Слово наемника - Евгений Шалашов

Я кивнул, вспоминая, как Гертруда ухаживала за гаденышем, подкармливала его и даже защищала от трепки…

Гертруда жалко улыбнулась краешком рта, вытерла слезы и высморкалась в фартук, а потом продолжила:

— Когда вы ушли, Ута заплакала, а я хотела пойти утешить ее. Ну заодно и запереть двери. Но опять пришли люди. Я узнала два голоса — первого бургомистра и Эдди. Был еще третий, но его я не узнала. Ни разу не слышала. Такой… грубоватый, словно у нашего старосты. Голос начальника. Сначала говорил герр Лабстерман, а потом — Эдди. Мальчик о чем-то спросил, потом засмеялся, а потом — Ута вскрикнула. Я поняла по крику, что ее убили, испугалась, что убьют и меня. Забралась под кровать и лежала там ни жива ни мертва. Слышала, как Эдди и еще кто-то переговариваются, ходят по дому, хлопают дверями и заглядывают в комнаты. Наверное, искали меня. Но постороннему человеку трудно найти лестницу на чердак — она идет из чуланчика в кухне. Я дождалась, когда все уйдут, и лишь тогда спустилась вниз. Увидела, что сестра мертвая, а из глаза торчит ваш кинжал. Я выскочила из дома и побежала в чем была. Не знаю, как догадалась захватить старый плащ покойного зятя. Добежала до городских ворот, спряталась в канаве и сидела до тех пор, пока стража не открыла ворота. Закрылась плащом и выскочила. Только добежала сюда, как прискакали стражники и сказали, что Уту убили и вас сейчас будут арестовывать…

— Гертруда, а почему ты решила, что убийца именно Эдди? — поинтересовался я.

— Из-за его смеха. Он так нехорошо смеялся… Словно радовался.

«М-да, — мрачно подумал я. — Если убийца Эдди, зачем я убил Любека? С другой стороны, грубый и властный голос. Это его голос. Мой земляк наверняка стоял рядом и видел, как убивают женщину… Уже за одно это его можно убить».

— Юджин, теперь вы убьете Эдди? — робко поинтересовалась Гертруда.

— Убью, — кивнул я. — Только вначале я посмотрю ему в глаза и спрошу, почему он это сделал? Почему он спал с женщиной своего командира, а потом убил ее?

— Эдди не виноват в том, что спал с Утой, — заступилась за мальчишку Гертруда. — В этом возрасте мальчиков тянет к зрелым женщинам, а Ута не возражала. Напротив, она заигрывала с ним. Я говорила, что неприлично, если хозяйка кокетничает со своим работником, но она лишь отмахивалась.

— Спал — это ладно, — усмехнулся я. — Но если он ее убил, это совсем другое. К тому же Эдди свидетельствовал против меня на суде.

— А что еще оставалось делать бедному мальчику? Он убил несчастную девочку, потому что его заставили. И против вас он выступал из-за этого же. В Ульбурге очень боятся первого бургомистра, — вздохнула Гертруда. — Все ему чем-нибудь обязаны, а большинство горожан должны господину Лабстерману деньги. Юджин, когда вы были комендантом, бюргеры надеялись, что вы останетесь, а потом займете место первого бургомистра.

— Вона… — протянул я. — А откуда такие сведения?

— Ну мы же ходим на рынок. У нас есть уши, — пожала плечами Гертруда. — Мы слышали разговоры женщин — жен простых бюргеров, старшин. А потом вы пропали, и все пошло так, как прежде…

— Да уж, пропал, — усмехнулся я, посмотрев на Эльзу. — И пропасть мне помогли… Да, фрейлейн?

— Простите меня, герр Артакс, — потупилась Эльза. — Я была не в себе. Я очень хотела, чтобы вы стали мужем сестры и остались с нами. Когда узнала, что «вы» собираетесь уезжать, то побежала за ядом… Простите меня…

— Бог простит, — отмахнулся я.

— А вы?

— А вы, фройлян, простили бы человека, который пытался вас убить? Из-за которого вы попали на каторгу? — ответил я вопросом на вопрос, переходя на вы.

— Не знаю, — покачала головой Эльза. Подумав, призналась: — Нет, не простила бы.

— То-то… Впрочем, — вздохнул я. — Женщин я убиваю редко.

Мой десяток получил задание — закупить у пейзан продукты на весь полк. Я невольно задирал нос — не каждому молодому десятнику доверят две сотни талеров!

Только на первый взгляд закупка припасов кажется несложной. На самом-то деле отыскать еду во время войны нелегко! Конные и пешие отряды, двигающиеся туда-сюда, уничтожают на своем пути все съедобное, как саранча. Пейзане, наловчившиеся прятать зерно, сало и сыр, заламывают такие цены, что даже у самого доброжелательного драбанта возникает желание отобрать!

