А собаку я возьму себе - Алисия Хименес Бартлетт

– Вы были правы, нельзя дальше с этим играть.

– И когда вы ей об этом скажете?

– Сегодня же вечером.

– Не очень-то это приятно, правда?

– Ничего, я надеюсь, что смогу решить этот вопрос деликатно.

– Я тоже на это надеюсь. Анхела – необыкновенная женщина.

– Я прекрасно это знаю.

А мне грустно было представить себе реакцию Анхелы. Еще одна рассеявшаяся иллюзия, возможно, последняя, какую она может себе позволить в своем возрасте. Но я понимала Гарсона. Он хотел наслаждаться жизнью, которую, в конце концов, только что для себя открыл. Вдова, влюбленная в эмоционально незрелого человека. Это только подтверждало, до какой степени злой рок веет над всем, что связано с любовью. Это настоящее бедствие, которое род человеческий вынужден терпеть, из века в век принося в жертву свою цельность и свои способности.

Вторую половину дня я провела, запершись в своем служебном кабинете, стараясь забыть об этом разговоре и сосредоточиться на расследовании. Вспомнила все, что удалось выяснить в питомниках. Проливают ли свет эти данные на последний год жизни Лусены? Молодые кобели, опытные воры, не повреждающие ни дверей, ни клеток. Выборочные, а не массовые хищения. Необходимость участия в преступлении двух человек. Отсутствие улик. Парадоксальный мир, где физический акт кражи не оставляет следов, а любовь оставляет. Нет, бесполезно, я не могла сосредоточиться на деле и решила идти домой.

Сидение в кресле с газетой в руке мало что изменило. Мысли мои крутились вокруг одного и того же. Каково сейчас Анхеле? Что она теперь думает о жизни? Я включила Моцарта – по моим наблюдениям, это была излюбленная музыка Ужастика. Когда она звучала, у него как-то по-особому топорщился загривок и весь он расслаблялся. Я открыла дверь в патио и впустила в дом раскалившийся за день воздух. И сама тоже расслабилась, переодевшись в старый легкий халат. Так было лучше. Я не несла ответственность за любовные неудачи, которые преподносит людям жизнь. И почти ничего не могла сделать ни для Анхелы, ни для кого-либо другого. Разве что постараться самой избежать страданий, это было в моих силах. Я облегченно вздохнула. Ужастик тоже.

Часа через два после того, как я обрела душевное спокойствие, раздался телефонный звонок. Часы показывали час ночи.

– Петра!

Мое имя прозвучало не вопросительно, а как утверждение.

– Младший инспектор?

– Мне нужно с вами встретиться.

– Что-нибудь случилось?

– Это сугубо личное.

– Понимаю. Почему бы вам не зайти ко мне, я еще не сплю.

– Нет, лучше встретиться в баре.

– В баре?

– Извините, инспектор. Это последнее, о чем я вас прошу.

– Ну хорошо, Гарсон. Рядом с моим домом есть бар, припоминаете? По-моему, он еще открыт.

– Считайте, что я уже там.

Мне смертельно не хотелось снова переодеваться, и я надела плащ прямо на халат. Взяла Ужастика на поводок и вышла на улицу, совершенно безлюдную в такой час. Минут десять торчала напротив бара, пока не заметила подъехавшую машину Гарсона. Ужастик страшно ему обрадовался, а он даже не приласкал его и вообще не обратил на беднягу никакого внимания. Впрочем, наверное, он вел бы себя так же, приведи я с собой жирафа. Выглядел он не блестяще: мрачный, осунувшийся, с бледным лицом и черными, словно нарисованными углем, кругами под глазами. Мы уселись за один из столиков, благодаря хорошей погоде выставленных наружу. Гарсон потребовал виски, сопроводив свои слова повелительным жестом. И как только официант его принес, сразу осушил полстакана.

– Черт возьми, младший инспектор, однако же бодро вы начинаете!

– Называйте меня сегодня Фермин, прошу вас. Кроме того, хочу вас предупредить, что собираюсь напиться. Честно вам об этом говорю, чтобы не было недоразумений.

– Поэтому мы встречаемся в баре?

– Поэтому и еще потому, что я не хочу себя контролировать, Петра. Если бы все происходило у вас дома, мне пришлось бы вести себя как воспитанному человеку, смотреть на часы… Здесь все проще. Когда я вам надоем, вы встанете и уйдете.

Он попросил еще виски, на этот раз двойное.

– Тяжело пришлось, – наконец признался он. – Никогда не думал, что сказать кому-то «прощай» так трудно. Даже подходя к дому Анхелы, я все еще полагал, что это легко. Я все заранее отрепетировал. Но потом как-то сразу понял, что дело не в том, чтобы продумать все до конца. – Он сделал большой глоток и уставился в пол. – Я вел себя как последний глупец все это время, Петра, вы были правы.

