Пронск - Калинин Даниил Сергеевич

Так что теперь неожиданно для себя ставший темником кюган делал все от себя возможное, чтобы добиться успеха. Он укрепил и оградил лагерь рогатками, защитившись от повторных ночных нападений, выпас скота приблизил к стоянке, а собранных по округе лошадей нукеров Кадана и вовсе разместили внутри ее. Крепость на холме была полностью блокирована надолбами, а уцелевшие китайцы принялись восстанавливать те камнеметы, что было возможно восстановить. Орусуты и в этот раз атаковали выпасы и даже сумели угнать часть табунов, но не перебили животных, и теперь кюган мог посадить на коней не менее половины своего воинства, а оставшихся у предшественника запасов еды хватило бы на два-три дня. Кроме того, Годжур отправил целую тысячу нукеров добывать вмороженное на льду реки мясо – враг перебил скот, но не стал прятать его, а создал из бараньих туш завал поперек русла, который также пришлось обходить. И обходить с трудом из-за глубокого снега по обоим берегам… Но теперь этого мяса должно хватить еще на пару дней.

А всего у новоиспеченного темника (правда, пока никто не мог узаконить его новое положение) было не более пяти дней на штурм крепости. После чего перед ним во весь рост встала бы проблема не просто обеспечения войска, а фактически голода! И единственная возможность добыть еду (и сохранить не только тумен, но и собственную жизнь!) – это взять град орусутов.

Годжур пытался предотвратить все ошибки Бурундая, допущенные нойоном при штурме предыдущего укрепления орусутов. Располагая всего двумя пороками (а ведь гордец Бурун-дай сам отказался от осадного обоза, гордо заявив, что легко возьмет небольшой град с таким огромным войском!), кюган приказал сразу же атаковать надвратную башню, чтобы враг не смог вылить кипящее масло на таран и поджечь его! Благо запас китайской огнесмеси уцелел во время битвы в лагере… Штурмующие отряды приготовили лестницы, закидали ров хворостом, а многочисленные стрелки-хабуту заткнули лучников орусутов. Годжур намеревался вести двойной штурм – и сквозь ворота, и на стенах, для чего камнеметы должны были проломить бреши в стрелковых галереях.

Однако в самом начале боя с надвратной башни принялись бить в пороки из стреломета и в конце концов подожгли один из них! Правда, после башня сгорела и рухнула, а с ней замолчал и стреломет. Но все одно, сейчас шел штурм лишь одной половины стены, и чем ближе катапульта приближалась к угловой башне крепости, тем сильнее становилось волнение кюгана: а вдруг и в ней есть стреломет?!

И лишь когда Годжуру сообщили, что таран разбил ворота, на сердце его немного полегчало. Как оказалось, орусуты заложили проход в ныне полуразрушенном укреплении несколькими рядами камней да усилили их деревянными подпорками. Но из-за пожара на них свалилась масса горящих бревен, что частично разрушила кладку да сбила едва ли не все подпорки!

Створки ворот открывались наружу – это делало их более устойчивыми к ударам тарана. Но когда нукеры наконец пробили в них небольшую брешь и расчистили вывалившийся наружу камень, у ведущих штурм китайцев возник план расширить ее, чтобы внутрь смог пролезть хотя бы один человек. Они принялись подцеплять доски крюками с канатами и выламывать их, вновь бил в ворота таран, пока в пролом не протиснулся первый смельчак, готовый тут же вступить в схватку! Однако, к его вящему изумлению, с той стороны никто не встречал врага… Когда же к нукеру присоединился весь его десяток, монголы сумели поднять засов и раскрыть створки! Тогда штурмующие отодвинули таран и принялись разгребать завал из камней, в то время как другие уже ринулись внутрь крепости…

Обрадовался Годжур, приободрился, поверил в свою удачу! Но когда узнал он, что за внешним обводом стен высится крепкий тын, и не развернуться на узком перешейке между городня-ми и частоколом ни с лестницей, ни с тараном, вновь сжалось в тревоге сердце кюгана.

Еще ничего не решено…

– Разом!!!

