Месть Бела - Джеффри Арчер

— М-да, — пробормотал Симур, теребя мочку уха. — Ладно... Так кем оказался этот Варрах?

— Кем, спрашиваешь...

...Конан обернулся. Шелест, которого раньше не было — вот что сперва услышал киммериец. Шелест не прекращался — наоборот, усиливался, приближался. Потом варвар увидел, как колышутся верхушки стеблей. Что-то или кто-то тревожил траву, скрытый этой травой от глаз, кто-то или что-то двигалось в их сторону.

— Ты собираешься дождаться Варраха? Тогда прощай!

И лучница тут же доказала, что ждать никого не намеревается, хоть и располагается выше Конана и вроде бы ничего ей грозить не должно. Она проворно перескочила на верхнюю ветвь и скрылась в ветвях.

В иное время Конан глянул бы в глаза этому Варраху, если у того, конечно, имеются глаза. Но проклятье Бела, — опять проклятье Бела...

И киммериец выбрал: последовал за лесной женщиной. Догнать ее на деревьях, где она чувствовала себя уверенно, как крот под землей, было бы делом непростым. Но Конан не догонял, а лишь следовал ее путем. Лучница поджидала его, выглядывая сверху из ветвей. Иногда подгоняя:

— Как ты медлителен!

Или укоряя:

— Как же ты шумишь!

В ответ ей можно было бы бросить: «Рожденный в горах и скитавшийся по равнинам, по деревьям ползать не умелец», — да знает ли она что такое горы и равнина?

Когда они забрались достаточно высоко и, по мнению киммерийца, никакой Варрах их бы теперь не достанет, каким бы прыгучим' тот не был, он крикнул лесной девице:

— Эй, Апрея, подожди! Послушай, может, мы сначала поговорим, а потом поскачем вместе... или порознь. Я тебе честно признаюсь, что не всю свою жизнь провел на деревьях, а потому надо бы привыкнуть...

— Где же ты жил? — раздалось сверху, и лучница показалась в вилообразном разветвлении сучьев. — Ты неуклюж и сочиняешь всякие враки, чтобы оправдать свою неуклюжесть.

Она захохотала, и хохот ее стал удаляться. Проклиная Бела, Варрахов вместе с лесными лучницами и через слово поминая Нергала с родней, Конан последовал за своей новой знакомой. Лазанье по сучкам порядком ему поднадоело: постоянно думай, за чтобы ухватиться, думай, куда поставить ногу, чтобы не соскользнула с наклонной ветки, да еще меч цепляется за все подряд. Но девицу варвар отпускать не хотел. Не только потому она была ему нужна, что хотелось поскорее и побольше разузнать о странном крае великанских деревьев: очень уж заинтересовал Конана ее брат, похожий на него и куда-то там ушедший. Да к тому же — Кром его знает, не с самой ли красивой девушкой в здешних местах свел его случай? А если с самой, то зачем же отпускать ее от себя? А то вдруг вообще она — единственная женщина этой страны?.. Вот и приходилось трудиться, чтобы не отстать...

Вряд ли она бы от тебя убежала, что бы ты ни говорил, что бы ты ни выкинул, ну, разве набросился бы на нее с мечом.

— Почему? — спросил Конан. В саду было и вправду хорошо. Широкие листья ветвистых деревьев не пускали солнечный свет на песчаные дорожки, по краям выложенные шлифованным белым камнем. Не один, не два, а целых шесть фонтанов в разных частях сада подбрасывали вверх прозрачные струи, обрушивающиеся в широкие мраморные чаши. Пребыванию в мире тени и влаги громче всех радовались птицы, то и дело подлетающие к чашам с водой. По дорожкам важно прогуливались откормленные павлины, с неохотой уступающие людям проход. Клумбы пестротой и замысловатостью узоров из цветов соперничали с коврами кутхемесских мастеров. Чтобы позволить себе такой сад, владельцу просто-напросто необходим весьма приличный доход. Выходит, любовь в Шадизаре — пока еще ходовой товар... «А ты сколько раз, — напомнил Конан сам себе, — опустошал кошелек до последнего медяка во всяких "Веселых потаскушках", "Шаловливых кошечках" и "Розовых льдинках"?»

Они обходили сад уже по второму кругу. Размеренность уступала место бодрости. Улетучивался из головы легкий винный хмель.

— Потому что, — ответил киммерийцу Симур, — разбуди меня посреди ночи и спроси, какое главное качество присуще женщинам, и я отвечу не задумываясь: любопытство. Если мужчину создатели лепили из тщеславия, то женщину из любопытства. Любопытство — тот золотой ключ, что открывает женские сердца. Хочешь завоевать женщину — пробуди в ней к себе любопытство и поддерживай его столь долго, сколь сочтешь нужным, и она в это время никуда от тебя не денется. Так вот, ту лесную красавицу ты не мог не заинтересовать до чрезвычайности. Ты странно себя вел. Конечно, совсем не так, как повел бы себя кто-нибудь из местных жителей. Одет необычно для тех мест. Про Варраха не слышал. И вдобавок на брата похож. Разве успокоилась бы она, не выяснив, кто ты, откуда, чего ищешь. Между прочим — заметь, я не упомянул о том, что ты ей понравился. Очень спорный момент. По тем меркам красоты ты вполне мог и не попасть в симпатичные парни.

— А как же брат? Думаешь, она не считала своего брата симпатичным парнем?

— Разве она говорила о красоте своего брата? Может быть, брат-то и ушел, куда он там ушел, не вынеся своего уродства.

— Как сказали бы у нас в Киммерии, ну ты и загнул, Симур. Пожалуй, нам следует сделать еще кружок по саду, прежде чем возвращаться к столу.

— Кстати, мне тут пришло в голову... — Симур зачерпнул ладонью воду из фонтана, освежил лицо. — Фу, хорошо1. Пришло в голову, почему она тебя обзывала перекормышем — когда я вспомнил, как ты рассказывал о том, что лучница ловко и проворно лазает по деревьям. Если они живут на деревьях, то излишний вес, как впрочем, высокий рост и размах в ширину, лишь мешают быстроте и незаметности передвижений по веткам. Вполне вероятно, они стремились не перекармливать своих детей, чтобы те не вымахали... э-э...

— Как я, — закончил Конан.

— Как ты, киммериец. Не исключено, что я ошибаюсь в своих преждевременных выводах.

— Ты можешь о том узнать, если позволишь мне продолжить.

— Разумеется, продолжай.

— Мне еще как-то удается не сбиться с путеводной тропы моего рассказа. Я даже помню, на чем остановился. На том, что у лучницы получалось быстро, бесшумно, а главное, незаметно перемещаться по лесу. Вот она сверху за спиной, а в следующий миг ее голос доносится слева снизу. На все мои попытки заговорить, хохочет и скрывается. Я, значит, послушно карабкаюсь за ней. Мы ползали по веткам, как мне тогда казалось, без всякого смысла и направления. Я уж было приготовился сказать: «Хватит», как вдруг она исчезла. Пропала. Не выдает себя ни голосом, ни шорохом. Зову — не откликается. Я подумал, что она за кем-то пошла. Стало быть, следовало обождать. Оно же нелишне и дух перевести.