Но брать силой опасно. Крестьяне, взявшие в руки вилы и колья, становятся страшнее, чем вражеская армия! Поэтому толковые начальники запрещают мародерство под угрозой виселицы!

Мы наслаждались жизнью. Вместо полного панцирного облачения — кирасы и шлемы, а из оружия лишь мечи и кинжалы. Да и ехать приятнее, чем топать пешком.

Я решил выйти в «непуганые» деревни. Пришлось изрядно поплутать, пока попавшийся пейзанин не подсказал нам путь.

Мы съехали с тракта на лесную дорогу. Тяжелые армейские фуры еле-еле протискивались между деревьями, а ветки так и норовили выхлестнуть глаза. Зато — можно не опасаться засады. Кто будет устраивать засаду там, где никто не ездит?

Мучения закончились через несколько часов, когда между деревьями показались просветы. Проехав еще с десяток миль, наконец-таки узрели деревню.

Невысокие приземистые домики, раздавшиеся вширь, а не вверх (не город, земля тут недорогая!), одна-единственная немощеная улица, по которой шло стадо коров, сараи. Красота!

Я спрыгнул на землю. С удовольствием размял затекшие ноги и скомандовал:

— В одну шеренгу становись!

Подчиненные поворчали, но команду выполнили. А куда они денутся? Мы уже миновали грань, отделявшую тот момент, когда я из товарища сделался командиром. (Был у меня скандал с Недом. И что? Походил сьер де Инеда с синяками.) Либо ты сам слушаешься командира, либо командир заставляет тебя слушаться…

Пройдясь вдоль строя, осматривая внешний вид подчиненных, я важно изрек:

— Согласно уставу его величества короля Рудольфа, коему мы имеем честь служить, в непосредственной близости от населенного пункта пехота идет строем, под знаменем.

— А разве у нас есть знамя? — удивился недалекий Гуль и вытянул шею, чтобы узреть — а где оно?

— Одному десятку знамя не положено, — кротко пояснил я, вздевая глаза к небу. Гуль, бывший батрак, постоянно изводил меня своей наивностью…

Остальной народ сдержанно хохотнул, но осекся, завидев мой кулак.

— Итак, ставлю задачу! Заходим в деревню, ищем старосту, просим определить на постой. Закупать начнем завтра, с утра. Значит, не меньше чем три подводы зерна, а лучше — муки, две подводы сыра. Скотину… — задумался я и вскинул взгляд на солдат. — Какие предложения?

— Лучше не брать, — авторитетно заявил Гуль.

— ??

— Месяц Юноны,[9] скотина тощая, жир не нагуляла, резать невыгодно, — пояснил бывший батрак. — Если продавать будут — тройную цену заломят. А вот сыр должны подешевше отдать — скоро новый делать.

— Правильно говорит, — поддержал его Жак Короткохвост, тоже из пейзан. — И на зерно нужно повнимательнее смотреть, чтобы труху не подсунули… А то знаю я этих мужиков. Всегда солдат норовят облапошить!

Мой десяток зашелся в хохоте. Еще бы! Короткохвост небось сам и облапошивал солдат… Подождав, пока парни отсмеются, я продолжил:

— Гуль и Жак Короткохвост назначаются главными купцами. А я — за казначея. Остальные — охрана и грузчики.

— Командир, можно вопрос? — солидно кашлянул Гуль. — Виноват, разрешите… — поправился он, вспомнив, что в армии нет слова «можно».

«Ого! Не прошло и года…» — мысленно улыбнулся я, а вслух сказал:

— Разрешаю!

— Думаю, муку не стоит покупать. Купим зерно, а потом на мельницу свезем. Я на тракте видел одну. Мельник радехонек будет, за полцены смелет.

— Не возражаю, — кивнул я.

А чего возражать? Дело говорит парень, а мы заодно и деньги сэкономим. И не его величеству, а нам… Командир полка сказал четко: «Все, что останется от закупок, — делить на всех!»

— Ну что еще сказать? — оглядел я воинство. — Насчет баб и девок сами знаете?

— Силой не брать, юбки задирать только по согласию, — уныло отозвались наемники, повторяя зазубренные до икоты наставления…

— Вот и ладно, — хмыкнул я. — А теперь — на телеги, и вперед! До деревни еще полмили, чего ноги бить?

На переднюю телегу кроме меня плюхнулись оба Жака. Парни почему-то не радовались скорому отдыху. А ведь должны бы. Деньги у нас есть, и проблем с едой и ночлегом не будет.