Очередной окрик Микулы вновь заставляет всех сражающихся русичей сесть на колено. Я уже привычно поднимаю щит над собственной головой и головой Еруслана, так же поступают и прочие вои, строя «черепаху». А северянин же, чтобы татары не привыкли к его командам, старается их менять… Впрочем, понявшие нашу тактику поганые все равно спешно садятся на колени едва ли не синхронно с нами – по крайней мере, первые их ряды! Но болты, а следом и стрелы все равно находят свои цели, хоть и несколько впереди нас…

И вновь мы встаем, и вновь с обеих сторон сыплются лихие удары клинков! Однако же у меня в голове начинает созревать некий план – может, даже и сработает…

– Сулицы! Передайте сулицы вперед, второй линии! Сулицы!!!

Дважды я пытаюсь ткнуть куда-то острием палаша, через голову гридя. Один раз вроде даже удается дотянуться до врага, прежде чем из задних рядов нам передают короткие дротики. По всем прикидкам самострелы уже должны были перезарядить, и Микула вот-вот закричит, и, вновь подняв щит над Ерусланом, я что есть силы закричал:

– Микула, не спешите! Ты крикни погромче, но твои пусть не вздумают стрелять! Только после того, как мы ВСЕ сядем, понял?!

И тут же добавляю уже для дружинников:

– Вои в первом ряду, по крику его – на колено!

Клинок с усилием втыкается в настил, и правой я нащупываю древко поданной мне сулицы, а мгновение спустя раздается бешеный рев северянина:

– Понял!!!

– Первый ряд – наземь!

Дублирую – вдруг кто не понял, что делать? Но вроде поняли, и первая шеренга послушно ныряет вниз – и синхронно с ними спешат присесть гулямы!

– Сулицами, бей!!!

Дротик, зажатый в моей руке обратным хватом, стремительно опускается вниз, впиваясь под ключицу опустившегося на колено противника! И, слава Богу, вои меня поняли: кто также бьет сулицей на манер копья, кто ее буквально метает – гулямы первого ряда выбиты начисто! Остальные же, ошарашенные подобной подлостью, вскакивают… А мы, наоборот, едва ли не разом садимся под мой крик:

– Наземь!

И тут же сзади раздаются арбалетные хлопки, а впереди – болезненные вскрики раненых! В том числе и смертельно…

– Бей!!!

Встаем уже все вместе и всей массой врезаемся в поредевших поганых, тесня их и продолжая отчаянно рубить и колоть! С пришедшей подмогой нам удается пусть медленно, но верно теснить противника, выдавливая их к первой го-родне, освобождая стену и позволяя лучникам нет-нет да стрельнуть в сторону перибола…

Княжич – хотя какой теперь княжич, князь! – смотрел на бегущих по периболу татар и думал о том, что эта идея елецкого порубежника, назначенного им тысяцким головой, была самой лучшей. И хоть с занятого нехристями участка внешней стены по пронским воям уже начали бить поганые, да все же во двор ведь смотрят не полноценные бойницы, а открытая галерея. И ворогу на ней непросто укрыться от ответных срезней, ой как непросто… Да и сокращается захваченный ими участок, теснят агарян русичи!

А уж как заметались нехристи у закрытых внутренних врат, когда добежали до них да попали под стрельбу и с тына, и с глухой башни! Со всех сторон полетели в ворога срезни и болты самострелов – не найдешь укрытия, не спрячешься под щитом! Пытались перестреливаться, да куда там… Градом обрушились на врага сулицы, падают сверху тяжелые глыбы, толстые бревна, льется на головы ворвавшихся в перибол кипяток – оправдывает он свое броское прозвище: «коридор смерти»!

Не выдержали татары столь «теплой» встречи, покатились назад, каждую пядь земли в узком рву покрывая своими телами…

Подлетел к Годжуру посланник-туаджи, испуганно опустил глаза. Уже чувствуя сердцем недоброе, кюган резко спросил:

– Ну?!

Съежившись, словно от удара плетью, гонец торопливо заговорил:

– Темник, нашим воям не прорваться за внутреннюю стену! Ее единственные ворота примыкают к угловой башне, узкая полоска земли простреливается с двух сторон! А нукеры не то что таран, они даже лестницу занести внутрь не могут, столь мало расстояние между двумя стенами! Они погибают там, не имея возможности нанести орусутам хоть какой-то урон – наши враги даже сходни срубили, чтобы никто не мог подняться к ним наверх…