Слово наемника - Евгений Шалашов

— Не возражаю, — кивнул я.

А чего возражать? Дело говорит парень, а мы заодно и деньги сэкономим. И не его величеству, а нам… Командир полка сказал четко: «Все, что останется от закупок, — делить на всех!»

— Ну что еще сказать? — оглядел я воинство. — Насчет баб и девок сами знаете?

— Силой не брать, юбки задирать только по согласию, — уныло отозвались наемники, повторяя зазубренные до икоты наставления…

— Вот и ладно, — хмыкнул я. — А теперь — на телеги, и вперед! До деревни еще полмили, чего ноги бить?

На переднюю телегу кроме меня плюхнулись оба Жака. Парни почему-то не радовались скорому отдыху. А ведь должны бы. Деньги у нас есть, и проблем с едой и ночлегом не будет.

— Мн-е-е ту-т не-е нраа-вит-ся! — заявил Жак Оглобля, в минуты волнений растягивающий слова.

— Деревня как деревня, — пожал я плечами.

— Не, командир, что-то тут не то, — помотал головой Жак Короткохвост. — Я сам из деревни. Как-то тут… — не нашелся парень, — все слишком хорошо. Словно и войны нет.

— Ну нет и нет. Что такого? — продолжал недоумевать я.

— Так все равно, — гнул свое Короткохвост. — Война два года идет, а сюда никто не заходил? Ни фуражиры, ни дезертиры? Вон скирды с рожью стоят, не иначе с прошлого года не обмолочены.

— Ну и что? Может, у них зерна немерено, девать некуда.

— Ху-до т-уу-та… — пробурчал Оглобля.

— А тебе-то что не нравится? — удивился я. — Ты же не деревенский.

— Хре-н е-го з-нает… Не-е нр-аа-вится — и всё!

— Собак не слышу! — заявил вдруг Короткохвост. — В деревне, да чтобы собак не было? Они бы уже давно выскочить должны и облаять.

Я только хмыкнул. По правде говоря, у меня у самого сердце было не на месте. Но в те годы я еще не научился прислушиваться к «внутреннему» голосу. Меня только-только перестали называть Студентом и принялись именовать «десятник Артакс» (начальство!) или командир (подчиненные), и мне не хотелось ударить лицом в грязь из-за каких-то предчувствий.

— В общем, так, — решил я. — Заедем в деревню, посмотрим. Зря, что ли, такую дорогу нарезали? А без провизии приедем, что скажем?

Если вернемся без провианта, всем нам накинут еще по два года службы! Тогда лучше вообще подаваться в бега. Благо есть двести талеров (возчики не в счет!), по двадцать серебряшек на рыло. Если не шиковать, хватит на год жизни. Одна беда — наемник-дезертир объявляется вне закона по всей Швабсонии. Если поймают в том королевстве, откуда дезертировал, повесят сразу, а во враждебном — повесят чуть позже!

Мы уже привыкли, что пейзане не особо любят нас, солдат. А за что им нас любить? Даже если на постой встает милейшая и тишайшая команда, ее требуется кормить и поить (иной раз — задаром!). Размещать в доме десяток молодцов, которые всю ночь храпят и портят воздух — тоже невелика радость. И какими бы карами ни грозили отцы-командиры, но все равно пропадут какие-нибудь нужные в хозяйстве вещи (не говоря уже об исчезнувших репах-поросятах), а дочка или хозяйка забрюхатеет невесть от кого…

Это если солдаты идут по своей земле. А коли по чужой? Тут уж никто не пожалеет ни добра, ни девок. Радуйтесь, что не убили да дом не сожгли!

Такого приема мы еще не видели! В центре деревни, на утоптанной и заляпанной коровьими лепешками площади, стояли молодые женщины (бабы ли, девки ли, кто поймет?) в нарядных платьях, с медными тазиками и кувшинами. И только мы стали слезать с телег (эх, надо было все-таки строем зайти!), как нас окружили, предлагая омыть натруженные руки и лица. Видимо, в здешних краях так принято встречать гостей. Вроде как хлеб-соль у пруссов и древлян, стакан вина у галлов или кусок сыра на кончике кинжала у фризов. Правда, ТАК встречают лишь ДОРОГИХ гостей, а не десяток солдат, от которых одни неприятности.

Поначалу прием меня озадачил, но, сделав поправку на «непуганость» деревни, я успокоился и с удовольствием умылся.

— Вы, господин капитан, за старшего будете? — кокетливо улыбаясь, спросила симпатичная молодуха, подавая полотенце.

