Лес мертвецов - Жан-Кристоф Гранже

— Я вам кое в чем признаюсь, — сказал он, поправляя очки. — В прошлый четверг, когда нашли тело Нелли, я поклялся найти убийцу. И прикончить его собственными руками. — Он вытянул ладони. — Поверьте, сил у меня хватит. Мне казалось, отомстить за Нелли — моя карма. А потом ко мне в кабинет явились вы.

— Ну и что?

— А то, что эта карма — ваша. По неведомой мне причине вам судьбой предназначено загнать этого ублюдка. Вы его не упустите. Границы вам не помеха. Не исключено, что это случится в следующей жизни. Но вашей душе и душе этого монстра суждено встретиться и вступить в поединок.

— Надеюсь, все случится еще в этой жизни.

Бернар Павуа закрыл глаза, словно медитирующий Будда, на которого снизошло озарение:

— А я и не сомневаюсь.

33

— Что там со звонками Тэна?

— Вроде я тебе уже рассказывал.

— Ты говорил о засекреченных номерах. Удалось выяснить, кому он звонил в Никарагуа и Аргентину?

— Пока только в Никарагуа.

— И как зовут этого типа?

— Эдуардо Мансарена.

Не отпуская руль, Жанна вытащила из кармана накладную экспресс-почты, которую раздобыла в кабинете Нелли. Она уже знала, что так звали отправителя посылки. От волнения у нее задрожали руки. Тот самый след, который Тэн разрабатывал в одиночку. 31 мая Нелли Баржак получила посылку от Мансарены, директора лаборатории «Плазма Инк.». 8 июня Франсуа звонил тому же человеку, очевидно гематологу, специалисту по заболеваниям крови и кроветворных органов.

— Это еще не все, — продолжал Райшенбах. — Я снова порылся в распечатке звонков этого твоего психоаналитика, Антуана Феро. Проверил не только последние два звонка в понедельник, а еще и звонки за уик-энд. В пять часов вечера в воскресенье он тоже звонил в Никарагуа. На мобильный. Угадай, на чей?

— Эдуардо Мансарены.

— В точку. Уж не знаю как, но тебе удалось взять самый горячий след. И он ведет в Манагуа.

Жанна промолчала. Да, тут есть какая-то связь. Между аутизмом, хромосомами и первобытной историей. Что-то органическое, глубокое, возможно сокрытое в образчике плазмы из Никарагуа…

— Ну а сама ты продвинулась? — спросил Райшенбах.

— Опрашиваю начальников убитых женщин. Элен Гароди, директора института Беттельгейма. Бернара Павуа, директора лабораторий Павуа…

— И они готовы отвечать?

— Запросто.

— Их не смущает, что ты приезжаешь к ним и пристаешь со своими вопросами?

— Они не подозревают, что обычно свидетелей вызывают в суд повесткой.

Сыщик настаивал:

— А они в курсе, что дело не у тебя?

— Моя должность действует на них завораживающе.

— Чего ты, собственно, добиваешься?

— К вечеру буду знать точнее.

— Уже пять вечера, Жанна. Время подпирает.

— К тебе это тоже относится. Ты порылся в распорядке дня всех трех девушек?

— Да. Все впустую. Ни одной точки пересечения, ни единого общего имени.

— А как насчет краж или актов вандализма в музее первобытной истории?

— Я получил результаты. Nada.[41]

— А от криминалистов и судмедэксперта нет новостей?

— Если и есть, мне они докладывать не станут.

— Ты знаешь, кому передали дело?

— Нет. Как только узнаю, позвоню.

— Чтобы я не попадалась им на глаза?

— Чтобы ты знала имена своих врагов.

Жанна заговорила настойчивей:

— Разузнай все про этого Эдуардо Мансарену. Выясни, чем занимается общество «Плазма Инк.». И как зовут типа из Аргентины, которому звонил Тэн.

— Жанна, сегодня вечером я бросаю это дело.

— Договорились. Созвонимся ближе к ночи.

Завидев Порт-де-ла-Шапель, Жанна свернула с кольцевого бульвара и выехала на улицу Шапель. Она уже отработала аутизм. Генетику. Оставалась первобытная история. Теперь она ехала в мастерскую Изабеллы Вьотти.

Доехав до воздушного метро, она свернула направо, на бульвар Шапель, потом налево, на улицу Мобёж, пока не добралась до бульвара Мажанта. Направилась к площади Республики, не доезжая, повернула на улицу Ланкри и в правильном направлении выехала на Фобур-дю-Тампль. «Твинго» раскалился как печка. Кондиционер сломался так давно, что она уже забыла, когда он вообще работал. Жанне казалось, что она растворяется в собственном поту.

