Железный Грааль - Роберт Холдсток

Стало очень тихо. Сердце у меня колотилось, все чувства обострились. В дебрях не слышалось ни птичьей песни, ни шороха зверьков. Только молчание. И снова я пошел вперед, и лес потек вокруг меня. Я был сейчас получеловек-полудерево, кровь и сок.

И вот впереди переплетение ветвей терна и орешника сложилось в человеческую фигуру – и скользнуло прочь.

Я бросился вслед, бежал что было сил, хотя голова плыла от странного движения леса.

Я уже знал, что в волшебной чаще прячется Медея. Мы были рядом с одним из мест, отражавших наше детство. Видения: пес и сокол, дитя и плачущая женщина – память о нашем учении, когда мы, взрослея на протяжении столетий, осваивали искусство смены облика и прозрения. Десять личин для десяти сил, называемых раятуки. И кругом образ Скогена, Тени незримых лесов.

Я не знал, видит ли кто-нибудь нашу игру в догонялки, мою погоню за женщиной, которую я любил и забыл очень, очень давно. Все вокруг меня говорило, что мы вернулись в места, где родились, далеко к югу от брода Последнего Прощания. Медея послала оленя бодать мою кору – огромного зверя, словно бронзового цветом и силой. Его рога впивались в меня, лоб и копыта оставляли синяки на теле. Следом явился и поселился в моих ветвях рой злых ос, надоедливых, донимавших беспрестанным гудением. Она старалась сбить меня со следа, как всегда одновременно заманивая и дразня.

В детстве она вечно дерзила и досаждала мне, насмехалась, разыгрывала. В этом отчасти крылось ее очарование – в обоих смыслах слова.

Щетинистый кабан, хрюкающий и зловонный, явился со всем семейством рыться в моих корнях. Больно!

И тут я услышал ее смех, увидел блеск глаз в листве орешника, заметил, как она растаяла в чаще.

Насмехается и боится, стало быть! Я быстро повернулся. Мое движение отбросило кабанов, они, сердитые и сконфуженные, полетели кувырком. Поросята с визгом разбежались.

Я уже чуял воду и слышал рокот водопада. Вышел к нему неожиданно – к широкому озеру под утесом, о который шумно билась вода. Посреди озера был островок, и молодая рощица дрожала и качалась на этом глинистом взгорке, стряхивая воду с ветвей.

Я обосновался на берегу, ожидая следующего хода. Она послала голубку свить гнездо в моих ветвях.

– Оставь меня. Зачем преследуешь? Это место – все, что осталось у меня теперь, когда Ясон отыскал моего старшего сына. Теперь в Киносе вся моя жизнь, и он живет, скрытый в его сердце. Он живет в вечном страхе перед Отравленным, Несущим Смерть. Я хочу защитить его, как должно матери. Зачем, если ты меня любишь, отнимаешь последнее, что осталось мне?

Я рассердился. Как могла она подумать, что я хочу ей зла? Я боялся ее – верно. Она потратила свою жизнь, совершенствуясь в искусстве, в котором теперь, конечно, превзошла меня. Думаю, она могла бы раздавить меня одним пальцем.

Но мысленным взором я все еще видел ее, помнил ее. Я чувствовал ее свежий запах, ее дыхание. Я помнил ее смех, ее любовь. И помнил то страшное время, те долгие годы в прошлом, когда ее отослали прочь. Такого одиночества я больше не знал. Я убил в себе эту способность – чувствовать себя одиноким и потерянным – едва ли не первым своим заклятием.

И все же она жила во мне, и сердце горело от воспоминаний и влечения.

Я призвал жаворонка, скрыл его в своих ветвях, овладел крошечной душой и отослал обратно с ответом:

– Я не желаю тебе зла. Я хотел снова найти тебя. В той крепости на берегу – мой добрый друг Урта, верховный правитель. Нечто угрожает ему из этой страны. Мы могли бы вместе отыскать и отвратить угрозу.

Я лгал, уже ясно представляя, откуда исходит зло.

Медея прислала ответ с вороной. Я мог бы догадаться заранее. Птица убила жаворонка, принесла мне растерзанную птаху и уронила на землю.

– Лжец! Лжец! Ты причинишь мне зло! Ты все еще в долгу у Ясона и станешь помогать ему во всем.

– Ясон когда-то много значил для меня. Как и для тебя, – ответил я через ту же востроглазую птицу. – Ясон – один из немногих, кто способен заставить чародеев плясать под свою музыку. Но Ясон убьет меня, если отыщет. Он возненавидел меня. Я думал, тебе это известно.

– С чего ему ненавидеть тебя? Ты вернул его к жизни!

– Я скрыл от него, что и ты осталась в этом новом мире. Он не догадывался, что ты прошла сквозь Время, чтобы снова найти сыновей. И я затруднил ему поиски Тезокора, Быкоборца. Когда они встретились, Тезокор пытался убить его под Додоной. Оставил, приняв за мертвого. Для Ясона это было потрясением, и он обратил боль от раны в ненависть ко мне. Все, что осталось ему теперь, – найти Киноса, Меленького Сновидца.

– И он явится за ним сюда! Это ты сказал ему, где скрывается Кинос. Так-то ты не желаешь мне зла?

– Ты сама сказала ему, Медея. Когда пришла к Аркамонскому оракулу, когда впервые за семьсот лет увидела Тезокора. Ты сказала своему первенцу, где искать брата. «Он живет между двух омываемых морем стен. Он правит своим миром, хотя и не знает об этом». Таковы были твои слова, я знаю, потому что слушал из тени.

Она долго молчала. Наконец ворона вернулась:

– И ты сказал Ясону.

– Он был мне другом. Я помогал ему как мог. Теперь я боюсь его. Могущественные боги до сих пор заботятся о нем. Не думаю, что сумел бы с ним справиться.

На этот раз ответа не было. Вокруг нас стали смыкаться сумерки. Серп луны появился над вершиной утеса, над водой, падающей в пруд.

Шум водопада убаюкал меня, усыпил. И без того я был утомлен долгой дорогой и созданием образов раятук.

Когда я вдруг проснулся от прикосновения мокрых ладоней, легших на щеки, она была рядом. Наши древесные плащи слились. Любопытному взгляду мы представились бы всего лишь путаницей ветвей, но в глубине их шатра Медея стояла передо мной, наполовину возникнув, наполовину слившись с толстым стволом орешника.

Глаза ее были темны. Пронзительный Взгляд. Такой я ее помнил.

Лицо, когда-то чувственное, теперь стало загадочным; тело, некогда щедрое, теперь тощее, все так же влекло. Такая красота не блекнет с возрастом, со временем. Путаница волос поражала более своей яркой медью, нежели обилием.

Она оглядела меня с головы до ног – голого, едва проснувшегося, сохранившего юность воздержанием от чар, ограниченным применением сил, отчего мозг костей моих оставался мягким и податливым. Но она умела видеть сквозь плоть, умела увидеть заблудившегося в глазах человека.

– Ты много теряешь, Мерлин. А мог бы состариться легко и красиво, стать искусным и мудрым старцем.

– Подумай, как много сил я сберег, чтобы применить их в свой срок!

Мои слова рассмешили ее.