Змея, крокодил и собака - Барбара Мертц

линии челюсти и подбородка, покрыв зарослями щёки. Закрытые глаза запали, скулы выдавались вперёд, будто брусья. Открытая рубашка обнажала горло и грудь.

Воспоминания о другом времени, другом месте, нахлынули с такой силой, что у меня закружилась голова. Вот ТАК насмешливое Провидение ответило на мою молчаливую мольбу о возвращении в то неповторимое прошлое, когда мы с Эмерсоном были всем друг для друга – до Рамзеса? Именно таким я увидела его в тот незабываемый день, войдя в амарнскую гробницу и обнаружив его в бреду и лихорадке. Я сражалась со смертью, чтобы спасти его, и тогда победила. Но сейчас... он лежал так неподвижно, его заострившееся неподвижное лицо напоминало пожелтевший воск. Только такой любящий взгляд, как мой собственный, мог заметить почти незаметные вздымание и опускание его груди. Как же им удалось довести столь сильного человека до подобного состояния всего за несколько дней?

Отблеск смерти, отразившийся от предмета на столе, дал мне ответ. Это была игла для инъекций.

То, что я обнаружила дальше, лишь усилило мой ужас. Я видела, что руки Эмерсона вытянуты над головой в застывшем, неестественном положении. Теперь я поняла, почему. Тянувшаяся от наручников на запястьях цепь была перекинута петлёй через решётку изголовья узкой кровати.

Я не в силах объяснить, почему именно эта деталь так сильно повлияла на меня. Вполне разумная предосторожность: ведь любой, намеревавшийся оставить Эмерсона там, где сам Эмерсон не желал оставаться, был бы попросту глуп, если бы пренебрёг подобными ограничениями. Тем не менее, это сильно меня расстроило, и, возможно, сила моего возмущения объясняет, что случилось дальше.

Я смутно разбирала голоса у дверей. К охраннику присоединился ещё один человек, они громко разговаривали и, очевидно, рассказывали непристойные истории, потому что беседа сопровождалась хриплым смехом. Внезапно звуки исчезли, будто заглушённые жужжанием насекомых. Чёрное облако окутало меня, в ушах яростно зазвенело…

Придя в себя, я увидела встревоженное лицо Абдуллы, чуть ли не касавшееся моего. Одной рукой он зажимал мне рот.

– Охранники ушли выпить пива, но они вернутся, – прошипел он. – Вы слышите меня, ситт? Демон оставил вас?

Я не могла говорить, поэтому моргнула. Бросая на меня тревожные взгляды, он ослабил хватку, палец за пальцем. Я почувствовала резкую, стреляющую боль в собственных руках. Посмотрев вниз, я увидела, что вцепилась в тяжёлую решётку и выдрала её из каркаса. Мои пальцы были разодраны и кровоточили.

Абдулла бормотал по-арабски заговоры и заклинания для отвращения сил зла.

– Демон… оставил меня, – прошептала я. – Просто удивительно. Уже второй раз. А я ещё смеялась над Эмерсоном, когда он рассказывал мне о первом случае[130]. Придётся теперь мне рассказать ему и попросить прощения за то, что я сомневалась, когда он... когда мы...

К вящему ужасу, я обнаружила, что не могу контролировать свой голос. Я спрятала лицо в ладонях.

Рука, нежная, будто женская, гладила мои волосы.

– Дочь моя, не плачь. Неужели ты веришь, что я посмел бы назвать себя человеком и другом, если бы оставил его лежать там? У меня есть план.

Абдулла никогда не говорил со мной иначе, как с формальным уважением, и не использовал ласковые слова. Я знала глубину его привязанности к Эмерсону («любовь» – не слишком сильное выражение, если не считать того, как оно искажено европейским романтизмом), но я даже не предполагала, что Абдулла по-своему любит и меня. Тронутая до глубины души, я ответила, как полагалось:

– Отец мой, я благодарю вас и призываю на вас благословение. Но что же нам делать? Он одурманен или болен, он не может двигаться. Я рассчитывала, что его сила поможет нам.

– Я боялся, что мы найдём его в таком виде, – подхватил Абдулла. – Нельзя удержать льва, не вырвав ему когти, или посадить ястреба в клетку без...

– Абдулла, я люблю и почитаю тебя, как отца, но если ты не перейдёшь к сути, я закричу.

Губы старика приоткрылись в улыбке под бородой.

– Ситт снова стала собой. Мы должны действовать быстро, пока не вернулись охранники. Мои люди ждут на перекрёстке.

– Какие люди?

– Дауд с сыновьями и внуки моих дядюшек. У них у всех много сыновей, – с гордостью добавил Абдулла. – Солнце садится, а самое подходящее время для атаки – с наступлением темноты.

Мне и в голову не приходило протестовать против этой опасной и незаконной процедуры, но когда он потянул меня за рукав, я воспротивилась:

– Я не в силах оставить его, Абдулла. Они могут унести его или убить, если на них нападут.

– Но, ситт, Эмерсон съест моё сердце, если вы...

– Он должен быть жив, чтобы съесть его. Поторопись, Абдулла. И – будь осторожен, мой дорогой друг.

Он быстро пожал мне руку и исчез. Я повернулась посмотреть и увидела, как он исчезает за стеной – так же тихо, как и появился.

Разумеется, я не намеревалась оставаться на крыше. Моей обычной силы, естественно, не хватило бы на то, чтобы поднять решётку, но, к счастью, этот вопрос уже был решён. Одна сторона тяжёлого металлического квадрата теперь лежала на краю отверстия, и мне оставалось только отбросить его в сторону. Отверстие, по-моему, было достаточно большим, чтобы я смогла пролезть. А иных вариантов не существовало: я намеревалась попасть внутрь любыми средствами.

Но не успела я приступить к действиям, как услышала, что люди возвращаются. На сей раз они беседовали гораздо тише, а через мгновение раздался ещё один голос. Он говорил по-арабски, но по акценту и командному тону я поняла, что оратор – не араб. Страх – за моего мужа, а не за себя – и ярость придали мне стойкости. Он был здесь – атаман, неизвестный злодей, совершивший это грязное деяние.

Группа остановилась у дверей, и я заколебалась; руки сжимали железо, кровоточащие пальцы не чувствовали боли. Нельзя действовать преждевременно. У них пока что нет причин подозревать, что грядёт спасение.

Тем временем говоривший переключился на английский:

– Подожди здесь, пока я не приду за тобой. Я хочу, чтобы он бодрствовал и полностью соображал, прежде чем увидит тебя.

К моему удивлению, голос, который отвечал на том же языке, был женским.

– Говорю вам, его не так легко обмануть. Он узнает, что я не...

– В этом и суть, моя дорогая – проверить правду его заявлений о потере памяти. В этом костюме, во мраке, с кляпом, скрывающим нижнюю часть лица, ты выглядишь