Она тормозила перед домом 111, когда зазвонил мобильный. Номер был ей незнаком.

— Алло?

— Это майор Кормье.

Жанна не ответила. Имя ни о чем ей не говорило.

— Утром я принес вам цветы.

— Ах да, конечно…

— Я попробовал разузнать, какие вещества могут защитить от огня. Позвонил знакомым киношникам. Каскадерам. Специалистам. И вот что я выяснил: вещества, способного защитить человека от огня, не существует. По крайней мере, ничего такого, что позволило бы уберечь голое тело от ожогов.

— Я так и думала. Спасибо. Я…

Голый человек, охваченный пламенем, который боролся с Франсуа Тэном на галерее. Обгоревшее чудовище, не ощущавшее боли. Неужели ей это приснилось?

— Вы в порядке? — спросил пожарный. — Как вы себя чувствуете?

— Хорошо. И еще раз спасибо за цветы.

— Спасибо, что спасли меня на лестнице.

Жанна вышла из машины и почувствовала, что дрожит всем телом. Пожарный был прав. Она далеко не в порядке. Нервы натянуты, как струны арфы — того и гляди порвутся.

Немного поплутав между дворами и зданиями, за бамбуковой рощицей она отыскала мастерскую реконструкции. Там царил переполох. Ассистентки Изабеллы Вьотти в белых халатах перевозили скульптуры на тележках. Другие переносили бюсты, головы. Жанна поискала глазами ярко-рыжие волосы хозяйки.

— Переезжаете?

Жанна стояла на пороге — дверь была открыта. Изабелла Вьотти ее узнала. Вытирая руки о халат, она с улыбкой подошла поближе:

— Просто решили устроить перестановку. Чтобы забыть… ну… вы понимаете… Изменить атмосферу.

— Понимаю.

— Франческу похоронили сегодня утром. Из полиции никто не пришел. И мне больше не звонили. Так и положено? Вы нашли убийцу?

— Скорее наоборот.

— Наоборот?

— Он сам нас нашел.

Жанна тут же пожалела о своей неуместной остроте. Получилось не вовремя и некстати. Посерьезнев, она продолжала:

— Вы не читаете газет?

— Только не сегодня.

— Следственный судья, который вел расследование. В прошлый раз я приезжала сюда вместе с ним. Он погиб в пожаре. Наверняка это дело рук того же маньяка.

Изабелла Вьотти побледнела. Контраст с ее яркими волосами был достоин кисти Климта. Белое и огненное.

— Вы… вы думаете, мы в опасности? Я имею в виду, здесь?

— Нет. Вовсе нет. Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

С видимым усилием скульпторша взяла себя в руки:

— Сюда, пожалуйста.

Они вновь оказались в выставочном зале с длинным черным столом. Скульптуры стояли на прежних местах.

— Присаживайтесь. О чем вы хотели спросить?

— Я бы хотела знать основные этапы, — сказала Жанна, устраиваясь за лакированным столом.

— Нашей работы?

— Эволюции человеческого рода.

Изабелла Вьотти, которая так и осталась стоять, похоже, удивилась.

— Это важно для вашего расследования?

— Пока я продвигаюсь на ощупь.

— Вы говорите о миллионах лет эволюции… Нам понадобится целый вечер, чтобы…

— Давайте вкратце.

Женщина засунула руки в карманы. На ней был запачканный глиной белый халат. Поколебавшись, она спросила:

— Хотите чаю?

— Не стоит беспокоиться.

— Никакого беспокойства. У меня всегда есть горячий чай в термосе.

— О'кей. Тогда черный и без сахара.

Изабелла Вьотти принесла две дымящиеся чашки и приступила к рассказу. Доисторические существа у нее за спиной, казалось, тоже слушали лекцию — студенты и наглядные пособия в одном лице.

— Принято считать, что генетически мы отделились от обезьян шесть-восемь миллионов лет назад. В это время образовалась так называемая Великая рифтовая долина — расщелина, протянувшаяся по Восточной Африке на тысячи километров. Этот феномен привел к изменениям экологии, предопределившим нашу судьбу. С одной стороны от рифта сохранился влажный тропический лес, и обезьяны остались обезьянами. Земли по другую сторону осушились, и появилась саванна. В новых условиях обезьяна встала на задние конечности, чтобы вовремя замечать хищников. Так она перешла к прямохождению и превратилась в австралопитека, предка человека. Самый известный его экземпляр — Люси. О ней вы, наверное, уже слышали. Этой самке примерно три и три десятых миллиона лет. Есть только одна неувязка.

— Какая?

— Эта.

Изабелла Вьотти коснулась рукой черного создания ростом не более метра. Существа, во всем похожего на обезьяну, но твердо стоящего на ногах.