Как и определила? Вроде камзол и штаны были такими же, как у всех. Да и кираса — видавшая виды, из полковой оружейки. Если по возрасту, так тоже не самый старший. И на морде не написано.

— Так точно, за старшего, — кивнул я, решив сыграть недалекого служаку. На всякий случай добавил честности во взоре: — Только не капитан, а всего лишь капрал.

— Ну а по виду — целый капитан, а то и полковник.

Доброе слово, оно и наемнику приятно, а не только кошке. Я сразу растаял, отмяк душой. Возвращая полотенце, вздохнул:

— Носом я в капитаны не вышел… — Решив перевести разговор на другое, более важное, спросил: — Вы, дорогая фрейлейн, не скажете, где нам найти вашего старосту?

Моя собеседница сотворила шуточный книксен:

— Стефания. Можно — Стефи, к вашим услугам.

— Ого! — присвистнул я.

— Удивлены, что простая пейзанка может быть старостой деревни? — прищурилась Стефи.

— И этому — тоже, — позволил я себе легкую улыбку. Конечно, женщина-староста вещь незаурядная, но каких только чудес не бывает? Мало ли… Но больше всего я был удивлен ее речи и манерам. Где это видано, чтобы крестьянка умела делать книксены? Хорошо, что не реверанс. — Ну раз уж вы староста, то позвольте попросить у вас крова для усталых солдат. Надеюсь, выделите нам какой-нибудь сарай? Желательно с крышей.

— Зачем же в сарай? — удивилась староста деревни. — Лично вас, господин капрал, я с удовольствием возьму на постой в собственный дом. И ваши солдаты не останутся внакладе…

— Увы, моя прекрасная Стефи, — вздохнул я с ноткой сожаления. — Согласно уставу, находясь в рейдах, мы должны квартировать все вместе.

— О, господин капрал, — протянула Стефания. — Вы настолько следуете уставу, что променяете его параграфы на общество женщины? Вы не похожи на тупого служаку. Скорее, на разжалованного офицера…

— Да и вы, Стефания, не похожи на простую пейзанку, — поклонился я, делая ответный комплимент. — Скорее, на знатную даму, оказавшуюся в провинции.

— О! — развела руками Стефания. — От вас ничего не скроешь… А скажите-ка, милейший капрал… Вас разжаловали из-за дуэли? И причиной тому — женщина? — Увидев мое замешательство, она уже уверенно заявила: — Конечно же, женщина!

— Все же, госпожа Стефания, куда нам становиться на постой? — твердо сказал я, давая понять, что не намерен вести фривольные разговоры.

— Что же, как вам угодно… капрал, — поджала губы Стефи. Кивнув куда-то вдаль, мстительно добавила: — Вон, на том краю деревни старая конюшня. Можете занять ее вместе с вашими… однополчанами.

— А как насчет ужина? — поинтересовался я. — Разумеется, за деньги.

— Еду вам принесут, — холодно сообщила староста.

В знак благодарности я слегка склонил голову, развернулся и уже в спину получил еще один «кинжал»:

— Пехотинцы по сравнению с кавалеристами — жалкое подобие мужчин!

Спорить с женщиной я не стал, а лишь философски пожал плечами и пошел собирать воинство. Это было нелегко! Кое-кого уже разводили по домам ушлые селянки. Но с помощью окриков и угроз, а также двух Жаков, не «клюнувших» на прелести хозяек, удалось-таки собрать и солдат, и возчиков.

Пока шли, я чувствовал злобные взгляды своих подчиненных. Не будь на мне каски, мозги бы закипели… Ничего, переживут! А коли я их сейчас распущу, то соберу не раньше чем через неделю…

Мы обустроились в длинном сарае, из которого еще не выветрились запахи конского навоза. Для солдата — вполне нормальное место. А что такого? Крыша почти целая и три стены на месте. Нашлось даже старое сено, чтобы соорудить лежаки.

Парни злобно посматривали на меня, но свои обязанности выполняли. Даже помогли возчикам — пока те распрягали и стреноживали лошадей, собрали им хворост для костра.

Возчики обустроились отдельно. У нас — свой костер, а у них — свой. И дело не в высокомерии «строевых» над «нестроевыми». За год без малого, что мы провели вместе, в нас крепко-накрепко было вбито: «Один десяток — один костер!» Поможем, чем можем, и припасами поделимся, и на бивак встанем рядом. Но рядом — это не значит, что вместе…

Я уже собирался дать команду готовить ужин (немного провизии у нас с собой все-таки было), как появились пейзанки, притащившие нам пару окороков, свежий хлеб и бочонок. Надо думать — с сидром. В этих краях виноградников не было.