Лес мертвецов - Жан-Кристоф Гранже

— Тумай. Ее открыли в две тысячи первом году. Нам удалось восстановить ее по слепку черепа и нескольких костей.

— И в чем же неувязка?

— Ей семь миллионов лет. Очевидно, она появилась раньше, чем Великая рифтовая долина. К тому же ее нашли в Чаде, то есть изменение ландшафта тут ни при чем.

— Получается, что она перечеркивает теорию рифта?

— Прежде всего это доказывает то, что уже давно предполагали палеоантропологи. Люди появились одновременно в разных уголках Африки. В разных климатах, ландшафтах, сталкиваясь с различными препятствиями, они искали себе подобных… Разные виды жили вместе, приспосабливаясь друг к другу и постепенно развиваясь.

— А что произошло после австралопитеков?

— Появился Homo habilis.[42]

Вьотти повернулась к очередному экспонату. Уже не такому волосатому, чуть повыше, полтора метра ростом. Но все еще обезьяноподобному.

— Ему меньше двух миллионов лет. Умелым его прозвали, потому что он начал использовать камни, орудия. Мозг у него побольше, и он всеяден, хотя еще не охотится. Он скорее падальщик, довольствующийся тем, что оставили хищники, или отрывающий куски павших животных. Это оппортунист, живущий в стойбище с десятком своих сородичей.

— А следующий этап?

— Homo erectus.[43] Появился около миллиона лет назад и расселился на обширной территории. Всего за несколько десятков тысячелетий он достиг Ближнего Востока, а потом и Азии.

— А скульптур этого вида у вас нет?

— Вот уже десять лет, как я стараюсь раздобыть череп… Homo erectus распался на два очень известных вида. С одной стороны, неандертальцы, которые постепенно вымерли, и архаические Homo sapiens, протокроманьонцы, чьи останки обнаружены в Европе и на Среднем Востоке. От них-то и произошел Homo sapiens sapiens. Пресловутые кроманьонцы. Наши предки…

Директор мастерской отодвинулась, чтобы показать Жанне существо повыше ростом и более крепкого телосложения, одетое в мех и размахивающее копьем. Грубое лицо, завешанное длинными волосами. Он мог бы быть roadie[44] хард-рок-бэнда или убийцей-выродком в старом фильме ужасов.

— Тотавельский человек. Европейский Homo erectus. Скелет нашли в Восточных Пиренеях. Ему не меньше четырехсот пятидесяти тысяч лет. Принадлежит к неандертальской ветви. На самом деле это предшественник неандертальца… Он еще не знает огня. Использует двусторонние орудия. Охотится и живет в пещерах, откуда следит за хищниками. А иногда ест человеческое мясо…

Жанна не сомневалась, что во время припадков убийца перевоплощался в подобное первобытное существо.

— А религия у него уже есть? — спросила она.

— Религия появится позже, вместе с погребением. Около ста тысяч лет до нашей эры. Тогда и неандертальцы, и кроманьонцы поклонялись природным силам.

Жанна вспомнила кровавые надписи на месте преступления.

— И в это время они рисовали на стенах пещер?

— Нет. Неандертальцы так и не освоили настенную живопись. Они вымерли около тридцати тысяч лет до нашей эры. Тем временем кроманьонцы продолжали развиваться. А вместе с ними и искусство наскального рисунка.

— Это эпоха росписей в пещерах Коскер и Ласко?

— Да. Они выполнены в тот период.

— И что вы можете сказать об этих рисунках?

— Это не моя специальность. Если хотите, я дам вам координаты специалиста. Моего друга.

Изабелла Вьотти приблизилась к группе людей в вывернутых шкурах, похожих на индейцев сиу:

— А вот и кроманьонцы.

Как и в первый раз, Жанна удивилась. Она всегда представляла себе первобытных людей обезьяноподобными существами, одетыми в меха и ютящимися в пещерах. Но на самом деле кроманьонцы больше походили на североамериканских индейцев из вестернов: длинные черные волосы, кожаные штаны и туники, искусно сделанные украшения и оружие.

— Это кочевники, занимавшиеся охотой и собирательством. Весьма искусные в обтесывании камней, шитье, выделке шкур… Человеческая цивилизация в движении.

— Кланы сражались между собой?

— Нет. Все силы уходили на выживание. Считается даже, что отдельные группы помогали друг другу. Во всяком случае, союзы заключались между представителями разных племен, чтобы избежать эндогамии.

