Свободен - 2. - Елена Лабрус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хороший вопрос, — сжимает он мою руку. — Но боюсь, никто, кроме Алевтины, нам на него не ответит. И спрашивать её я бы сейчас не стал.
— Жалко Эллу, — вздыхаю я. — У неё выдался такой трудный день.
— И по-хорошему, нельзя оставлять её сейчас одну, — задумчиво смотрит Артём на экран телефона.
— Так давай возьмём Эллу с собой. Звони, звони, скажи, что мы её ждём, пускай выходит.
— Ты ей настолько доверяешь? — нажимает он на вызов.
— Нет. Но я доверяю тебе. А ты выбрал её как-то в жёны. Ты дружишь с ней с детства, — улыбаюсь я. — И вообще разбираешься в людях.
«Люблю тебя», — шепчет он одними губами, когда Элла, наконец, отвечает на его звонок.
Глава 41
Как бы там ни было, а маму Артёма мы тоже не могли просто так бросить. А потому снова стоим на улице, ждём вызванное ей такси.
И не могу сказать, что прощаемся тепло. Но всё же нейтрально. Она берёт с нас обещание проводить её в аэропорту. А я думаю взять у Ростиса фото отца в молодости, чтобы показать ей перед отлётом. Я охотно верю в то, что она не запомнила того «гостя», что её изнасиловал. Но совершенно не верю в то, что это был мой отец.
— А это вы где и когда? — уже сидя за большим столом в студии Ростиса, листаю я большой семейный альбом.
— Я на горшке. Отец только вернулся из армии. Кажется, мы у бабушки в гостях. Но если хочешь подробностей, можешь взять эти фотки, поехать и спросить отца сама, — ставит Рос на стол бутылку виски, стаканы, а передо мной тарелку с «чем бог послал». Так у него называется смесь нескольких видов мяса, колбасы, сыра, всяких орехов, фиников и цветных засахаренных фруктов.
— А давно он пришёл в себя? — удивляюсь я, стаскивая с блюда жёлтую палочку ананаса.
— Вчера, — закидывает Ростис в рот орех, усевшись прямо на стол. — Я был с утра. Говорит он, правда, ещё невнятно, но мне с ним о чём говорить? — болтает он ногами, косясь на Эллу.
Застыв перед мольбертом, она с таким интересом рассматривает большое полотно, что даже мне интересно, что же она там видит.
Вот лично я вижу вдохновенную мазню, к тому же незаконченную и густо эротического содержания. А ещё вижу напротив рабочей зоны, с кучей валяющихся кисточек и выдавленных тюбиков с краской, незаправленную кровать с чёрными шёлковыми простынями, обожаемыми Росом.
Но больше меня удивляет то, чего я не вижу. А не вижу я ни одной натурщицы, что обычно как щенки валяются по студии везде: на полу, креслах, бесформенных туфах, и той самой незаправленной кровати, к которой Элла отходит, чтобы рассмотреть шедевр Ростиса с другой точки обзора.
— Как она называется? — заметив наш к ней интерес, спрашивает Элла.
— Модус вивенди, — не задумываясь отвечает Ростис, разглядывая Эллу Лисовскую с интересом даже большим, чем она — его картину.
— Чистосердечно, — оглядывается она на чёрные простыни, что на полотнах Роса, как и на его кровати обязательный атрибут.
— Держи, твой чай, — приносит мой Заботливый кружку специально для меня.
— «Модус вивенди» это что? — спрашиваю я его на ухо, когда он наклоняется, чтобы её поставить.
— Образ жизни, — упирается он пальцем в альбом. — А этот снимок сделан когда?
— Рос! — кричу я, потому что он уже спрыгнул со стола и уже стоит там, возле Эллочки. — Фото, где вы с отцом на празднике перед тортом, сделано когда?
— Где празднуем днюху? Мне четыре или пять, посмотри с той стороны, — вижу я только его спину и отмахнувшуюся руку.
— Год моего рождения, — усмехается Артём.
— Погоди, — забираю я фотографию и буквально застываю. — Правильно, у вас с Росом разница в четыре года. Тебе тридцать два, ему тридцать шесть.
— Но? — берёт мой сладкоежка с блюда засахаренное манго.
— Но у Роса День рождения тринадцатого января, — поднимаю я глаза. — То есть, если верить рассказу твоей мамы, Елизаров улетел десятого, а через пару дней, то есть двенадцатого, нарисовался мой папаша.
— Как раз в крещенскую неделю, — прищуривается Танков, переставая жевать.
— И как он мог приехать в Питер, потом отпраздновать день рождения сына и снова вернуться, чтобы его оставили переночевать? Ро-о-ос!
— Вот до чего ты зануда, Лан, — нехотя возвращается он, правда времени даром не теряет: Эллу приводит за руку. — Чё надо?
— Этот мудак не был в тот год в Питере.
— Правда? — делано и равнодушно удивляется он, а сам обнимает Эллу сзади, и щекой трётся о плечо, затянутое в очередной свитерок. — Какая ты мягкая.
— Эл, он совершенно невменяемый, не обращай внимания, — спешу предупредить я, пока Артём разливает виски.
— Серьёзно? — улыбаясь, поворачивается она, едва не натыкаясь губами на щёку Ростиса, и склоняет голову, чтобы на него посмотреть. — А художники бывают другими?
— А тебе есть с кем сравнить? — спрашивает Рос, почти касаясь её губ.
Рос в принципе не садится обедать без натурщицы на коленях, и кровать для него пустая, если девушек не будет в ней минимум две, но от того, как между этими двумя искрит, аж меня пробирает. Хотя я ещё держусь.
— Кстати, вы с Артёмом не родственники, — толкаю я в его сторону по столу стакан с виски.
— Да, ты уже говорила, — останавливает он его, прижав Эллу к торцу, а потом берёт стакан в руку. — Хочешь… лёд? — спрашивает он не меня, словно и вовсе забыв, что здесь не один.
— Хочу, — не сводит с него глаз Элла, пока как удав добычу он гипнотизирует её взглядом.
— Тёма, сделай нам всем лёд, — и не думает Рос поворачиваться. — Ты хоть мне теперь, к сожалению, и не брат, но как старшему товарищу. Ты же знаешь где?
— Я знаю, — усмехается Артём, но за льдом идёт.
— Рос, отец не мог быть в Питере, в принципе, — кладу я перед ними фотографию. — Он был у тебя на дне рождения. Ты слышишь меня? Это — ложь! И кто-то явно ему
