Собрание сочинений в 15 томах. Том 3 - Герберт Уэллс

Или в другом случае: селенит, которому предстоит сделаться погонщиком лунного скота, с ранних лет привыкает думать о лунных коровах, жить среди них, интересоваться всем, что их касается, упражняться в уходе и в погоне за ними. Его тренируют, чтобы он стал подвижным и деятельным, глаза его обрастают твердой и угловатой роговой оболочкой, он теряет, наконец, всякий интерес к внутренним частям Луны; он смотрит на всех селенитов, недостаточно знакомых с искусством вождения стад, равнодушно, насмешливо или враждебно. Мысли его заняты лунными пастбищами, и его речь состоит из технических терминов его ремесла. Поэтому он любит свою работу и бывает совершенно счастлив, выполняя долг, оправдывающий его существование. И так обстоит дело с селенитами всех сословий, — каждый представляет собой в совершенстве законченную составную часть общей машины…

Большеголовые существа, выполняющие умственную работу, являются своего рода аристократией в этом странном обществе, и во главе их, как средоточие лунного мира, стоит этот чудесный гигантский нервный узел, Великий Лунарий, перед которым я вскоре должен буду предстать. Безграничное умственное развитие интеллигентного класса стало возможным вследствие отсутствия в лунной анатомии твердого черепа, этой своеобразной костяной коробки, ставящей неустранимую преграду для развития человеческого мозга и как бы говорящей: «до сих пор и не далее». Большеголовые селениты распадаются на гри главных разряда, пользующиеся отнюдь не одинаковым влиянием и уважением. Таковы прежде всего администраторы, к числу которых принадлежит Фи-У. Селениты этой категории отличаются разносторонним умственным развитием, незаурядной силой характера и большой подвижностью. Каждый из них управляет определенным участком или, лучше сказать, определенным кубическим пространством внутри Луны. За ними следуют эксперты, вроде нашего длинноголового мыслителя, вышколенные исключительно для некоторых специальных умственных операций, и наконец ученые, являющиеся хранителями накопленного знания. К этому последнему разряду относится Тзи-Пуфф, первый лунный профессор земных языков. Здесь надо кстати сообщить одну любопытную подробность: беспредельное развитие лунных мозгов сделало ненужными все те вспомогательные пособия, которые сыграли такую большую роль в умственном развитии человека. На Луне нет ни книг, ни записей, ни библиотек. Все знания сохраняются в раздувшихся мозгах, как запасы меда в брюшке техасского медового муравья. Лунный Соммерсетовский институт и лунный Британский музей представляют собою коллекции живых мозгов.

Я успел заменить, что многосторонне развитые администраторы, при каждой встрече со мною, обнаруживают живой интерес. Они охотно сворачивают с дороги, рассматривают меня и задают вопросы, на которые отвечает Фи-У. Я постоянно вижу, как лунные администраторы проходят то туда, то сюда в сопровождении целой свиты носильщиков, служителей, глашатаев, носителей парашютов и т. д. — пестрые группы, на которые стоит посмотреть. Эксперты обычно не обращают на меня никакого внимания, точно так же, как и друг на друга, а если и замечают меня, то лишь для того, чтобы тотчас же начать крикливое изложение своих специальных познаний. Ученые по большей части погружены в невозмутимое самодовольство, из которого их может вывести только внезапное отрицание их научных заслуг. Обычно их водят маленькие надзиратели и служители, очень деятельные существа женского пола, которые, как я полагаю, служат для них чем-то вроде жен; но самые глубокомысленные ученые слишком важны, чтобы ходить пешком, и их таскают с места на место в особого рода бочках. Эти трясущиеся студни познания внушают мне почтительную боязнь. Я только что встретил одного из них, направляясь сюда, где мне позволено забавляться электрическими игрушками, и до сих пор у меня перед глазами стоит эта огромная голова, трясущаяся и лысая, покрытая тонкой кожицей и передвигающаяся на своих нелепых носилках. Впереди и позади его маршируют носильщики и уродливые глашатаи с трубообразными лицами, возвещающие его славу.

