Доля ангелов - А. Веста

Нас разбудил рев работающего двигателя. С подветренной стороны берега висел густой молочный туман. Белый кораблик растворился в нем. Вертолет, описав дугу над косой, скрылся за гребнем леса.

— Это не пограничники. Если залетели сюда, значит, ищут вас, — заметил Штихель. — Вы пойдете берегом, а я попробую увести этих молодчиков за собой.

— А что, Генрих, не пора ли исполнить твою мечту? Забирай яхту и плыви в фатерлянд, — я с чувством пожал его сухую в жестких мозолях руку.

— Такая посудина — дорогой подарок. Я не заслужил этой награды. Хотя у меня — радикулит, и я его тоже не заслужил, — улыбнулся старик.

Прежде он шутил, не улыбаясь, этот крепкий, жилистый, прокаленный ветрами старый воин.

Глава 17

Змеиный посох

И я верил, что Солнце зажглось для меня,

Просияв, как рубин на кольце золотом.

Деревня с диковинным названием Божья Брада была помечена на карте скупым крестиком. Похожие кресты были рассыпаны по всему Северу, отмечая вымершие, покинутые или сгоревшие поселения.

В Вологде мы оказались ранним утром. Моросил мелкий осенний дождь. До поезда на боковую ветку оставалось часа два, и мы зашли в краеведческий музей. Жива ли еще деревня Божья Брада, или мы найдем лишь остовы печей да заросли чертополоха? Консультанта-охотоведа на месте не оказалось, и в «ожидании Годо» мы болтались по залам музея. За стеклами витрин высиживали гипсовые яйца тетерки, выпи и глухари, летали и терзали добычу пернатые хищники, и в их стеклянных глазах стыл укор. Мы остановились возле исполинского волка и в отражении витрины увидели не менее доброжелательный оскал:

— Это вы меня искали? Я к вашим услугам!

Громадный флибустьер оказался на редкость милым человеком, познавшим цену охотничьего одиночества и умевшим ценить неспешный разговор со случайными встречными.

— Мы туристы из Москвы, объезжаем глухие деревеньки.

— Историей, стало быть, интересуетесь?

— Скорее этнографией. Вот, к примеру, Божия Брада. Откуда такое название?

И словно услышав тайный пароль, охотовед оглянулся на шеренгу чучел и проводил нас в маленькую, заваленную охотничьими сувенирами каморку.

— Божия Брада? Я и сам поначалу удивлялся такому названию, — приветливо и простодушно начал охотовед. — Я вот что узнал: когда прежде по осени поле убирали, последнюю полоску оставляли Велесу на бородку. Деревня эта, стало быть, и есть последний Божий сноп на краю России.

— Но на нем, похоже, крест поставили. Там еще кто-нибудь жив?

— Сейчас здесь десятки крестов стоят — вымирает избяная Русь! Однако в Божьей Браде живут два, ну скажем, интересных персонажа — муж и жена, да обходит их сатана. Столичных не жалуют; к ним подход найти надо. А в Божьей Браде я недавно бывал, и вроде даже знамение там со мной приключилось. Два раза слышал голос с неба: рокочет эдак грозно, а ничего не видно… Может, ищет кого Ангел святой, сказать что-то важное людям хочет, да верного человека не найдет…

— Летающая тарелка, как в Петрозаводске? — подсказал я.

— Да нет — тарелку видно, а это — не… Уж я-то знаю, — загадочно закончил он. — Дойдете до Брады, привет от меня Никите передайте. Зимой туристов поменьше станет, заеду к нему…

Приозерский оказался мелким провинциальным городком с остатками былой роскоши в виде громадного клуба, достаточно приличного вокзала и чистенькой столовой. Местная цивилизация жалась вдоль русла обветшалой короткой бетонки к военному городку стратегической авиации, как теленок к материнскому вымени. Облупленные дома начала пятидесятых с выбитыми стеклами, и одинокие, уставшие люди, сидящие на покосившихся скамейках у подъездов. Все это взывало к милосердию, но, видимо, не находило отклика у власть имущих, занятых прибыльным патронажем прокладки нефтеносных и газовых артерий к жиреющему европейскому телу. А что, если бы хирург так же пытался спасти пациента, удалив участок вены с тромбом, а кровь временно пустил бы стекать в санитарную утку, создавая «стабилизационный фонд здоровья»?

Однако стало понятно, что мы действительно на верном пути: близость Божьей Брады к авиационному полку, летное прошлое Никиты Кожемякина и странная характеристика, данная ему в Вологде, — все это складывалось в строки кроссворда, в пересечениях которого по всем правилам криптографии скрывался заветный путь в Гималаи.

