Мозг - Робин Кук

Вся эта обстановка производила внушительное впечатление и служила свидетельством способностей Маннергейма в части добывания средств на исследования.

Филипс не имел понятия, где может храниться мозг; решив, что существует, возможно, целая коллекция, он заглядывал только в большие шкафы. Ничего не найдя, он обратил внимание на еще одну дверь вблизи операционной. Прильнув к панели из прозрачного стекла с заложенной внутри проволочной сеткой, он всматривался в простирающуюся за ней темноту. Сразу за дверью Филипсу удалось рассмотреть стеллажи, уставленные стеклянными банками; в некоторых, погруженный в консервант, лежал мозг.

Волнение Мартина нарастало с каждой секундой. Только бы найти мозг Маккарти и тут же уйти. Он толчком открыл дверь и стал лихорадочно шарить взглядом по наклейкам. В нос ему ударила тяжелая вонь: слева в темноте можно было различить контуры клеток с животными. Но его волновали только банки с наклейками, в которых указано имя, номер и дата. Поняв, что дата относится к смерти пациента, Филипс быстро пошел вдоль длинного ряда банок. Свет в помещение проникал только через стеклянную панель двери, поэтому ему с каждым шагом приходилось склоняться к банкам все ближе.

Наклейку с именем Маккарти он обнаружил в дальнем конце, у противоположной двери.

Филипс протянул руку к банке и внезапно окаменел от леденящего кровь вопля, который заполнил всю комнату. За этим последовал звон металла о металл. У Филипса подкосились ноги; пытаясь как-то защитить себя, он обернулся и ударился плечом о стену. Еще один вопль потряс воздух, но нападения не последовало. У самого лица Мартин увидел глаза посаженной в клетку обезьяны. Животное было в полной ярости. Глаза его горели, как угли.

Губы злобно раздвинуты, в оскаленной пасти не хватает двух зубов, сломанных в тщетной попытке перекусить стальные прутья клетки. Из головы, как многоцветные спагетти, торчат электроды.

Филипс понял, что это одно из животных, превращенных Маннергеймом и его парнями в визжащих монстров. Все в Медицинском центре знали, что последним увлечением Маннергейма была попытка найти в мозгу участок, связанный с реакцией ярости. Тот факт, что, по мнению других исследователей, существует несколько таких центров, Маннергейма не останавливал.

Немного приспособившись к скудному освещению, Филипс увидел, что клеток много. В них были заключены обезьяны с самыми разнообразными увечьями головы. У некоторых всю затылочную часть заменяла плексигласовая полусфера, из которой торчали сотни погруженных в мозг электродов.

Несколько обезьян вели себя вяло, как после пресечения лобной доли мозга.

Оттолкнувшись от стены, Филипс выпрямился. Не спуская глаз с разъяренного животного, которое продолжало вопить и с грохотом потрясать клетку, он поднял банку с частично препарированным мозгом Маккарти. За ней лежало несколько перетянутых резинкой слайдов. Филипс взял и их. Он собрался уходить и в этот момент услышал, как открылась и закрылась наружная дверь лаборатории… потом приглушенные шумы.

Мартин растерялся. Держа банку, слайды и связку ключей, он открыл заднюю дверь вивария. Перед ним уходили вниз бесконечные изломы пожарной лестницы. Он остановился, поняв, что бегство бессмысленно. Придержав дверь, чтобы она, закрываясь, не хлопнула, Мартин вернулся в лабораторию.

— Доктор Филипс, — испуганно произнес охранник. Это был Питер Хобоньян. Он играл в одной из баскетбольных команд Медцентра и не раз беседовал с Филипсом по вечерам. — Что вы здесь делаете?

— Хотел перекусить, — ответил Мартин с серьезным видом и показал банку.

— А-а-а. — выдохнул Хобоньян, глядя в сторону. — До работы здесь я думал, что только психиатры чокнутые.

— Ну, а если серьезно, — набрался духу Филипс, понемногу двигаясь на ватных ногах, — я собираюсь сделать снимок этого экспоната. Планировал сделать это раньше, но не успел… — Он кивнул другому охраннику, который был ему незнаком.

— Нужно нам сообщать, когда сюда идете, — сказал Хобоньян. В этом здании уже нескольким микроскопам поприделывали ноги, и мы стараемся присматривать построже.

Филипс попросил одного из работавших вечером лаборантов в промежутке между травмами Неотложной зайти в Нейрорадиологию для совета. Он безуспешно пытался сделать снимок частично препарированного мозга Маккарти, который он уложил на бумажную тарелку. Как он ни старался, хороших снимков не получалось. На всех пленках трудно было рассмотреть внутреннюю структуру. Филипс пытался снизить напряжение, но это не помогало. Лаборант бросил взгляд на мозг и позеленел. После его ухода Мартин, наконец, понял, в чем дело. Хотя мозг хранился в формальдегиде, его внутренняя структура, очевидно, успела настолько разрушиться, что радиологическое разрешение не обеспечивалось. Погрузив мозг обратно в банку, Филипс с банкой и слайдами отправился в Патологию.

Лаборатория была не заперта, но никого не было. Если кому-нибудь вздумается красть микроскопы, то пусть идут сюда. Он открыл дверь в секционный зал. Тоже никого. Идя вдоль длинного центрального стола с целой батареей микроскопов и стоящих рядом с ними диктофонов, Филипс вспомнил, как впервые рассматривал свою собственную кровь. Он вновь ощутил боязнь выявления лейкемии. Годы учебы в институте были полны воображаемыми болезнями, которыми Мартин поочередно страдал.

В глубине комнаты он нашел бунзеновскую горелку, на которой в химическом стакане кипятилась вода. Расположив на столе банку и слайды, он стал ждать. Ожидание было недолгим. В лабораторию вразвалку вошел неимоверно толстый стажер Бенджамин Барнс. Рассчитывая на отсутствие посторонних, он в дверях продолжал застегивать молнию на ширинке.

Филипс назвал себя и попросил Барнса об одолжении.

— Какое еще одолжение? Я хочу закончить вскрытие и убраться отсюда.

— У меня здесь несколько слайдов. Не могли бы вы взглянуть на них?

— Здесь полно микроскопов. Почему вы не смотрите сами?

Слишком бесцеремонное обращение со штатным сотрудником, пусть даже из другого отделения, но Мартин заставил себя подавить раздражение. — Столько лет этим не занимался. А потом, это мозг, тут я никогда не был силен.

— Лучше бы дождаться утром невропатолога.

— Да мне нужна самая первичная оценка.

Филипс всегда считал толстяков неприветливыми, и патолог подтверждал это мнение.

Барнс неохотно взял слайды и вложил один из них в микроскоп.

Просмотрев его, вставил другой. На все слайды потребовалось около десяти минут.

— Интересно, — сказал он. — Вот, посмотрите на это. — Он подвинулся, чтобы Филипс мог видеть.