Бремя стагнатора - Сергей Чекмаев

Несмотря на внутреннее напряжение, Косталан усмехнулся. «Да, есть в Поддисковом мире такое, над чем ты не властен. И что не поймешь никогда, как не напрягай свой палаческий умишко!»

– Сейчас увидите.

Котел дрожал, как крыша дома при небольшом землетрясении. Шум бурлящей воды усилился настолько, что мешал разговаривать.

Косталан шагнул вперед, развел руки в стороны – разойдись, мол – и взялся за веревку, открывающую заслонку выпускного желоба.

– Ну! – прохрипел Енгарно. Он стоял красный, как заходящий Небесный Диск. У мастера-литейщика всегда были нелады с кровью, лекари называли эту болезнь загустением. От долгой работы или, как сейчас, от сильного волнения, его кровь густела, начинала течь медленнее, отчего Енгарно становился похожим на перезрелый плод солнечного дерева.

– Х-ха! – выкрикнул Косталан, с силой потянул веревку. Она поддавалась с трудом, и ему пришлось повиснуть на ней всей тяжестью.

Заслонка со звоном выскочила из пазов, но этот звук услышал только сам мастер, потому что стоял рядом. Перегретый пар рванулся наружу с таким ревом и грохотом, что с окрестных деревьев снялись птицы, а люди, стоящие вокруг на какое-то время просто оглохли.

Толкатель полетел вперед, словно от хорошего пинка, потянул за собой стоалиновый груз. Тяжеленная чушка легко, как человеческий волос, взлетела на высоту балки, перемахнула через нее, замерла на мгновение в самой верхней точке траектории, а потом рухнула на землю, разметав аккуратную поленницу запасных дров.

Такого эффекта не ожидал даже сам изобретатель. Косталан посмотрел на здоровенную железную дуру, которая только что летала, словно птица, помотал головой и заорал во все горло.

Крик подхватили остальные, заглушив даже змеиное шипение выходящего пара. Подмастерья и литейщики помоложе обнимались, вопили, будто детишки на площадке для игр. Мастера Енгарно и Ринтагавор, не сговариваясь, подошли к изобретателю и одновременно поклонились. Не как равному, а как ученики своему учителю.

Косталан смутился, подскочил к ним, обнял, заставил выпрямиться и сам склонил голову, словно нерадивый сын.

– Я бы ничего без вас не смог, благородные умельцы. Спасибо, мастер Енгарно. Спасибо, мастер Ринтагавор.

«Благородные умельцы» – так на древнем наречии называли только настоящих искусников, способных, по преданию, подковать домашнего жука-усача или связать сотни железных нитей в неведомый узор при помощи одного только молота.

Мастер-литейщик что-то пробормотал в ответ, смахнув украдкой набежавшую слезу, а расчетчик заплакал почти в открытую, не стесняясь. Бесцветные старческие глаза лучились силой и молодостью, как в те давние времена, когда молодой Ринтагавор впервые пришел на двор императорских кузней.

Зрачок Креганон подошел, как всегда незаметно. Косталан даже вздрогнул, услышав голос слуги Ока. Но в его словах слышалось только неподдельное восхищение. От привычной жесткой иронии и издевки не осталось и следа.

– Поздравляю вас, Косталан-са! Поздравляю от всей души! – восторженно сказал он. – Не зря я в вас верил и защищал перед Всевидящим.

– Спасибо, Креганон, я…

– Не говорите, что тронуты моей похвалой, не поверю. Мне больше по душе честный мастер Косталан, который однажды чуть не убил меня, чем искусный льстец.

Кузнец хотел сказать, что Всевидящее Око мог потерять своего самого верного слугу как минимум дважды, но промолчал. Сейчас он как никогда раньше почувствовал, сколь ничтожна может быть ненависть к человеку, который изначально не достоин сильных эмоций. Ненавидеть можно настоящую личность, а кто такой Креганон? Заплечных дел подмастерье Всевидящего Ока, угрожавший Косталану, пока тот был подозреваемым в крамоле. Зрачок играл с ним, как хотел, пока мастер находился на положении арестанта, вынужденный строить свою мечту взаперти. Теперь, когда машина есть и действует, когда заинтересованный император присылает на первые испытания Беспристрастного Свидетеля, когда есть все шансы, что молодой изобретатель может подняться высоко, купаясь в лучах славы и благожелательного внимания, Креганон лебезит перед ним, выказывая одобрение.

Совсем как Веко Лебанури недавно. Может, у них так заведено?

Кузнец вздохнул. К сожалению, не только у них. «Нисходящего – толкни, восходящего – лизни», – сказал как-то мастер Саригано, вразумляя молодого ученика. Пошутил вроде. Но странное выражение его глаз Косталан запомнил навсегда. Они словно бы говорили: пойми, парень, истина – не всегда то, что высказывается вслух.

«Эх, Саригано-ансей, где ты сейчас? Хорошо, если на руднике. По обвинению в измене могли и к очистительному сожжению приговорить …»

– Скажите, Креганон, а где сейчас мастер Саригано?

Зрачок не изменился в лице, все так же продолжая улыбаться, разве что появилась дополнительная морщинка на лбу – показатель суровости, да улыбка стала немного безжизненной.

– Странно, что в такой момент вы интересуетесь судьбой преступника.

– Оставьте. Вы прекрасно знаете, почему я вас об этом спрашиваю. Саригано – мой учитель, мы вместе начинали делать машину. Именно он ее так назвал, я предпочитаю слово «пародел». В день, когда она заработала, я хотел бы стоять с ним рядом. Если он действительно преступник…

– Вы считаете, что мы можем осудить невинного?

– Я ничего не считаю, Креганон. Бросьте эти ваши ловушки и неожиданные вопросы. Я просто спросил – где он?

– На рудниках. Не волнуйтесь – не в забое. Мы же не звери, понимаем, что не в его возрасте рубить камень киркой. Он руководит прокладкой новых штреков.

Косталан кивнул. По тону Креганона тяжело понять – врет он или нет. Похоже, говорит правду. Легкой тебе работы, Саригано-ансей…

– Спасибо.

– Не за что. Поймите, Косталан-са…

И тут снова подал голос Беспристрастный Свидетель.

– Сто алинов ваш пародел поднял без труда. Почему вы взяли именно столько для первого опыта?

– Я поначалу сомневался, какой груз вешать. Может, десять или двадцать алинов для начала? Но потом вспомнил случай, который и подсказал мне идею машины. Я тогда как зачарованный смотрел на крышку котелка с похлебкой, что прямо-таки плясала под действием пара. Его там было совсем ничего – и винную чашу целиком не наполнить, а крышка весила не меньше алина.

– Каков же предел по тяжести груза? Как вы думаете?

– Не знаю. Для этого, – Косталан указал на пыхтящий котел, из которого все поднимались наверх струйки пара, – примерно раза в три больше, двести пятьдесят, триста алинов. Для разового опыта, как сейчас. Если же сделать возвращаемую заслонку и выпускать пар постоянно, то чуть поменьше, алинов двести.