Жанне хотелось расспросить ее о запрете на кровосмешение — одном из древнейших правил, установленных человечеством. Но это было бы неуместно. Впрочем, из этой лекции она так и не узнала ничего нового об убийствах и о том, кто их совершил. Похоже, убийца наугад заимствовал обычаи и ритуалы из разных эпох. Жанна решила, что он не обладает глубокими познаниями в антропологии. Разве что обрывочными сведениями, почерпнутыми из книг и в музеях…

— А затем, — продолжала Вьотти, — произошла неолитическая революция. Мы находимся в десятитысячном году до нашей эры. Наступило потепление. Степь, в которой пасутся большие стада, превращается в обширный лес. Мамонты вымирают. Северные олени, мускусные быки переселяются ближе к северу. А люди за несколько тысячелетий осваивают скотоводство и земледелие. Тогда-то и возникло насилие. Каждое племя стремится захватить запасы соседей. Склады зерна, стада… Прав был Жан-Жак Руссо: насилие родилось вместе с собственностью. А вскоре наступает эпоха металла: сначала бронзовый век, затем железный. Религии усложняются. Появляется письменность. Первобытную эпоху сменяет Античность…

Жанна задумалась. Она и сама не знала, чего ждала от этой лекции, но озарение так и не наступило. Она не услышала ничего такого, что проливало бы свет на поведение убийцы. Позволяло установить связь между первобытной эпохой и двумя другими маниями убийцы: аутизмом и генетикой.

— Спасибо за лекцию, — поблагодарила она, допив почти остывший чай. — Можно, я задам вам несколько вопросов о Франческе Терча?

— Ну конечно.

— Давно она работала в вашей мастерской?

— Два года.

— У нее ведь было две профессии?

— Да. Скульптор и антрополог.

— А как вы ее нашли?

— Я устанавливала скульптуру в Барселонском музее науки Космокайша. Она показала мне свое портфолио. Я приняла ее не задумываясь.

— Как ей жилось во Франции? Она нашла здесь свое призвание?

Вьотти указала на скульптуры:

— Вот ее призвание. Она буквально жила с Тумай, неандертальцами, мадленскими[45] охотниками. Прямо одержимая.

— У нее был дружок?

— Нет. Вся ее жизнь заключалась в скульптуре. И не только здесь, еще и в ее лофте в Монтрёй. Это было более современное и более личное творчество.

— А в чем оно заключалось?

— Все это довольно необычно. Она применяла нашу технику отливки, но создавала современные сцены с гиперреалистическими персонажами. В основном с детьми. Жутковатое зрелище. Но о ней уже начинали говорить. Она выставлялась.

— У вас есть ключи от лофта Франчески?

— Она всегда хранила здесь дубликат.

— Можно взять?

Изабелла Вьотти колебалась:

— Мне неудобно спрашивать, но… ведь обычно следственные судьи сами не приезжают к свидетелям?

— Никогда.

— Это дело действительно поручено вам?

— Нет, не мне.

— Я так и знала, — улыбнулась скульпторша. — Выходит, для вас это… личное дело?

— Очень личное. Франсуа Тэн, погибший судья, был моим другом. И я сделаю все, чтобы остановить убийцу.

— Подождите меня здесь.

Изабелла вышла. В зале темнело. В сумраке глаза скульптур мерцали, как звезды таинственных галактик. Мертвых галактик, чей свет все еще доходит до нас.

— Пожалуйста. Дом тридцать четыре по улице Фёйантин возле станции Круа-де-Шаво в Монтрёй.

Она вложила в руку Жанны связку ключей.

— Имейте в виду, там жуткий бардак. Я ездила туда за одеждой для похорон. У Франчески в Аргентине не осталось родных. Она дитя эпохи диктатур. Ее родители были уничтожены режимом. Я… — Не совладав с волнением, она замолчала. Снова села. — Между прочим, когда я туда приезжала, то заметила кое-что странное.

— У нее в мастерской?

— Да. Там не хватало одной скульптуры.

— Какой?

— Не знаю. Той, которую она заканчивала. Франческа работала на специальном помосте посреди мастерской. Система блоков и лебедок позволяла удерживать скульптуру в вертикальном положении и перемещать ее, когда она будет закончена. На возвышении уже ничего не было, но системой кабелей кто-то недавно пользовался. У меня глаз наметанный. Это ведь мое ремесло.

Райшенбах и его люди эту деталь упустили.

— Может быть, она отправила ее в галерею?

— Нет. Туда я звонила. Они ничего не получали. Да они ничего и не ждали раньше, чем через полгода. По их словам, она работала над секретным проектом, который для нее очень много значил.

— Думаете, кто-то украл эту скульптуру?