– Послушайте, я…

– Не отказывайтесь от своих слов, я действительно был легкомысленным дураком, и все тут.

– Анхела рассердилась на вас?

– Нет, она не рассердилась. Сказала, что все понимает и что никто не может приказать своему сердцу. Потом заплакала.

Голос у него прервался. Он заказал еще виски. Я тоже решила выпить.

– Не стоит слишком винить себя, Фермин. По сути дела, вы не сознавали, что причиняете страдания.

– Я даже представить себе не мог, что расставание окажется для меня таким болезненным. С одной стороны, я был уверен, что хочу разорвать наши отношения, но с другой – чувствовал себя так, словно все еще люблю ее.

– Это всегда так, все чертовски запутано. Любовь – это разочарование и боль, она испепеляет и разрушает… Думаете, почему я сама поспешила избавиться от этих цепей?

К нам вышел официант.

– Сеньоры, мы закрываемся, но вы можете не уходить и сидеть здесь, сколько захотите.

– А как же стаканы?

– Поставьте их у двери, когда закончите.

– Но сперва принесите еще одно двойное, – попросил Гарсон и вынул из кармана деньги.

Вскоре официанты вышли из бара. Они с грохотом закрыли металлическую дверь и удалились, бросая на нас косые взгляды. Гарсон больше не произнес ни слова. Ужастик спал. Я начала ощущать неловкость оттого, что сижу в старом халате, едва прикрытом плащом.

– Не знать любви – плохо, но узнать ее – это зачастую то же самое, что научиться страдать, – произнесла я как бы напоследок, после чего смело можно было встать и уйти. Гарсон даже ухом не повел. Он то ли задумался, то ли молча страдал, то ли мучился угрызениями совести, то ли бог знает какие еще испытывал чувства, восседая на идиотском алюминиевом стуле. В любом случае уходить было нельзя: долг друга – остаться, если твой товарищ погрузился в подобное состояние, пусть даже ты ничего не можешь сделать, чтобы он ожил.

В молчании прошел час, показавшийся вечностью. Поначалу Гарсон время от времени прикладывался к стакану, после чего глубоко вздыхал. Потом он уже просто сидел неподвижно, уставившись в пустоту остекленевшими глазами. В последние же пять минут глаза у него были уже закрыты, а голова опустилась на грудь. Я решила, что пора заканчивать ночное бдение у тела друга.

– Фермин, может быть, пойдем?

Он не подавал никаких признаков жизни.

– Фермин, пожалуйста, вставайте.

Бесполезно, он даже не пошевелился. Я попыталась вернуть его к жизни, прибегнув к помощи подсознания:

– Младший инспектор, очнитесь, я приказываю вам встать!

Это сработало. Он с трудом приоткрыл глаза и еле слышно произнес:

– Не могу, я принял транквилизатор.

– Где вы его достали, черт вас возьми?

Пришлось вплотную приблизиться к нему, чтобы расслышать, что он бормочет:

– Мне дала его моя бывшая хозяйка. Бедняжка посещала психиатра, у нее с нервами не в порядке.

Больше он не сказал ни слова. И застыл скатившейся с горы глыбой. Я разозлилась:

– Предупреждать надо! Как я сдвину с места такую тушу?

Вскоре я поняла, что причитаниями делу не поможешь. К тому же Ужастик начал подвывать, расслышав в моем голосе недовольство. Я отыскала монетку в карманах павшего друга и пошла к телефону-автомату. Почему бы не позвонить Хуану Монтуриолю в столь чрезвычайных обстоятельствах? В конце концов, он живет рядом.

Он появился не в пижаме, как того требовал бы сценарий американского фильма, но, по крайней мере, волосы у него были растрепаны. Он тотчас оценил ситуацию и своими мощными руками поднял Гарсона и взвалил себе на плечо. Я поддерживала его сбоку, как только могла, бормоча извинения вперемежку с проклятиями. Мы засунули Гарсона в машину Хуана, который обливался потом и оттого выглядел таким привлекательным и мужественным в своей прилипшей к телу белой рубашке.

– Что привело его в такое состояние? – спросил Хуан.

– Любовные страдания.

– Ну, тогда это еще не так страшно, могло бы быть и хуже.

Мы отвезли Гарсона домой. То, что удалось дотащить его по лестнице до дверей квартиры, стало еще одним маленьким подвигом Хуана. Порывшись в карманах пиджака младшего инспектора, я достала ключ, и мы наконец-то смогли взгромоздить его на кровать, где он и продолжал спать.