Элегии и малые поэмы - Публий Назон

        Мед из реки зачерпнуть, плод с тамариска сорвать!

        Нынче стыд позабыт — свое лишь каждому любо,

750 Каждый за радость свою платит страданьем других.

        Нынче, увы, не врага своего опасайся, влюбленный, —

        Чтобы верней уцелеть, мнимых друзей берегись.

        Остерегайся родных, бойся брата, чуждайся знакомца —

        Вот с какой стороны ждет тебя истинный страх!

755 Близок конец; но ты не забудь, что любовь открывает

        Тысячу разных путей к тысяче женских сердец.

        Ведь и земля не повсюду одна: иное — оливам

        Место, иное — лозе или зеленым хлебам.

        Сколько лиц на земле, столько бьется сердец непохожих:

760 Тот, кто умен и хитер, должен приладиться к ним.

        Словно Протей, то он вдруг обернется текучей водою,

        То он лев, то он дуб, то он щетинистый вепрь.

        Рыбу ловить — там нужен крючок, там потребен трезубец,

        Там на крепкий канат нижется частая сеть.

765 Не выходи же и ты без разбора на старых и юных —

        Издали сети твои высмотрит старая лань.

        Ум покажи простоватой, нахальством блесни перед строгой —

        Та и другая тотчас, бедные, бросятся прочь.

        Вот почему бывает порой, что достойным откажет,

770 А к недостойным сама женщина в руки падет.

        Часть пути — позади, а часть пути — предо мною.

        Бросил якорь в песок, отдых дадим кораблю.

Книга вторая

        Гряньте: «Ио, Пеан!» «Ио, Пеан!» — возгласите!

        Бьется добыча в сети, кончен охотничий труд.

        Ныне влюбленный, ликуя, стихи мои метит наградой

        Выше Гомеровых пальм и Гесиодовых пальм.

5     Так распускал паруса похититель и гость, сын Приама,

        От копьеносных Амикл[212] в дом свой жену увозя;

        Так и тебя, Гипподамия, вез в колеснице победной

        Тот, кто примчался к тебе в беге заморских колес.

        Но не спеши так, юнец; ты выплыл в открытое море,

10   Волны плещут кругом, берег желанный далек.

        Если по слову стиха моего и достиг ты любимой —

        Я научил овладеть, я научу сохранить.

        Завоевать и оборонить — одинаково важно:

        Случай поможет в одном, только наука — в другом.

15   Так не оставьте меня, Киприда и отрок Киприды,

        Ты не оставь, Эрато, тезка которой — Любовь!

        Долг мой велик: поведать о том, каким ухищреньем

        Будет удержан Амур, мчащийся по миру бог.

        Легок Амура полет, два крыла у него за плечами,

20   Трудно накинуть на них сдержанной меры узду.

        Гостю когда-то Минос замкнул все пути для ухода —

        Гость на пернатых крылах по небу путь проторил.[213]

        Был уже скрыт в тайнике зачатый матерью в блуде

        Бык-получеловек и человек-полубык,

25   И произнес строитель Дедал: «Минос-справедливец!

        Плену конец положи: прах мой отчизне верни!

        Пусть я не мог, гонимый судьбой, не знающей правды,

        Жить в родимой земле, — в ней я хочу умереть.

        Если не жаль старика — дозволь возвратиться ребенку.

30   Если ребенка не жаль — то пощади старика».

        Так он твердил, и долго твердил, но тщетными были

        Речи — пленнику царь выхода в путь не давал.

        Это поняв, промолвил Дедал: «Теперь-то, умелец,

        Время тебе показать, в чем дарованье твое.

35   Пусть и море, пусть и суша покорны Миносу,

        Пусть ни земля, ни вода нам не откроют пути, —

        Небо осталось для нас — рискнем на небесные тропы!

        Вышний Юпитер, прости мне дерзновенье мое:

        Я не хочу посягать на звездные божьи престолы —

40   Нет нам из рабства пути, кроме пути в небесах!

        Ежели Стикс дозволит исход — поплывем и по Стиксу!

        Новый пишу я закон смертной природе моей».

        Часто беда изощряет умы. Возможно ли верить,

        Чтобы шагнул человек ввысь по воздушной тропе?

