое закатное солнце дробилось в ледяной линзе, и лед прозрачно алел изнутри. Веревка-ходовик и все мое снаряжение осталось наверху. Через полминуты с легким звоном рядом со мной приземлился альпеншток, но в сердце Уральских пещер, он был почти бесполезен.