Я уже упоминал о свите, которая сопровождает большинство работников умственного труда: стражи, носильщики, лакеи — так сказать, внешние щупальцы и мускулы, всегда готовые к услугам непомерно развитых мозгов. Носильщики сопровождают их почти неизменно. Кроме того, часто встречаются проворные скороходы с ногами, как у пауков, «руки» для держания парашютов и крикуны о глотками, способными разбудить даже мертвеца. За пределами своего специального назначения эти подчиненные личности так же инертны и беспомощны, как зонтики, поставленные в стойку. Они существуют только для исполнения приказов, которым должны повиноваться, и обязанностей, которые на них раз навсегда возложены.

Однако главная масса селенитов, которая снует взад и вперед по спиральным дорогам, переполняет поднимающиеся воздушные шары или падает вниз, цепляясь за хрупкие парашюты, принадлежит, — как я полагаю, — к сословию ремесленников. Выражение «механические руки» перестало быть на Луне простым словесным образом и сделалось повседневным явлением: одно из щупальцев лунного пастуха коренным образом видоизменилось для схватывания, поднимания, подачи, тогда как все остальные обратились в простые придатки к этому наиболее важному члену. Некоторые селениты, имеющие, надо думать, дело с механизмами, которые производят колокольный звон, имеют необычайно развитые слуховые органы; те, чья работа связана с тонкими химическими операциями, носят на лице очень крупный орган обоняния, выдающийся далеко вперед; у иных, работающих на педалях, совсем плоские ступни и неподвижные суставы, а другие, — мне говорили, что это стеклодувы, — кажутся простыми мехами для раздувания. И каждый из этих рядовых селенитов, которых я видел за работой, в совершенстве приспособился к своим обязанностям. Мелкие работы выполняются карликами, удивительно миниатюрными и изящными. Иные из них могли бы поместиться у меня на ладони. Существует также не мало селенитов-вертельщиков, единственное занятие и единственная радость которых заключаются в том, чтобы служить источником двигательной силы для различных мелких приборов. А чтобы поддерживать этот порядок и подавлять разрушительные склонности у сошедших с правильного пути натур, существуют самые мускулистые создания из всех виденных мною на Луне — нечто вроде лунных полицейских, которые с раннего детства, надо думать, научаются величайшему почтению и повиновению обладателям раздутых голов.

Подготовка всех этих разнообразных типов рабочей силы представляет собою, должно быть, очень интересный и своеобразный процесс. Я еще мало осведомлен на этот счет, но совсем недавно мне пришлось натолкнуться на множество юных селенитов, заключенных в кувшины, из которых высовывались только их передние конечности; все они подвергались сплющиванию, чтобы со временем стать специалистами по обслуживанию особого рода машин. При этой высоко развитой системе технического воспитания вытянутая «рука» выращивается при помощи химических возбудителей и питается посредством впрыскиваний, тогда как все остальное тело вынуждено терпеть голод. Фи-У, если только я правильно понял его объяснения, сообщил мне, что на ранних стадиях подготовки эти маленькие уродцы, видимо, страдают от неестественного положения своего тела, но впоследствии примиряются со своим жребием. И он повел меня в пещеру, где растягивали и выламывали будущих скороходов, чтобы сообщить надлежащую гибкость их членам. Я сознаю, что это весьма неразумно, но, когда мне случается мимоходом взглянуть на подобные воспитательные приемы, это производит на меня неприятное впечатление. Надеюсь, однако, что это пройдет, и что со временем я сумею лучше оценить эту сторону изумительного общественного строя селенитов. Жалкая рука, высовывавшаяся из кувшина, показалась мне немым протестом против искусственного уродства и красноречиво говорила об утраченных возможностях. Воспоминание о ней до сих пор преследует меня, хотя, разумеется, в конечном итоге, это гораздо более гуманный способ, нежели наш земной обычай позволять детям становиться нормально развитыми людьми и затем делать из них придатки к машинам.

Совсем недавно — думаю, что то был мой одиннадцатый или двенадцатый визит к этому аппарату — я узнал любопытную подробность из жизни селенитов-ремесленников. Меня повели кратчайшей дорогой, а не так, как обычно — вниз по спиралям и затем по набережным Центрального моря. Из длинной, извилистой и темной галереи мы проникли в обширную пещеру, сильно пахнувшую землей и довольно ярко освещенную. Свет исходил от густой поросли синевато-багровых грибовидных растений. Некоторые из них поразительно напоминали наши земные грибы-дождевики, но поднимались до высоты человеческого роста и даже больше.