Свернув с бетонки по едва приметной лесной тропе, мы двинулись на поиски деревеньки. Над болотами безбрежным маревом висел молочный туман, и мы шли почти наугад по зыбким топям, нащупывая ушедшую в коричневую жижу гать. Здесь, на границе шестьдесят четвертой параллели, скудная северная растительность окончательно теряла в росте и рассыпалась болотистыми кочами и хилыми, почти голыми елочками. Как тюленьи морды, торчали сквозь мхи белесые валуны, на которых восседали черные угрюмые вороны. В вечернем небе кружили стаи чаек. Значит, где-то недалеко, чуть-чуть севернее, где по уверениям древних географов располагался полярный рай, плескалось Белое море.

Тропа таяла и терялась среди кочей и кривых сосенок. Эта неверная стезя вела к давно оставленному человеческому обиталищу. Почернелые деревянные бараки и ветхие строения в рощице молодого пихтача оказались остатками лагеря заключенных, а над дверями центрального здания, похожего на клуб, все еще висел уцелевший изрядно вылинявший плакат. Клуб стоял на красивом пригорке, внизу протекал ручей. Мы уселись под навес, и как раз вовремя — в безмолвии болот яростно зарокотал вертолет.

Бросок в тысячу километров не сбил погоню со следа. Значит, нас вели настоящие спецы своего дела, обвешенные устройствами связи и портативными камерами с дальнобойной «слышащей» оптикой. Они имели преимущество в скорости, и с высоты болотистые пустоши просматривались на многие километры. Покружив над лагерем, вертолет улетел к северу и растаял в тумане.

Мы вернулись на гать и пошли дальше, постоянно сверяясь с картой и прислушиваясь. Темнело в небе, но стало светлей на сердце — ночью не полетят!

Впереди забрезжил живой огонек. Пламя свечи или лампы-коптилки помаргивало сквозь влажное зыбкое марево. Из тумана высоко над землей, прорезались оленьи рога, под ними проступила изба. Рога были прибиты под коньком, как знак удачи и охотничьего фарта. Горница светилась окошком, как новогодняя игрушка со свечкой внутри.

Маша стукнула в окно. На стук в дверях появилась массивная, приземистая фигура:

— Кто тут ночами бродит? Заблудились, туристы?

— Здравствуйте, мы ищем Никиту Кожемякина.

— Я и есть Кожемякин, — прогудел в ответ приземистый Геркулес и посторонился, пропуская нас в сени.

В избе было жарко натоплено, в печи постреливали поленья, гудел самовар, над чашками с чаем плавал душистый пар.

Как и предупреждал охотовед, единственными обитателями Божьей Брады оказались бывший летчик Никита Кожемякин и его жена Марея.

— Абрашечка, гостики, садитесь исть, — зазывала Марея. — В крепких ухватистых руках она держала блюдо золотистых оладий. — Промерзли поди? Во байны воды горячей начерпам, ужо попарим вас.

— Никита, почему вас жена Абрашечкой зовет? Если это, конечно, не семейная тайна, — поинтересовался я.

— Абрашка по-нашему, по-поморски — морж. А что не похож?

— На моржа похож, на Абрашечку — нет!

Круглая, наголо обритая голова Никиты серебристо пушилась, как мех белька. На небольшом плосковатом лице льдистыми сосульками свисали усы. Карие глаза, бесхитростные и смешливые, умильно щурились на весь белый свет. Как есть морж, усмехающийся в оледенелые усы. Однако, мужик он был «с секретом» да и выглядел не по годам молодо.

— Ну, сказывайте, зачем пожаловали?

— Слышали мы, что вы летали над Гималаями.

— От кого слышали?

— От Генриха Штихеля.

— Жив, курилка? Трубку свою еще не съел? Ну, стало быть, летал. А дальше-то что?

Я достал перстень и поднес его к огню.

Никита Иванович, любопытствуя, заглянул в перстень, любуясь игрой света внутри камня:

— Слыхал я байку о рубиновом перстеньке, когда в особом округе служил… Бают, будь-то бы Царь Мира, Белый Клобук, монголы его Бурханом кличут, выслал свой зарочный перстень в мир, чтобы кровь умирить, да канул тот перстень в море людское. Не понесли люди этой тяжести. А в том камне — солнечный коловрат о четырех концах впечатан. Он, вроде компаса, путь в Тайную землю показывает.

— Странно… Но в нашем перстне вместо коловрата обитает мертвая голова, — с тревогой сказала Маша.

— Может быть, мы ошиблись и зря ищем Златую Цепь?

— Так вы в Беловодье собрались? Тогда сомненья нам враги! — подбодрил нас Никита. — Будет вам коловрат! Полярную карту Меркатора видели? Фломандец этот ее у арабов переписал, а те — у древнего народа, что на полюсе жил. Там Антарктида безо льда представлена, как бы для обозрения сверху. Так она тоже в виде креста-коловрата завернута. Окраинные острова и береговая линия цепом закручиваются. Только погибла та северная Атлантида, вроде как ядерная зима ее накрыла. Ну, чего приуныли? «Мертвая голова» нам, и вправду, ни к чему, коловрат роднее. А с чего поход начинается? Любой поход, робята, начинают с прокладки маршрута. Ну-ка, Марея, неси карту!