45   Вот он перо за пером слагает в небесные весла.

        Тонкими нитями льна вяжет одно к одному:

        Жарко растопленный воск крепит основания перьев:

        Вот уж подходит к концу новоизмышленный труд.

        Мальчик веселый меж тем и пером забавлялся, и воском.

50   Сам не зная, что в них — снасть для мальчишеских плеч.

        «Это, — молвил отец, — корабли для нашего бегства,

        Это единственный путь к воле и отчей земле.

        Всюду — запоры Миноса, свободен лишь воздух небесный;

        Мчись по свободному ввысь, воздух полетом прорви!

55   Пусть, однако, тебя не влечет ни тегейская дева,[214]

        Ни Волопас, ни его спутник с мечом — Орион:

        Только за мною одним устремись на полученных крыльях —

        Я — впереди, ты — вослед: в этом — спасенье твое!

        Если эфирный поток вознесет нас к недальнему солнцу —

60   Знай, не вынесет воск солнечных жарких лучей;

        Если же крылья у нас заплещут над самой волною —

        То маховое перо взмокнет от влаги морской.

        Посередине держись! Лишь бойся недоброго ветра —

        Пусть лишь попутный порыв дует в твои паруса».

65   Эти слова говоря, он ладит на мальчика крылья,

        Новым движениям плеч учит, как птица птенца;

        Сам на свое надевает плечо рукодельные снасти

        И в неизведанный путь телом парящим плывет.

        Срок полета настал. Отец целуется с сыном,

70   Не высыхает поток слез на отцовских щеках.

        Холм был пониже горы, но повыше гладкой равнины —

        Здесь для двух беглецов горестный путь начался.

        Крыльями движет Дедал, озираясь на крылья Икара,

        И не сбиваясь с пути, правит и правит полет.

75   Радует двух беглецов новизна, развеваются страхи.

        Мчится отважный Икар, сильным крылом шевеля.

        Видит летящих рыбак у воды с дрожащей удою,

        Видит, и зыбкую трость в страхе роняет рука.

        Наксос, и Парос, и Делос, любезный кларосскому богу,

80   Минули: с левой от них Самос прошел стороны,

        С правой виднелся Лебинт и рыбная Астипалея

        И подымался из вод остров Калимны лесной.

        Вдруг юнец, по пылкости лет опрометчивый ранних,

        Выше направил тропу, долу оставил отца;

85   Скрепы расслабились, воск растекся от ближнего солнца,

        Ветра не может поймать взмах торопливой руки;

        В ужасе он с высоты глядит в просторное море,

        В сердце — трепетный страх, ночь наплыла на глаза,

        Тает воск, бьет юнец бескрылыми воздух руками.

90   Чувствует смертную дрожь, не в чем опору найти.

        Рушится он, крича: «Отец! Отец! Погибаю!» —

        И захлестнулись слова темно-зеленой волной.

        А злополучный отец (уже не отец!), восклицая:

        «Где ты, сын мой Икар? Где, под какой ты звездой?

95   Где ты, Икар?» — вдруг видит в воде плывущие перья…

        Кости укрыла земля, имя осталось волне.

        Если Минос не сумел удержать человеческих крыльев, —

        Мне ли пытаться унять бога крылатого взлет?

        Но ошибается тот, кто спешит к гемонийским заклятьям

100 И с жеребячьего лба тонкий снимает нарост,[215] —

        Чтоб уцелела любовь, не помогут Медеины травы,

        Ни заговорный напев ведомых марсам словес.[216]

        Если бы только любовь могли уберечь заклинанья, —

        Был бы с Цирцеей — Улисс и с Фасианкой — Ясон.

105 Да и девицам не впрок наводящие бледность напитки:

        В души несут они вред и помрачают умы.

        Прочь, нечестивые, прочь! Будь любезным, и будешь любимым.

        Чтобы любовь заслужить, мало одной красоты.

        Будь ты хоть сам Нирей, любимец былого Гомера,

110 Или нежнейший на вид Гилас, добыча наяд,

        Чтобы любовь госпожи сохранить и ее не лишиться,

        Ты приложи к красоте малую долю ума.

        Ведь красота — ненадежная вещь, убывает с годами: